Николай кузьмин художник народный. Иллюстрации Н.В.Кузьмина* к роману А.С.Пушкина "Евгений Онегин"

	В городе Сердобске, расположенном на юге Пензенской области, чтят память своего земляка. Первого января исполнилось 25 лет со дня смерти художника. Главу из книги Ольги Тимошиной и Сергея Маркина «По страницам истории сердобского края» (2005), посвященную Народному художнику России Н.В.Кузьмину, предлагаем вашему вниманию. В своих воспоминаниях художник рассказывает о начале своего творческого пути: «Я рисовал с детства и мальчишкой пятнадцати лет с провинциальной наивной наглостью послал свои «виньетки» в журнал «Золотое руно». Рисунки понравились редактору издательства «Гриф» С.Соколову». В 1909 году в журнале «Весы» появились два первых рисунка Кузьмина. В 1910 году «виньетки» никому не известного ученика реального училища из Сердобска попадают в журнал «Аполлон». В 1911 году Кузьмин переехал в Петербург, где учился в школе Званцевой, в Политехническом институте, в школе Общества Поощрения художеств, где наибольшее влияние на него оказал И.Я. Билибин, которого Кузьмин вспоминает с чувством глубокой благодарности. В 1922-24гг. учился на графическом факультете Академии художеств. С1924 года Кузьмин уже постоянно живёт в Москве. Всерьёз занимается акварелью, делает городские этюды Москвы и каждое лето приезжает к родителям в Сердобск, где тоже работает акварелью. В этой технике он добился прекрасных результатов, виртуозно овладев ею и найдя в ней «свой язык», - отмечает М.Сокольников. Для Кузьмина 20-30-е годы стали периодом особенно активной работы. Его творчество было отмечено напряженными поисками своего я, своей линии в искусстве. В Москве он сотрудничает с газетой «Гудок».

Осенью 1928 года у Кузьмина зародилась, как он скажет потом, «дерзновенная мысль» проиллюстрировать великое творение великого поэта. Работал художник над иллюстрациями 5 лет. Это было время, когда приближалось 100-летие со дня смерти поэта.

В феврале 1929 года в Доме печати в Москве состоялась выставка рисунков художников «Группы 13» , где впервые экспонировались 6 рисунков тушью «пушкинской серии» Н.Кузьмина. Художнику повезло – издательство «Academia» заключило с ним договор на иллюстрации к «Евгению Онегину». Можно говорить о том, что Николай Васильевич Кузьмин был, по сути дела, первым серьёзным иллюстратором «Евгения Онегина» .Один из критиков сказал, что Кузьмин в рисунках к роману Пушкина первый «вышел из заколдованного круга однообразных композиций ». Конечно, художник иллюстрирует основные сюжетные линии – но главное: он принял и использовал указание поэта о быстром и искусном карандаше.

Самым тяжким укором в устах Пушкина для рисовальщика была фраза: «Художник – варвар кистью сонной…» - сонная кисть! Известно, что сам Пушкин был превосходным рисовальщиком.Кузьмин так писал о рисунках поэта: рисунками Пушкина «я восхищался смолоду…» И рисунки Кузьмина сделаны именно в пушкинском стиле – быстрого штриха, чернового, казалось бы, наброска. Понятие «темпа» в рисовании Кузьмин использовал давно – когда характеризовал рисовальщиков «Группы 13»: «рисовать без поправок, без ретуши. Что бы в работе рисовальщика, как и в работе акробата, чувствовался темп».

Но какой ценой достигалась эта лёгкость! Главное, что кузьминский стиль – не буквальное повторение пушкинского. Художник сам признавался: «Я не подражал (попробуйте подражать!) рисункам Пушкина, а лишь следовал его методу рисования пером: сразу, без повторительного карандашного контура. Это трудный метод: изведешь вороха бумаги, прежде чем добьёшься желаемого результата». И в другом месте:

«Уже давно было сказано, что надо много трудиться и много пролить пота, что бы рисунок казался сделанным без малейшего усилия. Только художник знает, сколько труда требует эта «лёгкая» манера…».

Приняв главный принцип рисования поэта, художник создал свой, тонкий и артистический подчерк.

Все искусствоведы, когда-либо писавшие об иллюстрациях Кузьмина к «Евгению Онегину» в одном сходились всегда: художник достиг пушкинской лёгкости и совершенства в пластической передаче сложных состояний души поэта.

В книге 150 иллюстраций – от едва намеченных штрихами мелочей до сложных композиций, напечатанных в цвете. Кстати, прототипом графического образа Татьяны в «Евгении Онегине» была первая жена художника – Мария Ивановна Петрова.

