Ирина Шостакович: “Нужно очень ценить то, чем занимается Владимир Минин”. Британская лингвистика Шостакович ирина антоновна год рождения

ДМИТРИЙ ШОСТАКОВИЧ: «ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА!»

Истинный масштаб композитора Дмитрия Шостаковича , широко известного не только в России, но и за ее пределами, можно только определить словами “великий, талантливый”. Чем талантливее человек, тем меньше за всеми его достижениями мы замечаем именно самого человека. Критики и музыковеды пишут большие статьи о том, что хотел показать композитор в том или ином своем произведении. Какие эмоции или переживания бурлили в нем во время написания произведения. Но, по большому счету, это всего лишь догадки. За сухими фразами: талантливый композитор, пианист, дирижер и общественный деятель мы теряем образ человека, а видим только его наружную, затрепанную внешнюю оболочку. не исключение из правил…

Цветочки

Личная жизнь композитора вызывает интерес у многих биографов, музыкантов, искусствоведов и многочисленных поклонников. Любопытно, что, обладая удивительным музыкальным талантом, даром виртуозного пианиста, – добившись славы и признания, Дмитрий Дмитриевич Шостакович был очень не уверен и робок с женщинами.

Шостакович родился в Петербурге 1906 года в семье химика и пианистки и уже с ранних лет увлекся игрой на фортепиано. Дмитрий был худеньким бессловесным мальчиком, но за за роялем перерождался в дерзкого музыканта.

В 13 лет юный композитор влюбился в 10-летнюю Наталью Кубе. Воздыхатель посвятил ей небольшую прелюдию. Тогда Дмитрию казалось, что это чувство останется с ним на всю жизнь. Однако первая любовь постепенно угасла, но желание сочинять и посвящать свои произведения любимым женщинам у композитора осталось на всю жизнь.

Ягодки

Отучившись в частной школе, молодой человек поступил в Петроградскую консерваторию и успешно ее окончил в 1923 году. В то же время в жизни начинающего композитора появилась девушка, в которую он влюбился с новой, уже юношеской страстью. Татьяна Гливенко была ровесницей Шостаковича , хороша собой, прекрасно образована и отличалась живым и веселым нравом. Завязалось романтичное и долговременное знакомство. В год встречи с Татьяной впечатлительный Дмитрий принялся за создание Первой симфонии.

Через три года в Петербурге состоялась премьера этого музыкального произведения, облетевшего спустя много лет весь мир. Глубина чувств, которые выразил молодой композитор в симфонии, была вызвана и начавшейся болезнью Дмитрия , которая появилась вследствие бессонных ночей, любовных переживаний и развивающейся на этом фоне тяжелейшей депрессии. Испытывая самые нежные чувства к любимой, Шостакович не думал о предстоящем браке даже через несколько лет знакомства.

Скрытые страсти Дмитрия Шостаковича

Татьяне хотелось детей и законного мужа. И однажды она открыто заявила Дмитрию, что уходит от него, приняв предложение руки и сердца от другого поклонника, за которого вскоре и вышла замуж.

Композитор даже не попытался остановить девушку от столь решительного шага, и тогда Татьяна предпочла больше не поддерживать с ним никаких отношений. Но забыть Татьяну не получилось: композитор продолжал встречать ее на улице, писать пылкие письма, говорить о любви уже супруге другого мужчины. Через три года, все-таки набравшись смелости, он попросил Гливенко уйти от мужа и стать его женой, но та не восприняла предложение Шостаковича серьезно. К тому же она в то время уже ждала ребенка. В апреле 1932 года Татьяна родила сына и попросила Шостаковича навсегда вычеркнуть ее из своей жизни.

Окончательно убедившись, что любимая к нему никогда не вернется, в мае того же года композитор женился на молодой студентке Нине Варзар. Этой женщине предстояло провести с Дмитрием Дмитриевичем более двадцати лет, родить композитору дочь и сына, пережить измены мужа и его увлечения другими женщинами и умереть раньше обожаемого супруга.

После смерти Нины Шостакович женился еще два раза: на Маргарите Кайоновой, с которой прожил непродолжительное время, и на Ирине Супинской, окружившей уже стареющего мужа теплотой и заботой, которые сохранились в их семье до конца жизни великого русского композитора.

Шостакович-музыкант

Дела сердечные не мешали, а наоборот всегда помогали композитору творить. Тем не менее очень сложно переплести две ветви жизни, потому что в каждой из них он одновременно очень разный и одинаковый. Одинаков в достижении поставленной цели, а отличие заключается в том, что все-таки в отношениях с музыкой Шостакович был решительнее.

Итак, окончив консерваторию по классам фортепиано и композиция, Шостакович в качестве дипломной работы сдал уже известную Первую симфония. Дмитрий собирался продолжить карьеру и как концертирующий пианист, и как композитор. В 1927 году на Первом Международном конкурсе пианистов имени в Варшаве он получил почетный диплом (композитор играл сонату собственного сочинения). К счастью необычный талант музыканта заметил один из членов жюри конкурса, австро-американский дирижер и композитор Бруно Вальтер, который предложил Шостаковичу сыграть ему на рояле еще что-нибудь. Услышав Первую симфонию, Вальтер немедленно попросил Шостаковича прислать партитуру ему в Берлин, и затем исполнил Симфонию в текущем сезоне, тем самым сделав русского композитора знаменитым.

В 1927 году произошли еще два значительных события в жизни Шостаковича . Знакомство с австрийским композитором Альбаном Бергом вдохновило Дмитрия Дмитриевича приняться за написание по Гоголю. Еще после одного знакомства Шостакович создал знаменитый в наши дни свой Первый фортепианный концерт.

Тогда же, в конце 1920-х и начале 1930-х, написаны следующие две симфонии Дмитрия Шостаковича .

Гонения Дмитрия Шостаковича

Опера «Леди Макбет Мценского уезда» поставлена в Ленинграде в 1934. Первоначально ее приняли с восторгом, но через полтора сезона неожиданно подверглась разгрому в официальной советской печати и была снята с репертуара.

В 1936 году должна была состояться премьера 4-й Симфонии – произведения значительно более монументального размаха, чем все предыдущие симфонии Шостаковича . Однако композитор благоразумно приостановил репетиции Симфонии перед декабрьской премьерой, понимая, что в атмосфере начавшегося в стране государственного террора, когда ежедневно арестовывались представители творческих профессий, исполнение ее могло быть воспринято властью как вызов. 4-я Симфония впервые была исполнена в 1961.

А в 1937 году Шостакович выпустил в свет 5-ю Симфонию. «Правда» прокомментировала произведение фразой: «Деловой творческий ответ советского художника на справедливую критику». Отношения с властью на время наладились, но с этого момента жизнь Шостаковича приобрела двойственный характер.

А дальше была война…

Находясь в первые месяцы Великой отечественной войны в Ленинграде, Шостакович начинает работать над 7-й симфонией – «Ленинградской». Она впервые была исполнена на сцене Куйбышевского театра оперы и балета 5 марта 1942 года.

в каске пожарного на обложке журнала Time за 1942 год

В 1943-м композитор переезжает в Москву и до 1948 года преподает в Московской консерватории. После завершения войны композитор пишет 9-ю Симфонию. В советской прессе появились статьи недоуменных рецензентов, ожидавших от главного музыкального «соцреалиста» страны громоподобного гимна победе, а вместо этого получивших малогабаритную симфонию «сомнительного» содержания.

После грома, прогремевшего сначала в 1946-м над целым рядом известных писателей, в 1948-м сталинские власти принялись «наводить порядок» и в Союзе Композиторов, обвинив многих мастеров в «формализме», «буржуазном декадентстве» и «пресмыкательстве перед Западом». Шостакович был обвинен в профнепригодности и изгнан из Московской консерватории. Снова «не вовремя» создан вокальный цикл «Из еврейской народной поэзии», и вновь композитор оказался под ударом – как «потворник безродных космополитов и врагов народа». Первый скрипичный концерт в связи с этими событиями был скрыт композитором, и первое его исполнение состоялось лишь в 1955-м.

Как и прежде положение вновь спасает вовремя выпущенное в свет «правильное» музыкальное произведение.

Нет конца

Вот на таких волнах прошла практически вся творческая жизнь Шостаковича . Дальше было вынужденное вступление в партию и множество других переживаний и падений, но больше было все-таки взлетов (в плане успеха произведений композитора в родной стране и за рубежом).

В последние несколько лет своей жизни композитор сильно болел, страдая от рака легких. умер в Москве 1975 года и был похоронен на столичном Новодевичьем кладбище.

Сегодня Шостакович – один из самых исполняемых в мире композиторов вообще, и первый среди композиторов XX века в частности. Его творения – это истинные выражения внутренней человеческой драмы и летописи ужасных страданий, выпавших на XX век, где глубоко личное переплетается с трагедией человечества.

Самыми заметными жанрами в творчестве Шостаковича – симфонии и струнные квартеты – в каждом из них он написал по 15 произведений. В то время как симфонии писались на протяжении всей карьеры композитора, большую часть квартетов Шостакович написал ближе к концу своей жизни. Среди самых популярных симфоний – Пятая и Восьмая, среди квартетов – Восьмой и Пятнадцатый.

сын Максим

В одном из писем маме писал: «Любовь действительно свободна. Обет, данный перед алтарем, это самая страшная сторона религии. Любовь не может продолжаться долго… моей целью не будет связать себя браком».

«Я хочу, чтобы после исполнения симфонии слушатели уходили с мыслью: жизнь прекрасна!» – .

Обновлено: Апрель 14, 2019 автором: Елена

Две мировые премьеры на музыку Дмитрия Шостаковича - опера-балет «Оранго» и балет «Условно убитый» - состоялись в Перми на открытии Дягилевского фестиваля-2015.

Ирина Шостакович, родилась в 1934 г. в Ленинграде. Окончила МГПИ им. Ленина. Работала литературным редактором в издательстве «Советский композитор». С 2000 г. - генеральный директор издательства DSCH.

Долгие годы неоконченная опера «Оранго» считалась утерянной, но в 2004 г. её партитуру обнаружили в архивах Музея им. Глинки. Раритетом является и «Условно убитый»: фантасмагоричная история об учениях Осоавиахима была показана в полном объёме лишь однажды - в 1931 г. в виде эстрадно-циркового ревю, в котором блистали Клавдия Шульженко и Леонид Утёсов.

В Перми эти спектакли (постановщиком и хореографом обоих выступил Алексей Мирошниченко, главный балетмейстер Пермского оперного) вошли в единый «Шостакович проект», подаривший зрителям сразу два неизвестных сочинения выдающегося композитора. После премьеры его вдова, почётный гость фестиваля, дала эксклюзивное интервью «АиФ-Прикамье».

Чем взяла Пермь?

Вера Шуваева, «АиФ-Прикамье»: - Ирина Антоновна, почему с предложением поставить спектакли по вновь обретённым партитурам Шостаковича вы обратились именно к нашему театру?

Ирина Шостакович : - Перми очень повезло с Теодором Курентзисом. Слышала его не раз, в том числе в Цюрихе, где он дирижировал оперой «Леди Макбет Мценского уезда». Постановка слабая, но дирижировал он замечательно. И вообще проявил огромную волю. Ведь до этого туда приезжал приглашённый дирижёр из Москвы, но увидел, какое безобразие творит постановщик, развернулся и уехал. А Курентзис провёл в Цюрихе два месяца, работал с оркестром - в итоге тот звучал просто ослепительно! Поэтому я и решила рассказать ему об архивных находках и желании воплотить их на сцене.

Думаю, да. Мне тоже постановка понравилась. Свежая, яркая. И в качестве хореографа постановщик оказался очень талантлив. Рада за него.

Возросший в последние годы интерес к музыке Шостаковича - с чем он связан, по-вашему?

Возможно, с самим временем. Знаете, с каким интересом публика восприняла включение его Одиннадцатой симфонии, посвящённой революции 1905 г., в симфонический абонемент в Большом театре?! Многие, послушав её, сошлись во мнении: перекличка той и сегодняшней ситуации очевидна. Слава богу, в народ у нас пока не стреляют…

После смерти Дмитрия Шостаковича прошло уже четыре десятилетия. Очень разных, противоречивых для нашей страны. Какое из них он мог бы назвать «своим»?

Тут отвечать за него не берусь. Мой взгляд на эти годы? (Пауза.) Когда началась перестройка, все так надеялись, что время вернётся в «оттепель» (до того момента, пока Хрущёв не стал устраивать гонения на интеллигенцию), что всё изменится к лучшему, но… Словом, ждём перемен, как пел Цой.

Какие-то достойные вещи, безусловно, появляются и в культуре, и в промышленности. Но не благодаря властям - ход жизни этого требует. То есть какое-то поступательное движение, думаю, существует, если не считать событий на Украине. Киев - замечательный город. Да и вообще украинский народ нам очень близок. И разом превратить его в нашего врага - совершенно напрасные старания. Это невозможно, такие связи не обрываются.

Как эпоху назовёте…

Известны слова Ахматовой «Шостакович - гений. И наша эпоха, конечно, будет называться эпохой Шостаковича». Интересно, сам он сознавал степень своей гениальности?

Дмитрий Дмитриевич не любил разговоров на эту тему. Но всегда хотел быть лучшим в профессии. И Борису Тищенко, который учился у него в аспирантуре, написал как-то: «Пусть вашими соперниками будут не ваши современники-коллеги, а Бетховен, Малер и т.д.» Насчёт Ахматовой: да, она сделала такое посвящение Шостаковичу на одной из своих книг. Хотя Анна Андреевна и сама была человеком-эпохой.