Подтверждением высокого качества этого издания стала «Гран-при» и Большая золотая медаль, присужденная художнику на Всемирной выставке книги в Париже в 1937 году.

Малоизвестный русский художник – график получает наивысшую награду на Всемирной выставке книги.
Легко понять, что могло означать это признание для него самого и для его единомышленников по искусству, что мог значить этот успех для страны, которую он представлял.
Роман А.С.Пушкина с иллюстрациями Н.В.Кузьмина с конца 50-х по 70- е годы выходит не менее полутора десятков изданий общим тиражом более 2 миллионов экземпляров.
За свою большую жизнь Н.В.Кузьмин проиллюстрировал более 70 авторов. Среди них – Гёте и Шекспир, Эмиль Золя и Эдгар По, Н.В.Гоголь и А.С.Грибоедов, М.Е.Салтыков-Щедрин и И.С.Тургенев, М.Горький и А.П.Чехов. Список можно продолжать дальше.
Но особое место в его творчестве занимает работа над иллюстрациями к произведениям Н.С.Лескова. Почти полтора десятилетия творчества отдал художник этому писателю. После «Евгения Онегина» и «Маскарада» - «Это не только другая эпоха и другой социальный мир – это иное мироощущение и иная поэтика», - отмечает сын художника М.Н.Кузьмин. В 50-е годы Н.Кузьмин приступает к давно задуманным эскизам для лесковского «Сказа о тульском Левше и стальной блохе». Каждый художник, создавая иллюстрацию, берёт как отправную точку какое- то хорошо знакомое ему место. Для Н.Кузьмина это чаше всего Сердобск, поэтому его рисунки так точны и пронзительны. Николай Васильевич и вырос среди таких честных мастеровых, как тульские ремесленники. Его родители также проводили ночи за работой, и интерьер мастерской, где трудились Левша и его товарищи, напоминает интерьер дома, где он вырос. Цветные иллюстрации к «Левше» были выдвинуты на Ленинскую премию.
Когда Кузьмину было уже за 70 лет, он написал свою первую книгу «Круг царя Соломона» и сам проиллюстрировал её. Критика и читатели восторженно встретили это произведение. Это книга о детстве Н.В.Кузьмина, о Сердобске начала 20 века, в котором он вырос, о людях, окружавших его в то время. Книга оригинальна и по форме - она состоит из коротких автобиографических рассказов, которые сопровождаются рисунками автора.
Позже будут изданы другие книги Николая Васильевича: «Штрих и слово» (1967), «Давно и недавно» (1982), «Художник и книга» (1985). В них – автобиографические статьи, воспоминания об интересных людях, рассказы об искусстве, книгах и работе над ними.
Книги с иллюстрациями Кузьмина издавались во многих странах: Испании, Чехословакии, Иордании, Израиле, Болгарии, Китае, Голландии, Югославии, Индонезии. Он принимал участие во множестве международных выставок в Германии, Голландии, Швейцарии, Англии, США, Франции, Китае, Японии.

Его литературные работы («Круг царя Соломона», «Штрих и слово») неоднократно переиздавались.
Он получил звание заслуженного деятеля искусств, а затем народного художника РСФСР, был избран членом-корреспондентом Академии художеств СССР.
К 80-летию со дня рождения художника Государственная Третьяковская галерея организовала выставку его произведений.
Николай Васильевич Кузьмин награждён высшей трудовой наградой нашей страны советского времени – орденом Трудового Красного Знамени.
К.И.Чуковский дал весьма высокую оценку литературному и художественному творчеству Кузьмина.
Вот текст письма: «Дорогой Николай Васильевич, от души благодарю Вас за драгоценный подарок и не столько за «Плоды раздумья», которые обрадовали, но не удивили меня, сколько за «Круг царя Соломона», «Аллею Антуанетты», «Счастье», которые поразили меня до безъязычья. Я всегда знал, что Вы литературнейший из советских художников, что Вы тоньше и глубже их всех понимаете Пушкина, Лескова, Пруткова, Гоголя, но мне и в голову не приходило, что Вы такойже мастер меткого изящного слова, как и меткого «кузьминского» штриха. Я читал Ваши новеллы с самой свирепой придирчивостью, но как ни старался, не мог найти ни одной вялой или лишней строки, каждую фразу хоть в рамку вставляй – зрелый, опытный, матёрый беллетрист, - вообще, весь стиль Вашего литературного творчества до такой степени родственно близок стилю Вашей графики (и там, и здесь один и тот же подчерк), что будущая Ваша книга, украшенная Вашими рисунками, представляется мне не досягаемым образцом художественной цельности …».

Художник однажды воскликнул: «Какое счастье, что у России есть Пушкин!». Нам же хочется сказать так: какое счастье, что у Сердобска есть право гордиться тем, что он – родина замечательного Мастера Николая Васильевича Кузьмина.

Материалы для публикации предоставили художники

Андрей и Елена Вилковы. г.Сердобск

Какое великое счастье, что у России есть Пушкин!
Всю нашу жизнь он сияет над нами, как незаходящее солнце. Он входит в память каждого из нас с детства. Я вспоминаю, как в мае 1899 года в нашей школе справляли столетний юбилей поэта. Хор спел кантату, потом учитель прочитал по бумажке, какой великий поэт был Пушкин и почему мы должны его чтить. Любители из местного драматического кружка представили сцену в келье Пимена из "Бориса Годунова". Потом опять пел хор и читали стихи ребята. Я читал "Утопленника". Мне было восемь лет, я впервые выступал и очень волновался.
Сначала мы узнаем стихи Пушкина из учебников. Заучиваем их по-ребячьи, бездумно, тараторкой: "Гонимы вешними лучами..."
Но вот однажды я прочитал в однотомнике: "Надо мной в лазури ясной Светит звездочка одна..." и сразу увидел въявь этот закатный пейзаж, какой и сам не раз видел: и звездочку, и луну, и красный запад.
Я начал бродить по пушкинским проселкам и открывал для себя заново то романтическую Венецию, то древнюю буйную Русь, то пейзаж Испании, мрачный, как офорт Гойи из его графических серий "Капричос" и "Бедствия войны"...
Дерзновенная мысль проиллюстрировать "Евгения Онегина" зародилась у меня осенью 1928 года, когда я был на курсах переподготовки комсостава в Саратове. Там, в "военном городке", каждый вечер я уходил в библиотеку и читал "Евгения Онегина". Там-то я и прочитал впервые по-настоящему этот роман.

Все мы знаем "Евгения Онегина" со школьных лет, но это неполное, поверхностное знание. Я не раз обнаруживал, что даже интеллигентные люди путают либретто к опере Чайковского с творением Пушкина.
Преодолеть, иллюстрируя "Онегина", этот оперный штамп, освободить в сознании читателя роман Пушкина из-под наслоений оперных образов – было одной из задач иллюстратора.
На первой выставке "13-ти" в 1929 году я выставил несколько рисунков на пушкинские темы: "Кишиневские дамы", "Сводня", "Пушкин в Москве". Это открыло мне двери московских пушкинистов. Шумные вечера у М.Я.Цявловского стали для меня незабываемым семинаром по Пушкину. Пылкий Цявловский, пушкинист колоссальной эрудиции и трудолюбия, готовый промыть тонны породы ради золотой крупицы из биографии или творчества Пушкина, был несменяемым президентом на этих собраниях. Его тесная, забитая книгами квартира была в ту пору, в сущности, необъявленной "Пушкинской академией", где чуть ли не ежевечерне происходили интереснейшие "пушкинские бдения", где сталкивались мнения и кипели споры.
Тридцатые годы, предшествовавшие 1937-му юбилейному пушкинскому году, были отмечены особым подъемом в нашем пушкиноведении.
Нет нужды припоминать все названия вышедших тогда посвященных пушкинской теме книг, статей, рассказов, фильмов, картин, рисунков, – многие из этих трудов вошли в Золотой фонд нашей культуры. Я вспоминаю, как в издательстве "Недра" стали выходить выпуски труда В.В.Вересаева "Пушкин в жизни", несколько раз переиздававшегося в последующие годы. Каждый выпуск ожидался с нетерпением, как продолжение увлекательного романа. Идеи, говорят, носятся в воздухе, и в качестве заявки на ту же тему еще раньше появилась прелестная маленькая книжка известного литературоведа Н.Ашукина "Живой Пушкин".
Благодаря этим биографиям, в документах многие многие места "Онегина" открыли для меня свой автобиографический смысл, и казалось заманчивым попытаться расшифровать для себя и для читателя эти места графическими комментариями. Я, вопреки традиции, выбрал для иллюстрирования такие места, как "Нет презренней клеветы, на чердаке вралем рожденной и светской чернью ободренной", или даже черновые варианты, драгоценные авторскими признаниями, как "Уже раздался звон обеден; среди разбросанных колод дремал усталый банкомет, а я, все так же бодр и бледен, надежды полн, закрыв глаза, гнул угол третьего туза". Меня увлекала новизна этого активного подхода к иллюстрированию, и я, может быть нарочно, объезжал стороной иные традиционные темы: Татьяна и няня, Татьяна за письмом, Онегин танцует с Ольгой, а Ленский ревнует...
Имел ли я на это право? Я полагал, что имел: лирические отступления занимают в романе не меньше трети строф и судьба героя то и дело перекрещивается с биографией самого поэта.
Как раз в те годы у В.В.Вересаева собирались почитатели Пушкина для "медленного чтения" строф "Евгения Онегина".
На этих вечерах бывали писатели, литературоведы-пушкинисты, актеры Художественного театра. Случалось, что за весь вечер прочитывали всего одну строчку. Каждое слово переворачивалось и так и эдак, комментировалось. вызывало множество литературных, биографических, исторических ассоциаций. При неожиданном повороте иное пушкинское слово и выражение приобретало вдруг особое сверкание. Это был богатейший по сведениям и идеям курс по Пушкину. Мне выпала честь на одном из таких вечеров показывать свои эскизы к "Онегину"; вероятно, нигде в другом месте я не мог бы найти столь авторитетной консультации по вопросам, связанным с Пушкиным.
Моим рисункам посчастливилось – издание "Онегина" было включено в план издательства "Academia".
Директор издательства был большой шутник. Он сказал мне: "Знаете, в Париже молодые художники сами оплачивают расходы по изданию своей первой книги. А мы вам еще платим!" Мне выписали аванс, но такой крошечный, что я проел его за месяц. Чтобы продолжать работу над "Онегиным", я стал таскать книжки из своей библиотеки в букинистическую лавку. Охотнее всего брали первые издания стихов Брюсова, Блока, Анненского, Ахматовой. Затем пришла очередь книг по искусству. Моя библиотека очень поредела.
Но вернемся к "Онегину". Редактором издания был Цявловский. Все рисунки мы обсуждали с ним совместно. Обнаружилось, что в тексте есть места, требующие комментария, особенно в том случае, если рисунок дает повод толковать это место превратно. Так, меня тронула строфа Пушкина, обращенная к будущему другу-читателю: "Быть может (лестная надежда!), Укажет будущий невежда На мой прославленный портрет..." Я нарисовал юношу и девушку, благоговейно взирающих на портрет Пушкина, и засомневался: а ну как не все поймут, что поэт совсем не обвиняет будущего читателя в невежестве. Каждый, вдумчиво прочитавший эту строфу и следующую, должен понять, что "невежда" не может иметь в этом контексте современного, уничижительного значения. Цявловский также подтвердил мне, что "невежда" в пушкинские времена означало "наивный, зеленый, не искушенный жизнью юнец". Тем более, что ранее Пушкин говорит и о Ленском: "Он сердцем милый был невежда". Мы порешили, что читатель разберется.
Увы, мы рассчитали плохо. Во втором номере журнала "Искусство" за 1937 год появились укоризненные строки о клевете на нашу славную молодежь, которая изображается художником в виде невежд. Критик не оправдал наших упований на умного читателя.