Фото: Пермский театр оперы и балета / Марина Дмитриева

А чьим именем вы назвали бы нынешнюю эпоху?

- (Задумывается.) Александра Солженицына.

Мировая премьера оперы «Один день Ивана Денисовича» по его повести тоже состоялась в Перми, на Дягилевском фестивале-2009. Приезжала его вдова, работающая сейчас над изданием 30-томного собрания сочинений Солженицына… А как продвигаются дела в вашем издательстве DSCH ?

Я начала заниматься изданием произведений Шостаковича и оркестровых материалов, когда после его смерти ко мне стали обращаться и просить ноты. В финансовом плане DSCH опирается на 1/3 авторского права, которое у меня есть. Хотела, чтобы это было семейное издательство, но дети Дмитрия Дмитриевича, Максим и Галина, поняв, что это требует вложения денег, отказались. На сегодняшний день мы выпустили свой каталог, включающий 15 жанровых серий; издали 70 томов - половину того, что необходимо. Хрустальная мечта - выпускать в год по 10 названий.

К сожалению, в России издательство не имеет ни заказов, ни доходов. Здесь музыканты пользуются нотами более чем 40-летней давности, потрёпанными, рваными, с ошибками и пометками (тогда ведь не было компьютерного набора), но обновлять их не торопятся, поскольку надо платить, пусть и немного. Буду в этом направлении работать - чтобы старые ноты списывали и брали наши.

Слышала, что вами создан и музей Шостаковича.

Скорее это центр, объединяющий квартиру, в которой мы жили, и его огромный архив, который я разместила на том же этаже. В архив приходит работать достаточно много людей, и все почему-то просят показать квартиру. Казалось бы, ну что в ней особенного? Но народ так почтительно к этому месту относится… Хочу предложить государству приобрести всё это, но вот захочет ли государство - большой вопрос.

А желания написать мемуары о своём великом муже у вас нет?

По-моему, в мемуарах пишут в основном о себе: я один был близок с этим человеком, один знал о нём всё и т.д. Не вижу в этом никакого проку! Есть переписка Дмитрия Дмитриевича с его близким другом Гликманом. Вышла книжка «Письма к Соллертинскому». Тоже его друг, ленинградский музыковед. Уезжая в эвакуацию в Новосибирск, он не взял с собой ничего, даже свои труды, а письма Шостаковича - взял. Это переписка двух ещё молодых людей, довоенная. Сегодня такое может показаться странным: жить в одном городе - и переписываться. Но для них это было в порядке вещей. Как и то, чтобы по дороге на юг, допустим, написать письмо и на остановке бросить его в почтовый ящик… Такого не будет уже никогда. К сожалению.

Девушка с биографией

Ирина Антоновна, Шостакович посвятил вам сюиту на стихи Микеланджело. Наверняка этот подарок самый дорогой для вас?

Конечно. Помню, он работал, как обычно, и вдруг попросил меня подойти. Говорю: «Я же не знаю нот». В ответ: «Но ты же грамотная!» Подошла и вижу: пишет мне посвящение. (Улыбается.) О том, что готовится такая сюита, я знала: он просил меня напечатать стихи Микеланджело на карточках, которые потом как-то раскладывал, выстраивая концепцию.

Правда, должна сказать, что тот подарок наложил на меня и огромную ответственность. Всё заканчивается там двумя эпитафиями. А когда живой человек пишет себе эпитафию, это страшно.

Фото: Пермский театр оперы и балета / Марина Дмитриева

На его долю выпало столько ударов, запретов, преследований…

Когда мы встретились, я не знала ни его музыку, ни его судьбу. Но сразу почувствовала, что он не такой, как другие. Мы прожили вместе 13 лет, и всегда были очень близко друг от друга. Хотя ещё в 1942 г., как выяснилось позже, мы с Дмитрием Дмитриевичем жили на одной улице. Да, в Куйбышеве! Туда был эвакуирован Большой театр, там впервые исполнялась его знаменитая Седьмая симфония. А я, вывезенная из блокадного Ленинграда, пошла там в первый класс.

Не иначе, как знак судьбы!

- Наверное. Моё детство и юность, кстати, были совсем непростыми. Отца - этнографа, работавшего в Русском музее, репрессировали в 1937 г. Мама после его ареста умерла от рака. В 1942-м нас с бабушкой и дедушкой вывези по Ладоге, но дед умер ещё в дороге, а вскоре от дистрофии скончалась и бабушка. Только благодаря тому, что моё письмо (написанное печатными буквами, буквально «на деревню тёте»!) чудом дошло до маминой сестры, я не попала в детдом.

Отец через 10 лет освободился из лагеря, но с поражением в правах, без работы - как он мог забрать меня к себе? А я так ждала этого… Вообще в детстве я совершенно не умела ни бегать, ни играть, ни кричать. Не могла ничего. Потом училась, работала в издательстве, была литературным редактором первого издания двух опер Прокофьева и некоторых романсов, заслуживающих внимания. Так что к 26 годам, моменту выхода замуж за Шостаковича, я была девушкой с биографией.

И всё же: вам трудно было соответствовать уровню такого человека?

Трудно. Но я старалась. И сейчас стараюсь делать всё, чтобы помочь. Уже не ему, а его музыке. Для композитора ведь самое главное - чтобы звучала его музыка.

СОН О ПУСТОЙ КВАРТИРЕ

Дмитрий и Ирина Шостаковичи

Высочайшие похвалы и – унизительная, уничтожающая критика в партийных документах, «К нам едет враг народа», как писала одна киевская газета, бунтовщик в музыке, изгнанный из Московской и Ленинградской консерваторий за «низкий профессиональный уровень», и – «композитор номер один», орденоносец, лауреат. Страх, боязнь ареста, мысли о самоубийстве и – стоицизм. Глубочайшие психологические переживания и – плоские славословия в адрес партии и правительства. «У меня, когда я не работаю, непрерывно болит голова» – два инфаркта, странная болезнь мышц, переломы ног, рак. Если без глянца – наворот событий, не хуже древнегреческого.

Закрытая, немногословная, Ирина Шостакович, жена великого музыканта, согласилась на интервью.

– При первом знакомстве я сказала, что вы симпатичная, и вдруг встречаю то же слово в описании Дмитрия Дмитриевича: «Мою жену зовут Ирина Антоновна… она очень хорошая, умная, веселая, простая, симпатичная. Носит очки, буквы “л” и “р” не выговаривает…» И еще: «У нее имеется лишь один большой недостаток: ей двадцать семь лет». Недостаток прошел. А какое чувство, что мужу – сто лет?

– Никакого особенного. Только то, что его нет. А мог бы быть.

– Живя рядом с ним, вы сознавали, что он трагическая фигура?

– Я сознавала, но кто у нас не трагическая фигура, кого ни возьми, каждый – герой нашего времени.

– Есть масштаб личности. Он с вами говорил о том, что переживал?