* Из книги : Кузьмин Н. В. Художник и книга. – М.: "Детская литература", 1985.
Кузьмин Николай Васильевич (1890 – 1987) – российский график, художник-иллюстратор, участник и организатор художественного объединения "Тринадцать".

Н.В.Кузьмин прожил долгую жизнь - почти столетие. Более ста двадцати книг вышло с его иллюстрациями; в крупнейших музеях хранятся акварели и рисунки художника. "Самый литературный из всех наших графиков", по словам К.Чуковского, Кузьмин оказался и талантливым летописцем художественных событий, в которых ему довелось участвовать. Мемуарные записи, даже на фоне прекрасной прозы художника, читаются с особым интересом: многому Кузьмин был свидетелем - свидетелем широким, терпимым, интеллигентным.

Как художник Кузьмин сложился и очень рано, и одновременно поздно. Рано - потому что с детства, никем не поощряемый, определил свое призвание; и можно считать закономерным "везение" пятнадцатилетнего самоучки из провинциального Сердобска, чьи виньетки, посланные в столичный журнал "Золотое руно", были опубликованы. Столь же благожелательно откликнулись на графику, выполненную под влиянием модного тогда искусства О. Бердсли, в "Весах" и "Аполлоне". Так что к моменту приезда в Петербург (1911) у молодого художника был уже журнальный опыт, и, несмотря на то что по практическим соображениям он поступает в Политехнический институт на иженерно-строительное отделение, иные занятия поглощают его время. Он учится в школе Званцевой (у М. Добужинского и К.Петрова-Водкина), в школе Общества поощрения художеств (рисунку у И.Билибина и гравированию у В. Матэ), посещает лекции в Зубовском институте истории искусств. При такой нагрузке Политехнический вскоре приходится оставить; как писал об этом сам Кузьмин, "выбор давно уже был сделан, и незачем было приучать кота есть огурцы".

Несмотря на деятельную работу в журналах ("Аполлон", "Новый Сатирикон"), эти годы в основном заполнены учебой. Прерванные войной (в должности дивизионного инженера Кузьмин прошел через фронты империалистической и гражданской), занятия возобновляются в 1922 году: на графическом факультете Академии художеств Кузьмин берет уроки офорта у Е.Кругликовой и П.Шиллинговского и одновременно режет линогравюры, осваивая новый графический язык (характерно, что навыки в печатной графике ему потом не пригодятся). В это время у него уже сложившаяся репутация уверенного рисовальщика мирискуснической школы - это дает возможность работать в солидных издательствах "Прибой", "Academia". И все же подлинное "лицо" художник обретает во второй половине 1920-х годов, когда ему уже под сорок, - раннее начало оборачивается поздним становлением. Переезд в Москву в 1924 году можно считать переломной точкой: кончился этап "первоначального накопления", и в результате вдруг сброшены, как старая кожа, изжившие себя мирискуснические приемы. Систематически работая на натуре (выезжая в Сердобск на этюды), Кузьмин ищет новые средства выразительности; его излюбленными техниками становятся акварель и тушь. В своих поисках он находит единомышленников - В.Милашевского, Д.Дарана. Ими тремя в 1929 году в московском Доме печати была организована выставка группы "13" (по числу экспонентов), ставшая заметным явлением в художественной жизни Москвы и в творческой биографии Кузьмина.

Из каталогов трех выставок "13" видно, что Кузьмин выставлял натурные акварели ("Военный городок", "Стоянка автобусов", "Москворецкий затон") и первые рисунки из впоследствии обширной пушкинской серии ("Кишиневские дамы", "Пушкин в Москве"). В акварелях Кузьмина, исполненных "по мокрому", ощутим темп вживания в натуру; процесс их возникновения внятен зрителю. Но эмоциональная стремительность движения кисти компенсируется "точностью попадания", гармонией целого. Отвергнутая, но до этого хорошо усвоенная мирискусническая школа Кузьмина сказалась на уровне мастерства, на культуре графической речи, по-иному теперь поставленной и на иные образцы ориентированной (кумирами "13" были Гис, Марке, Дюфи, Паскен, Сегонзак).

Несмотря на эфемерность выставочного бытия, стиль "13" имел будущее. Но не в станковой графике, где в это время набирали силу противоположные тенденции, а в книжной иллюстрации. И здесь Кузьмин оказывается центральной фигурой. Прежде всего благодаря ему "дневниковый", эмоционально раскованный рисунок "прижился" и дал всходы в иллюстрации - искусстве опосредованном, подразумевающем жесткую авторскую концепцию и, казалось бы, чуждом всякого рода "мимолетностям".

Началось сразу с вершины - с "Евгения Онегина" ("Academia", 1933). Обращение Кузьмина к главному произведению русской литературы не было случайным: Пушкин - сквозная тема его творчества, неоднократно "проигранная" и в станковых листах, и в книгах. Сегодня рисунки к "Евгению Онегину" - бесспорная классика, но сомнения современников понятны: ведь рядом с пушкинскими набросками, на которые стилистически ориентировался художник, беглость его собственных перовых очерков казалась умышленной, сугубо "исполнительской". Однако на фоне крепнущей линии подробного иллюстрирования "легкое дыхание" кузьминских листов выглядело отрадным; к тому же прозрачная "импрессионистичность" манеры была мотивирована замыслом - иллюстратор обращался по преимуществу к лирическим отступлениям поэмы.

Главное качество Кузьмина-иллюстратора - точный выбор текстов. Он избегал героики, патетики, открытого драматизма, зато, как никто, умел передать саркастическую или ироническую интонацию подлинника ("К.Прутков. Плоды раздумья", 1962; Ю. Тынянов "Малолетний Витушишников", 1966; Н. Лесков - "Железная воля", 1946; "Левша", 1955), откликался на все оттенки юмора - даже самого горького (Н.Гоголь "Записки сумасшедшего", 1960). Его оставляла равнодушным "плотность" сюжетов, но влекла острота типажей. Именно последовательность подхода позволила ему сформулировать и воплотить свое кредо: "перевоплощаться... тонко чувствовать литературный стиль иллюстрируемого произведения, сохраняя при этом оригинальность своего художественного почерка". "Смеющийся штрих" (по выражению Л.Аннинского) адекватно соответствовал многослойной вязи лесковского слова; в "Графе Нулине" (1959) этот же штрих дробился, превращаясь в прихотливое кружево, а в "Эпиграммах" Пушкина (1973-76), в "Афоризмах" и "Азбуке" Козьмы Пруткова (1962, 1966-69) "припечатывал" персонажей к полю листа. Пристрастие к литературе "маргинальных" жанров ("Письмовник Н.Курганова", 1976; К.Прутков, пушкинские "Эпиграммы") само по себе как бы оправдывало обдуманную небрежность манеры - но в этой небрежности соединилась эмоциональная память о стиле "13" с еще более долговременной памятью о мирискуснической "затейливости" книжного оформления.