– Иногда что-то, по ходу жизни, а так, чтобы исповедоваться – нет. Он был достаточно замкнутый человек. О себе рассказывать не любил.

– А вы не спрашивали…

– Я, наверное, не спрашивала. Один раз спросила, довольно неудачно, насчет вступления в партию. Потому что я была на том собрании в Доме композиторов, где это происходило. Он сказал: если ты меня любишь, никогда об этом не спрашивай, это был шантаж. Мы достаточно тесно жили друг с другом. Он был болен, и его жизнь проходила через меня, я нужна была все время. Собственно, между мужем и женой какие разговоры? Посмотришь – и уже все ясно. По спине даже. По выражению спины.

– Вы плакали когда-нибудь в замужестве с ним?

– Нет, я не плакала.

– Вы вообще не плачете?

– Нет, думаю, что плачу когда-нибудь. Немцы вот фильм снимали о нем, я стала им рассказывать про «эзопов язык», они не понимают, я стала объяснять, стала вспоминать и поняла, что просто плачу.

– Он плакал…

– Один раз, меня потрясло, когда его с репетиции Тринадцатой симфонии вызвали в ЦК, мы приехали домой, и он бросился в постель и заплакал. Сказал, что его будут заставлять снять премьеру. Тринадцатая – на стихи Евтушенко, включая «Бабий яр». Это было на следующий день после известной встречи Хрущева с интеллигенцией, Дмитрий Дмитриевич – знаменитый композитор, и в ЦК все взвешивали, запретить премьеру или разрешить. К моменту, когда он приехал в ЦК, решили, что лучше разрешить. А потом уже запретить.

Он плакал, когда его заставляли вступить в партию. Друг писал, как, придя к нему ранним утром по его настойчивой просьбе, стал свидетелем тяжелой истерики. Шостакович плакал громко, в голос, повторяя: «Они давно преследуют меня, гоняются за мной…» Друг напомнил, как часто Шостакович говорил, что никогда не вступит в партию, которая творит насилие. В ответ Шостакович заявил о твердом решении не являться на собрание. «Мне все кажется, что они одумаются, пожалеют меня и оставят в покое». Он правда не явился – в назначенный день. Явился в другой. Читая по бумажке: «Всем, что есть во мне хорошего, я обязан…» – вместо «партии и правительству» драматически выкрикнул: «…моим родителям!»

– Это была ваша первая любовь?

– Настоящая – первая.

– Сначала он вас полюбил?

– Думаю, взаимно. Мы лет пять-шесть были знакомы. Было какое-то влечение.

– А как вы познакомились?

– Я работала литературным редактором в издательстве «Советский композитор», когда там печаталась его оперетта «Москва, Черемушки». Один из авторов либретто сделал по моей просьбе поправки, я пришла согласовать их и передать еще один текст, с предложением автора: написать дополнительный музыкальный номер. Дмитрий Дмитриевич сказал: я больше ничего писать не буду. Даже читать не стал. Прошло много времени. Был пленум композиторов, там играли симфонические миниатюры Кара-Караева к «Дон Кихоту», я хотела послушать и просила сослуживца, члена Союза композиторов, провести меня. Он обещал, а потом звонит: сегодня было партсобрание, я сказал, что болен, так что идти не могу, я попрошу Дмитрия Дмитриевича провести вас. Он провел. Я думала, он пойдет по своим делам, но он прошел со мной в зал, мы сели, и в этот ряд никто больше не сел, что меня поразило, а в зале много знакомых, идут по проходу и все смотрят на нас.

– Однажды был пустой ряд, в те дни, когда он подвергся сокрушительному разносу, и никто не захотел сесть рядом.

– Это другая история. Он мне нравился, и я ему, наверное, нравилась, но… А потом он позвал меня прийти к нему на Кутузовский. Я пришла. И он объяснился. И довольно быстро сделал мне предложение, а я так же быстро сказала, что это невозможно.

– Почему?

– Потому что возраст, его дети – почти мои ровесники. Потому что знаменитость, будут говорить: поймала… Прошел еще год, когда мы не виделись. А потом встретились и – сразу оба пошли навстречу друг к другу.

– А как дети вас приняли?

– Он, не знаю, каким образом, дал понять, что если обидят меня, обидят его. Я с Галей и Максимом на вы.

– А с Дмитрием Дмитриевичем быстро перешли на ты?

– Конечно.

– И вас не смущало, что он вдвое старше?

– Знаете, он был очень очарователен. Ясно, что такие люди не вдруг встречаются на свете.

Первый раз он собрался жениться совсем юным. На Тане Гливенко, дочери известного филолога. Познакомились в Крыму. Мама, с которой Митя был крайне близок, не допустила брака. Не жаловала она и вторую любовь Мити – Нину Варзар, дочь известного юриста. Колебания Мити были так сильны, что он не пришел на собственную свадьбу. Через полгода помирились и поженились, родились Галя и Максим. Нине он посвятил чувственную музыку «Леди Макбет» («Шостакович, несомненно, главный создатель порнографической музыки в истории оперы», – писала не советская, а американская пресса).

Через три года после смерти Нины Васильевны на каком-то мероприятии он подошел к работнице ЦК комсомола Маргарите Андреевне Кайновой и спросил, не хочет ли она стать его женой. Та удивилась и – согласилась. Через пару лет он сбежит от нее в Ленинград, попросив двадцатилетнего Максима заняться разводом. Когда ее укоряли в том, что у нее постоянные гости, а муж – музыкант, он должен работать, она отвечала: ну и что, что музыкант, у меня первый муж тоже был музыкант – на баяне играл.

«Мою жену зовут Ирина Антоновна… Я совершенно счастлив».

Один из друзей отозвался о ней: «обворожительная особа».

Это был третий и последний брак Шостаковича.

– Судьба. Что-то ведал, он ведь увлекался хиромантией.

– Я этого не знаю. Может, до войны. Вообще он был ясный человек.

– И притом азартный карточный игрок.

– А почему нет? Он мне даже говорил, что в молодости выиграл в преферанс существенную сумму для покупки кооперативной квартиры.

– А отношения с алкоголем? В ранние годы он лечил этим свои душевные травмы…

– Пил умеренно. За ужином рюмку-другую, за обедом.

– У вас был открытый дом?

– Да, бывало много людей.

– Вы хозяйка?

– У нас была очень хорошая домработница, Марья Дмитриевна Кожунова. До войны была ее крестная, Федосья Федоровна, потом она, и уже до конца. Она готовила. Когда в 48-м музыку Дмитрия Дмитриевича перестали играть, в семье совершенно не стало денег, Федосья Федоровна и Марья Дмитриевна собрали все, что заработали в этой жизни, и пришли к Дмитрию Дмитриевичу: возьми, будут деньги – отдашь.