Точнее всех выразил сущность графики Кузьмина В.Милашевский. "Настоящее искусство, - писал он, - должно помогать дыханию"; "Каждую вещь Кузьмина можно повесить в комнату детей, атмосфера, излучающаяся от них, целительна".

Г.Ельшевская

Сто памятных дат. Художественный календарь на 1990 год. М.: Советский художник, 1989.

Николай Васильевич Кузьмин

6.12.1890, Сердобск, Саратовская губерния - 9.01.1987, Москва

Родился в семье портных. В Сердобске окончил реальное училище. Учился в рисовальной школе ОПХ, 1912-1914 годы, у И. Я. Билибина, А. А. Рылова, Н. К. Рериха, во ВХУТЕИНе, 1922-1924 годы, у П. А. Шилинговского и Е. С. Кругликовой. Участник 1-й мировой и Гражданской войн. Иллюстратор произведений русской и зарубежной классической литературы: романа А. С. Пушкина "Евгений Онегин" (1932 г., золотая медаль на Международной выставке 1937 г. в Париже), драмы М. Ю. Лермонтова "Маскарад" (1941 г.), сказа Н. А. Лескова "Левша" (1957 г.), поэмы А. С. Пушкина "Граф Нулин" (1959 г., бронзовая медаль на Международной выставке искусства книги в Лейпциге). В 1980 году — золотая медаль АХ СССР за иллюстрации к книгам: А. С. Пушкина "Эпиграммы" (1979 г.), Н. С. Лескова "Повести. Рассказы" (1973 г.), Н. Г. Курганова "Краткие замысловатые повести" (1976 г.). Автор книг: "Круг царя Соломона" (1964 г.), "Давно и недавно" (1982 г.), "Художник и книга" (1985 г.). Член МОССХа (с 1938 г.), заслуженный деятель искусств РСФСР (1966 г.), народный художник РСФСР, член-корреспондент Академии художеств СССР (1967 г.).

Мои деды — крепостные, отец Василий Васильевич Кузьмин рано остался сиротой и был взят в обучение кирсановским портным Матвеем Гузниковым. В Кирсанове он и женился, а затем переехал в Сердобск, снял квартиру, повесил вывеску и «стал хозяйничать». Я родился 19 декабря 1890 года в Николин день первым ребенком в семье. Сердобск маленький городок Саратовской губернии, жителей тысяч 10, три церкви, в 12 верстах имение и дворец князя Куракина, выстроенный «брильянтовым» князем.

Быт в нашей семье — мещанский, еда из общей чашки, спанье на полу. Мать мне рассказывала, что в детстве меня лечили от «криксы» испытанным способом: обмазывали тестом и сажали в печь.

Первые мои художественные впечатления — картинки в журналах «Родина», «Нива», «Живописное обозрение«. Мальчишкой я очень увлекался тройками Каразина в «Ниве», очень любил Доре («Потерянный и возвращенный рай» и «Божественная комедия« с иллюстрациями Доре дошли до провинции в приложениях к «Родине»).

Однажды отец принес от заказчика тяжелые альбомы издания Граната «Главные течения русской живописи 19 века». Я по сто раз пересмотрел эти великолепные листы, сильное впечатление осталось от картин Репина, Ге, Серова и как не странно для провинциального подростка (мне было тогда 12 лет) — от Врубеля.

Я был способным к наукам мальчишкой, много и жадно читал, за раннюю начитанность среди местных интеллигентов получил кличку Коли Красоткина (из «Братьев Карамазовых»). Поэтому после начальной школы я не был посажен родителями на портновскую иглу, а пущен «по ученой части», определен в городское четырехклассное училище, а затем в реальное училище, только что, на мое счастье, открывшееся в Сердобске. Впрочем, скоро открылись от учения и выгоды: с 14 лет я уже зарабатывал кое-что писцом у страхового агента, а с 16 лет давал уроки и в качестве репетитора зашибал немалые деньги — до 40–50 рублей в месяц.

Рисовать я начал рано, копируя из журналов понравившиеся картинки, делал портреты близких. Когда появились собственные деньги, начал выписывать книги по искусству. В 1907–08 годах знакомство с графикой Гойи и Бердслея (по изданиям «Шиповника») и с произведениями художников «Мира искусства» и современных французов (по воспроизведениям в «Золотом руне», который я в 1908 году выписывал). Увлечение Бердслеем и собственные опыты в графике отмечены сильным его влиянием.

В 1909 году (мне было 18 лет) я послал свои работы в «Весы», они попали на глаза В. Я. Брюсову (как мне потом рассказывал Н. П. Феофилактов), получили его одобрение и были напечатаны в шестом номере журнала. Нужно ли говорить, что почувствовал сердобский реалистик, увидев свои рисунки, напечатанные в «Весах»!

В 1910 году мои книжные украшения появились в «Аполлоне», а в 1912 году я, окончив реальное училище, поехал в Петербург. По желанию родителей, которым хотелось, чтобы ученый сын вышел в инженеры, я поступил в Политехнический институт, но заскучал на технических чертежах на первом же месяце. Целые дни я проводил в библиотеке Академии художеств, а затем стал посещать классы Общества поощрения художеств и лекции Института истории искусств.

Познакомился я с редакцией «Аполлона», но в качестве дикого провинциала был поражен дендизмом и светским тоном редакции и как-то не пришелся ко двору, хотя Сергей Маковский очень был ко мне благожелателен. В Школе Общества поощрения художеств я между прочим посещал и классы графики, которые вел И. Я. Билибин и числился у него в успевающих, — в 1914 году получил на ученической выставке Большую серебряную медаль. В эти годы мои графические вещи печатались в «Сатириконе» и в «Лукоморье». Не разразись война 1914 года, я, вероятно, вошел бы в плеяду петербургских графиков, совершавших свой путь в орбите «Мира искусства».

1914–1922 — военные годы моей жизни, служба на фронте, сперва в старой, а затем в Красной Армии, в рядах которой я проделал марш через всю южную Россию от Воронежа до Новороссийска. В 1923 году я выплыл, по старой памяти, в Ленинграде и год посещал полиграфический факультет Академии художеств. В 1924 году я переехал в Москву «на заработки», работал в газетах и бесчисленных журнальчиках ВЦСПС. В 1929–1933 годах работал над иллюстрациями к «Евгению Онегину», который вышел в 1933 году в издательстве «Academia». В эти же годы выходят «Козьма Прутков», «Актриса» Гонкура, «Записки д’Аршиака» Гроссмана, «Маски» Андрея Белого с моими иллюстрациями. В 1929 году Даран, Милашевский и я затеяли выставку рисунков в Доме печати. Случайно собралась чертова дюжина, и выставка была открыта в Доме печати в феврале 1929 года под названием «Выставка рисунков группы "13"».

Первая выставка «13-ти» имела за немногими исключениями благоприятную прессу, вторая была встречена в колья. После этого в течение ряда лет «13-ть» неизменно была мишенью для критических снайперов. Результат — издательства «воздерживались» давать нам заказы, а, если и давали, то с опаской и оговорками насчет необходимости «перестроиться». Темпераментный Бескин в благородном азарте борца с формалистическими плевелами напечатал в своем журнале статейку с доносом по моему адресу и выгнал со службы редактора, который рискнул дать мне заказ в его издательстве.

Так что через два года после выхода «Онегина» я был начисто оттерт от пушкинского юбилея, не получил ни одной сколько-нибудь значительной работы и даже второе издание «Онегина», на которое я имел уже договор с издательством «Academia», не осуществилось. На этом фоне подлинно «яркой заплатой на ветхом рубище» оказались зарубежные издания «Онегина» в Италии, Чехословакии и Палестине и Золотая медаль на Парижской выставке.

Между тем, рассматривая свои работы в порядке авторской самокритики, я нахожу у себя ряд качеств, необходимых иллюстратору: умение внимательно читать, литературный вкус, чутье к аромату эпохи. Продолжаю надеяться, что в области иллюстрации я еще не сказал своего последнего слова.

Картинная галерея имени К. А. Савицкого, Пенза

Особое место в собрании занимают произведения художников, чья жизнь и творчество связаны с пензенским краем. Так, замечательный советский график уроженец города Сердобска Н. В. Кузьмин представлен запоминающимися иллюстрациями к произведениям Пушкина, Салтыкова-Щедрина, Лескова и других классиков русской литературы.

В. П. Сазонов, Картинная галерея имени К. А. Савицкого, Саратов, Приволжское книжное издательство, Пензенское отделение, 1988 год

Зарубежные издания

К 100-летию выхода в свет романа «Евгений Онегин», в издательстве «Academia» в 1933 году было подготовлено его юбилейное издание с рисунками Николая Васильевича Кузьмина. Цикл иллюстраций к роману представлял собой серию из более сотни рисунков пером в манере рисунков-набросков, схожих по манере самого поэта. Это стало своеобразным открытием в художественной интерпретации Пушкина.
Превосходные рисунки Н. В. Кузьмина к «Евгению Онегину» принесли ему мировую славу. На Всемирной выставке 1937 года в Париже они были отмечены Золотой медалью.
За рубежом роман с иллюстрациями художника выходил не один десяток раз на многих языках, в том числе эсперанто.