– А потом Сталин подарил ему сто тысяч…

– Этого я не знаю. Но Дмитрий Дмитриевич смешно рассказывал, как он ехал в трамвае, вошел потомок Римского-Корсакова и на весь трамвай закричал: а правда, что Сталин подарил вам сто тысяч, чтобы вы не огорчались? Дмитрий Дмитриевич повернулся и выскочил из трамвая на ближайшей остановке.

Когда был объявлен конкурс на гимн, в котором приняли участие 40 поэтов и 165 композиторов, Сталин решил, что в финал выйдут пять гимнов: генерала Александрова, руководителя Краснознаменного хора Красной Армии, грузинского композитора Ионы Туския, отдельно Шостаковича и отдельно Хачатуряна и их же – вместе. Это было специальное поручение Сталина, и, судя по всему, шансы имел именно последний гимн. Сталин предложил мелкие поправки, спросив, хватит ли авторам трех месяцев. Шостакович быстро ответил, что и пяти дней довольно. Ответ не понравился Сталину. Он, видимо, считал, что нужен долгий, кропотливый труд. До этого вождь критиковал Александрова за инструментовку, а тот в ответ: это все Кнушевицкий, я ему поручил. Шостакович остановил его, попросив замолчать: как можно говорить о человеке, которого нет и который является подчиненным по армии! В присутствии Сталина никто не позволял себе подобного. Воцарилось молчание. После чего Сталин сказал: а что, профессор, нехорошо получилось… Но гимн выбрал генеральский.

Сталин играл с Шостаковичем в кошки-мышки, так же, как с Булгаковым и Пастернаком. В 49-м вождю понадобилось, чтобы композитор выехал в США в составе группы деятелей культуры. Композитор наотрез отказался. Вождь сам позвонил ему: почему отказываетесь? Услышав ссылку на здоровье, пообещал прислать врача. Тогда Шостакович сказал: что же я поеду, когда моя музыка запрещена? Буквально на следующий день появилось Постановление с выговором Главреперткому и отменой запрета. По указанию Сталина, Шостаковичу предоставлялась новая большая квартира, зимняя дача, автомобиль и деньги в размере 100 000 рублей.

Когда, уже после смерти Сталина, Постановление 48-го года было вовсе отменено, Шостакович, со свойственным ему нервным юмором, позвонил Ростроповичу и Вишневской, чтобы шли к нему скорее пить водку за «великое историческое постановление» об отмене «великого исторического постановления».

– А как случилось, что он подписал письмо против Сахарова, когда на того начались гонения?

– Он не подписывал. Я-то знаю. Действительно, из «Правды» звонили – подписать. Марье Дмитриевне было велено сказать, что нет дома. Один раз – нет, два – нет, где он, на даче, сейчас пошлем машину на дачу. Дмитрий Дмитриевич говорит: давай уйдем из дома. И мы ушли и отсутствовали очень долго, по нашим понятиям, номер уже отправили в печать.

– Куда вы пошли?

– Сначала на Новый Арбат, смотрели «12 стульев», он не вынес, мы ушли с середины. Потом в «Повторный», там «Двое», где играла Вика Федорова, и какие-то кусочки из его Квинтета звучат… А на следующий день появилось письмо, где среди многих подпись Дмитрия Дмитриевича. Такой образ действий был системой. Так же было с Альфредом Шнитке. Это всех возмутило, Боннэр и других. Поди кому объясни. А сколько писем с ходатайствами о реабилитациях он написал!

– Зощенко говорил о нем как о человеке глубокого внутреннего конфликта: да, он искренний, открытый, но в то же время жесткий, едкий, умный, сильный, деспотичный, очень противоречивый, но только противоречия и рождают великого художника. Он был сложен в общежитии?

– Для меня нет. С разными людьми он был разный.

– А какой он был с вами?

– Нежный. А что касается внутреннего конфликта… Ко мне приходил режиссер: какой, мол, образ Ленинграда избрать, чтобы передать характер Дмитрия Дмитриевича. Я бы сказала, что не только Дмитрий Дмитриевич, но все мы жили на ветру, в Ленинграде бывают такие пронизывающие ветры, вроде и не сильные, но очень холодные. Жизнь на ветру и, соответственно этому, напряжение. Ленинград вообще формирует личность, ленинградцы – это определенный тип. Даже Путин – типично ленинградский человек, в смысле проявления эмоций. А Дмитрий Дмитриевич был еще петербургского воспитания, это предполагает вежливость, сдержанность, точность в поведении.

– Вы тоже ленинградка, а как в Москве оказались?

– В 42-м эвакуировали из блокадного Ленинграда. В 37-м посадили отца. Он занимался историей материальной культуры, этнограф и лингвист, работал в Археологическом музее, который входил в состав Русского музея. Мать – педагог, младше его, когда-то его ученица, она умерла через год после того, как его забрали, так это ее потрясло. Ей было 28 лет. Мне 3 года. Отца выпустили и реабилитировали после войны. Но миллионы, которые пошли на нары или под пулю, – у всех родители, жены, дети, значит, надо умножить на четыре. И когда они возвращались, очень редко могла восстановиться прежняя жизнь. В моем классе благополучных девочек, которые имели папу-маму, отдельную квартиру, нормальную жизнь, было раз-два и обчелся. У остальных или на фронте отец погиб, или сидел. Между собой мы не говорили об этом, не принято было. Моя одноклассница Лена Шаламова, дочка Варлама Шаламова, жила у тетки, в Чистом переулке, в коммунальной квартире. Ее родители вернулись, мать из одного лагеря, отец из другого. Они не стали жить вместе, и Лена так и осталась у тетки. И мой отец вернулся, и оказалось, что у него уже есть жена, вольнонаемная медсестра, у которой дочка от первого брака, муж погиб на фронте, и он меня не взял – некуда взять, у него было поражение в правах, он не мог жить в больших городах…

– Дмитрий Дмитриевич расспрашивал про вашу жизнь?

– Он знал. В общих чертах.

Вокруг самого Шостаковича сжималось кольцо. Когда после изъятия из репертуара оперы «Леди Макбет», балетов «Золотой век», «Болт» и «Светлый ручей» на него наклеили ярлык «врага народа», до физической расправы оставался один шаг. Тесть был отправлен в лагерь под Караганду. Арестован муж старшей сестры Марии, барон Всеволод Фредерикс. Мария выслана в Среднюю Азию. Компроматом была связь с эмигрантами: сестра матери выехала на Запад в 23-м и состояла в переписке с родней.

Адриан Пиотровский, возглавлявший «Ленфильм», вызвал Шостаковича к себе и предложил написать о взаимоотношениях с арестованным маршалом Тухачевским. Дело было в субботу. «Самым страшным было то, – признавался Шостакович, – что надо еще было прожить воскресенье. Явившись в понедельник, он увидел заплаканную секретаршу: Пиотровского взяли. А 13 июня 1937 года в прессе появилось сообщение о расстреле Тухачевского, с которым Шостакович дружил.

– Вы себя считаете счастливой женщиной?

– Пока он был жив – да, конечно. Очень. Он все брал на себя.

– Есть другая версия: что он был как ребенок.

– Нет. Он определял нашу жизнь – куда пойдем, куда поедем, что будем делать. Чтобы я пошла туда, сделала то или это.

– Как он к вам относился? Как к другу, как к младшей?

– Как к части самого себя.

– То есть это был очень близкий союз?

– Я думаю, что да. Была такая твердая основа. Фундамент крепкий. Что бы ни случалось, мы знали, что стоим твердо. Надежность во взаимоотношениях. И радостей было много.

– Музыку свою он показывал вам, когда заканчивал?

– Он проигрывал для себя. Меня звал послушать: «как у меня получилось».

Закончив потрясающий Восьмой квартет, он, в своей характерной мрачно-иронической манере, сообщил другу: «…написал никому не нужный и идейно порочный квартет. Я размышлял о том, что если я когда-нибудь помру, то вряд ли кто напишет произведение, посвященное моей памяти. Поэтому я сам решил написать таковое. Можно было бы на обложке так и написать: “Посвящается памяти автора этого квартета”… Псевдотрагедийность этого квартета такова, что я, сочиняя его, вылил столько слез, сколько выливается мочи после полудюжины пива».

Вообразите: сочинитель сочиняет реквием самому себе!

Официальное посвящение – «Памяти жертв фашизма и войны».

– А мне посвящена сюита на стихи Микеланджело. На самом деле это ужасно, когда в последней части – две эпитафии, и одна из них – мне. Вот он сидит, живой, теплый человек – и такое пишет (голос дрогнул) .

– Он назвал темы сюиты: Мудрость, Любовь, Творчество, Смерть, Бессмертие. Он вам это сыграл?

– Сыграл. И посвящение показал.

– Как вы прореагировали?

– Я поблагодарила.

– Я понимаю, а внутри?

– Я испугалась (долгая пауза) .

– Я думала об одном, редко встречающемся качестве – сарказме в музыке. Откуда это у Шостаковича?

– Митя с молодости очень любил Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Зощенко, это первое. А второе… Я была однажды в квартире Ладо Гудиашвили, его вдова, которая когда-то служила ему натурщицей, показывала рисунки, закрытые тканью, сказав, что никому их не показывает. Тогда, когда были «исторические постановления», кампания ведь шла по всей стране, и Гудиашвили тоже ходил на эти собрания-заседания. А вернувшись домой, давал себе волю в сатирических рисунках. Например, лежит прекрасная женщина, и по ней ползают человечки с ножами: уничтожают красоту. От жуткого раздражения все. И Дмитрий Дмитриевич сочинял «Антиформалистический раек» в стол, душу отвести, он же не думал, что это когда-нибудь станет исполняться.

Персонажи «Райка», где высмеяны все партийные бонзы – Единицын, Двойкин, Тройкин. Цитата из любимой Сталиным «Сулико» не оставляет сомнений в адресе пародии.

Во введении к партитуре упомянут Опостылов, под которым выведен один из бессовестных гонителей Шостаковича, музыковед-аппаратчик (сегодня сказали бы: политтехнолог) Павел Апостолов.

Музыка и жизнь сходятся – как фарс и как драма.

21 июня 1969 в Малом зале консерватории – общественное прослушивание необыкновенной Четырнадцатой симфонии. Шостакович, уже очень нездоровый, неожиданно выходит на сцену, чтобы предварить исполнение несколькими словами. В том числе цитатой из Островского, прозвучавшей так: «Жизнь дается нам только один раз, а значит прожить ее нужно честно и достойно во всех отношениях и никогда не делать того, чего пришлось бы стыдиться». Биограф Шостаковича описывает дальнейшее: «Во время этого выступления в зрительном зале неожиданно возник шум: бледный как мел человек покинул зал… И когда в последней части прозвучали слова “Всевластна смерть. Она на страже…”, в коридоре консерватории лежали уже лишь останки человека, который за полчаса до того, собрав последние силы, сумел выйти из зала. Это был Павел Апостолов».

– Как уходил Дмитрий Дмитриевич?

– Он болел много лет, не могли найти источник болезни. Говорили, что-то вроде хронического полиомиэлита. Клали в больницу. Пичкали витаминами, заставляли заниматься физкультурой. Полгода пройдет – опять. Слабела правая рука, правая нога. Дмитрий Дмитриевич очень страдал, что не может играть на рояле. Когда на него смотрели, нервничал, двигался хуже. Два инфаркта. Потом рак. Опухоль была в средостении, ее не смогли увидеть. Какое-то время я давала ему лекарство на корнях аконита, посоветовал Солженицын, в Киргизии делали настойку, и я попросила Айтматова привезти. Это не вылечивает, видимо, но останавливает развитие опухоли. Известный рентгенолог Тагер посмотрел томограммы и сказал, что все хорошо, ничего нет, я перестала давать лекарство, а очень скоро врачи собрались и сказали: ах, уже ничего нельзя сделать. Он был дома, потом в больнице. Когда сказали, что все плохо, я попросила выписать нас. Потом ему стало плохо, его опять увезли.

– И как вы?

– Что я? Я осталась.

Из воспоминаний друга: «К телефону подошла Ирина Антоновна… она говорила со мной как-то отрешенно, стертым звуком, без интонаций…»

– Когда его не стало, я решила, что, пожалуй, буду жить так, как будто он есть, как будто нас двое, и я должна максимально разбираться, как для него лучше во всех ситуациях. Лучше в музыке, поскольку это главное для него. Будь он жив, он сам бы разбирался. А так мне пришлось.

– А вы не хотите написать воспоминания?

– Не хочу.

– Почему?

– Он сказал однажды: если будешь писать обо мне воспоминания, с того света буду являться. Кому какое дело, как мы жили. Как сумели, так прожили.

– Он вам снится?

– Нет. Он говорил, что покойники снятся к перемене погоды. Мне дважды снился один сон, будто я в ленинградской квартире моего детства, за окнами темно, во всех комнатах горит свет, ветер поднимает занавески, и никого нет.

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

ШОСТАКОВИЧ Дмитрий Дмитриевич, композитор.

Родился 25 сентября 1906 года в Петербурге в семье инженера, работавшего по приглашению Д. И. Менделеева в Главной палате мер и весов.

Автор пятнадцати симфоний, оперы «Леди Макбет Мценского уезда», балетов «Болт», «Золотой Век», «Светлый ручей», музыки к кинофильмам «Встречный», «Юность Максима», «Возвращение Максима», «Подруги», «Человек с ружьем», «Встреча на Эльбе», «Падение Берлина», «Гамлет» и др.

Подвергся разносной критике в редакционных статьях газеты «Правда» от 28 января 1936 года «Сумбур вместо музыки (Об опере “Леди Макбет Мценского уезда”)» и от 6 февраля 1936 года «Балетная фальшь» (Балет “Светлый ручей”…)», а также в Постановлении ЦК ВКП(б) от 10 февраля 1948 года «Об опере “Великая дружба” В. Мурадели» за «формалистические извращения, антидемократические тенденции в музыке, чуждые советскому народу и его художественным вкусам».