Кузьмин Николай Васильевич КУЗЬМ́́ИН Николай Васильевич (р. 1890), сов. художник. Неск. работ посвятил биографии поэта: «Портрет Лермонтова» , "Толпа у дома Чиляева в ночь после дуэли" (1939, акв.; музей ИРЛИ; см. М. Ю. Л. в портретах) и "Лермонтов под арестом" . В 1939 К. выполнил 3 илл. к «Вадиму» (для изд.: «Проза Лермонтова», М., 1941): «Первая встреча горбуна с Палицыным», «Юрий и Ольга в лодке», «Палицына в толпе взбунтовавшегося народа» (рис. пером; местонахождение оригинала неизв.); последний сюжет повторен акварелью (музей ИРЛИ) для альбома «М. Ю. Л. в портретах». В годы Великой Отечеств. войны К. работал над илл. к стих. «Бородино» (отд. изд., Детгиз, 1944). Иллюстрация на обложке передает зачин - усачи-гренадеры слушают рассказ пожилого солдата. На титульном листе - портрет Л.; на заставке - воен. доспехи, оружие и знамена. Далее с большим знанием эпохи проиллюстрирован рассказ солдата. Сюита состоит из 16 илл. В 1940-46 К. работал над большой серией илл. к драме «Маскарад». Эта монумент. серия включала 8 страничных илл. (цветная акв.), шмуцтитул, 10 заставок и 4 концовки (сепия, рисунки пером; осн. сюита - в Музее Л. в Пятигорске; см. в кн.: «Маскарад», М., 1949). Экспрессия цвета, его контрастность в сочетании с динамичными перовыми прочерками по акварели придают этим иллюстрациям остроту и выразительность. Особую трудность представляло воплощение характера гл. героя: Арбенин один, не прячущий своих чувств и мыслей под обычной маской приличия; Арбенин, оскорбляющий Звездича, охваченный жаждой мщения; Арбенин с застывшим, жестоким выражением лица, ожидающий смерти Нины, - все эти иллюстрации в совокупности дают сложный, динамично развивающийся образ. Художник трактует пьесу как романтическую и психологическую драму с сильной социальной окраской.

Лит.: Кравченко К., Жизненное призвание, «Иск-во», 1961, № 2; Сокольников М. П., Н. В. Кузьмин М., 1964, с. 95-99; Кузьмин Н., Круг царя Соломона, [М., 1964], с. 30-31, 185; его же, Штрих и слово, [Л., 1967], с. 17, 26-27, 29; Пистунова А., Прикасаясь к книге, [М., 1973], с. 6, 7, 28, 48, 93, 159-74, 185, 203.

И. Г. Тер-Габриэлянц, Е. А. Ковалевская Лермонтовская энциклопедия / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом); Науч.-ред. совет изд-ва "Сов. Энцикл."; Гл. ред. Мануйлов В. А., Редкол.: Андроников И. Л., Базанов В. Г., Бушмин А. С., Вацуро В. Э., Жданов В. В., Храпченко М. Б. - М.: Сов. Энцикл. , 1981

Смотреть что такое "Кузьмин Николай Васильевич" в других словарях:

- (1890 1987) российский график, народный художник России (1972), член корреспондент АХ СССР (1967). Свободные по манере рисунки, иногда подцвеченные акварелью, тонко передают эмоциональный строй литературных произведений (Евгений Онегин А. С.… … Большой Энциклопедический словарь

Род. 1890, ум. 1987. Художник график, книжный иллюстратор. Чл. корр. Академии художеств СССР (1967), народный художник России (1972) … Большая биографическая энциклопедия

- (1890 1987), график, народный художник РСФСР (1972), член корреспондент АХ СССР (1967). Свободные по манере графические иллюстрации, иногда подцвеченные акварелью, тонко передают эмоциональный строй литературных произведений («Евгений Онегин»… … Энциклопедический словарь

10 февраля 1821 25 февраля 1891 генерал Николай Васильевич Исаков Место смерти Москва Принадлежность … Википедия

Николай Васильевич Исаков 10 февраля 1821 25 февраля 1891 генерал Николай Васильевич Исаков Место смерти Москва Принадлежность … Википедия

В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Исаков. Николай Васильевич Исаков генерал Николай Васильевич Исаков Дата … Википедия