Герой Социалистического Труда. Народный артист СССР. Лауреат Ленинской и Государственных премий.

ШОСТАКОВИЧ Ирина Антоновна, жена Д. Д. Шостаковича.

Родилась в Ленинграде. Работала в издательстве «Советский композитор».

Возглавляет «Фонд Дмитрия Шостаковича» и издательство «DSCH».

Из книги Жизнь и смерть Кришнамурти автора Латьенс Мери

ПУСТОЙ УМ С 1974 года К. просил меня написать второй том его биографии. Несмотря на мое собственное желание, перед тем, как приступить к книге, я долго размышляла, осознавая, что передо мной стоит задача значительно более трудная, чем при написании первого тома, где

Из книги Криминальная Москва автора Хруцкий Эдуард Анатольевич

Из книги Некоторым образом драма автора Конецкий Виктор

Смерть в чужой квартире Итак, Виктор Платонович Некрасов скончался в парижской больнице 3 сентября 1987 года.В октябре я выступал в Ленинградском лектории и рассказал о нашей последней с Некрасовым встрече. Вскоре позвонил один из слушателей, представился детским другом

Из книги Тетрадь третья автора Цветаева Марина

ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ - ПОЧТИ ПУСТОЙ - реплики во время каких-то прений- Маяковский не только не прислуживался к Революции, а сидел за нее в тюрьме гимназистом 16-ти лет.- Поэма Октябрь ничуть не хуже первых вещей.- Умер вовсе не потому что Революция умерла - а потому

Из книги Конан Дойл автора Чертанов Максим

Глава третья ПУСТОЙ ДОМ В конце сентября 1903 года толпы лондонцев атаковали книжные киоски: в «Стрэнде» (номер был октябрьский) опубликован «Пустой дом», Холмс вернулся, Уотсон овдовел. Тираж журнала возрос мгновенно. За «Пустым домом» последовали «Подрядчик из Норвуда»

Из книги Как я стал переводчиком Сталина автора Бережков Валентин Михайлович

В квартире Сталина Обстановка последней встречи двух лидеров 15 августа, накануне вылета Черчилля из Москвы, была прямо-таки дружеская. Сталин излучал любезность и предупредительность, что поначалу ошарашило Черчилля. Но вскоре и он включился в игру в «дружбу» с

Из книги Памятное. Книга первая автора Громыко Андрей Андреевич

Где быть штаб-квартире ООН? Принципиальное решение о месте размещения ООН было принято на конференции в Сан-Франциско, где между великими державами, по существу, было достигнуто понимание.На этой конференции Советский Союз, учитывая ряд факторов, и прежде всего

Из книги Статьи из газеты «Вечерний клуб» автора Быков Дмитрий Львович

Алтурин и кружевные перчатки (Дмитрий Быков и Ирина Лукьянова) У культового писателя Харитона Алтурина пропал его лучший роман. Он пропал не один, а вместе с компьютером, тоже лучшим и столь же новым. Алтурин купил этот навороченный, изящный ноутбук на гонорар за свое

Из книги Там, где всегда ветер автора Романушко Мария Сергеевна

Длинные дни в пустой комнате За свои десять лет я уже пять раз переезжала. И четыре раза меняла школу. Такая вот непростая жизнь, если родители у тебя – строители. Только привыкнешь, сдружишься – и опять в дорогу, опять начинай всё сначала… Конечно, в этом что-то есть:

Из книги Пароль «Dum spiro…» автора Березняк Евгений Степанович

НА «ПОЖАРНОЙ» КВАРТИРЕ «Господин Тегель! В субботу 16 сентября в селе Санка на квартире крестьянина Врубля гестапо из г. Кшешовице арестовало русскую радистку Ольгу. Мне известно, что вы, как здравомыслящий человек, давно потеряли надежду на успех Германии в этой войне.

Из книги Соперницы. Знаменитые «любовные треугольники» автора Грюневальд Ульрика

Несчастье пустой колыбели Сорейя снова дома. Сейчас она занята оборудованием виллы, где они живут с шахом. Дворец с его троном служит только для репрезентаций. Но и личные покои, по воле молодой шахини, должны выглядеть привлекательно. Свежевыкрашенные стены, салон в

Из книги Под кровом Всевышнего автора Соколова Наталия Николаевна

Хлопоты о квартире В конце 60-х годов в Москве начали продавать кооперативные квартиры. Деньги у нас были. Я с детьми была прописана у родителей, поэтому мы имели все права на покупку новой квартиры. Прописано нас было восемь человек на три комнаты, нам требовалась

Из книги Жизнь Достоевского. Сквозь сумрак белых ночей автора Басина Марианна Яковлевна

На частной квартире Годичные экзамены в верхних кондукторских классах заставили Федора надолго уткнуться в учебники и конспекты. Ему нравилось хорошо учиться. Чем ненавистнее были ему математика, баллистика и фортификация, тем азартнее подхлестывало его самолюбие

Из книги Память о мечте [Стихи и переводы] автора Пучкова Елена Олеговна

Цирк в коммунальной квартире В квартире, словно в цирке шапито, И потолок, и стены слишком зыбки, И по белилам красные улыбки Рисует деликатное ничто. В синкопах эксцентрических кастрюль Преобладает кухонная тема, И гордо ноги удлиняют тело До сбивчивого уровня

Из книги Тайны уставшего города (сборник) автора Хруцкий Эдуард Анатольевич

Я живу в квартире Сталина Когда-то наш дом назывался «Дом правительства». Потом его разжаловали, как, впрочем, и многих его обитателей.Сначала посадили одних, потом тех, кто сажал и занял их квартиры, а позже поснимали с работы и отправили в политическое небытие третье

Из книги Геометрия и "Марсельеза" автора Демьянов Владимир Петрович

В пустой шахте В истории геометрической науки произошло событие чрезвычайное. Его ждали и в то же время будто бы уже и не ждали. Вторжения в эту область знания разных умов с разных сторон заметного успеха давно не приносили. Не случайно Лагранж в письме Д`Аламберу еще в 1781

В Москве завершился фестиваль Ростроповича . Его арт-директор Ольга Ростропович радуется, что фестиваль, которому в этом году исполнилось пять лет, живет и развивается:

Пять лет назад мы поставили перед собой задачу - показать любимой папиной московской публике все самое лучшее из того, что есть на музыкальной арене в мире. Задача очень амбициозная, очень непростая. Скептики нас предупреждали, что она, вообще, невыполнимая. Но мы, вопреки всему, начали и держим планку вот уже пять лет. Начали с «Недели Ростроповича», потом из-за сложных графиков тех коллективов, которые мы приглашали, мы перестали укладываться в семь дней. Так «Неделя» выросла в «Фестиваль». Меня всегда спрашивают об особенностях каждого фестиваля. Привозить в Россию самое лучшее из того, что мне довелось услышать, благодаря семье, в которой я родилась, соединять это в единый фестиваль - это и есть особенность нашего форума. Держать курс на самое интересное, самое передовое, не ронять планку.

В этом году всего семь дней разделили московские гастроли двух ведущих британских коллективов. Каждый оркестр привозит по две программы. Российская премьера неоконченной оперы Шостаковича «Оранго » в исполнении английского оркестра «Филармония» и английских певцов - это неординарное событие, потому что обычно премьеры произведений русских классиков проходят в России и в исполнении российских коллективов и артистов. «Военный реквием» Бриттена, который создавался композитором при непосредственном участии моей мамы, продирижирует любимый москвичами Владимир Юровский.

Я уверена, что папа с нами каждую минуту. Я вижу, что люди приходят на фестиваль Ростроповича не только, чтобы слушать, но чтобы встречаться друг с другом, общаться. Наш фестиваль - это прежде всего фестиваль хороших встреч.

Перед премьерой «Оранго» в БЗК шеф лондонского оркестра «Филармония» финский маэстро рассказал о своей работе над партитурами Шостаковича :

Прежде всего, для меня невероятная радость вернуться в Москву. Я выступал здесь много лет назад с оркестром Мариинского театра на фестивале «Звезды белых ночей» по приглашению Валерия Гергиева (2003). Сейчас я еще больше волнуюсь, потому что представляю в Москве моих английских подопечных, которые будут играть в России русскую музыку на фестивале очень уважаемого мною Мстислава Ростроповича. Я лично знал маэстро, и мне кажется, ему бы понравилась программа, которую мы привезли: Бетховен, Сибелиус, Шостакович.

Первая наша программа - универсальная, вторая - необычная и немножко дерзкая. Мы будем исполнять Пролог к неоконченной опере «Оранго» вместе с Четвертой симфонией Шостаковича. Произведения смыкаются по времени написания - 1932 и 1936, но их разделяет пропасть. Это как две стороны одной монетки. Я очень интересовался политической историей СССР периода конца НЭПа, эпохи Луначарского и дальше. Также слышал о том, что в начале 30-х годов прошлого века Шостакович начинал писать загадочную оперу-памфлет под названием «Оранго», о которой мы ничего не знали. Потом я услышал о необыкновенной находке Ольги Дигонской в Музее имени Глинки в Москве, и что Ирина Антоновна Шостакович передала моему хорошему знакомому Джерарду Макберни клавир Пролога к той таинственной опере. Я с энтузиазмом воспринял предложение Макберни дирижировать премьеру оркестрованного «Оранго» в Лос-Анджелесе (2011).

«Оранго» - очень изобретательное произведение. В нем Шостакович, как всякий молодой композитор, смешивает разные стили. Незадолго до написания «Оранго» Шостакович побывал в Берлине, прочувствовал бунтарский дух Веймарской республики, «окунулся» в джаз, музыку Курта Вайля, много слушал Малера и позже включил джазовые разработки, а также цитаты из Малера и Вайля в свою партитуру. С другой стороны, Шостакович писал «Оранго» с оглядкой на русскую музыкальную традицию, на «Бориса Годунова», в частности. Видимо, «Оранго» задумывался не как чистый политический памфлет, в нем есть более глубокий слой. Когда он начинал писать «Оранго», он был еще одним из тех авангардных художников, которые верили, что смогут создавать в СССР новое искусство. Позже он понял, что опера, партитура которой была ему заказана к пятнадцатой годовщине Октября, развивается совсем не туда, что едва ли подойдет для празднования юбилея великой революции. И тогда они все - композитор и либреттисты - прекратили работу над произведением. Не забываем также, что «Оранго» писалась параллельно с «Леди Макбет Мценского уезда», и в 1936 году в «Правде» вышла та самая статья, определившая дальнейшую судьбу Шостаковича и многих его работ. Я не устаю рассказывать моим ученика - молодым композиторам - что бывают хорошие рецензии, бывают плохие, а бывает вот такие, как эта.

Четвертая симфония , партитуру которой Шостакович сжег, а затем восстановил спустя десять лет, также датируется 1936 годом. Пожалуй, это симфония для меня является самой значительной в творчестве Шостаковича и самой сложной. Я много лет не мог понять, почему в ее финале присутствует «парад» из многих более ранних произведений композитора. Я окончательно утвердился в своей догадке, когда получил оркестровку Пролога к «Оранго». В финале композитор соединяет своих так называемых «детей» и ведет их на заклание. То есть он понимает, что вся эта система ничем хорошим не кончится, и что он сам находится практически в мертвом тупике. В «Оранго» он еще стоит по одну сторону баррикад, а в Четвертой симфонии - по другую. Также в музыке Четвертой меня трогает и потрясает чувство непреодолимого одиночества. Это одиночество великого человека, гениального композитора.

Ирина Антоновна Шостакович о находке «Оранго» и о новом критическом издании произведения:

В Музее музыкальной культуры имени Глинки работает очень талантливая сотрудница Ольга Георгиевна Дигонская. Она изучала автографы, которые хранятся в папке неопознанных документов. Ей удалось определить большую часть, и среди них - «Оранго». Она связалась с архивом Алексея Толстого, с Институтом мировой литературы в поисках либретто к этой ненаписанной опере и в итоге раскрыла тайну «Оранго». Затем я обратилась к английскому композитору Джерарду Макберни, чтобы он оркестровал этот клавир. Макберни передал партитуру финскому дирижеру Эса-Пекке Салонену - большому знатоку партитур XX века. Важно, что в Лос-Анджелесе смогли и именно поставить «Оранго». Знаменитый режиссер Питер Селларс сделал демисценическую версию. Он нашел старую пленку с танцем балерины - это была как бы Настя Терпсихорова. Постановка имела большой резонанс.

Еще я очень рада представить очередной том собрания сочинений Шостаковича, который только что вышел в издательстве «DSCH». В него вошли клавир и инструментовка Пролога к «Оранго» и статья Дигонской. «Филармония» исполняет в Москве «Оранго» по нашему нотному материалу.

Лондонская «Филармония» выступала в Москве относительно давно - двенадцать лет назад (2002) с Владимиром Ашкенази. Знаменитый невозвращенец приезжал в Москву после 39 лет иммиграции - в программе значился фортепианный концерт Моцарта (№ 20) и Вторая симфония Сибелиуса. Забавно, что в 2002 году не только рядовому зрителю, но и маститому критику было трудно в отсутствии википедии и внятных биографий в программках разобраться в том, какой же из многочисленных лондонских оркестров приедет в Москву с Ашкенази. Формально ничего не мешает называть лондонскую «Филармонию» - лондонскими филармониками, по аналогии с их венскими или берлинскими коллегами. На самом же деле лондонские филармоники - это музыканты Лондонского филармонического оркестра, которые приехали в Москву на два финальных концерта фестиваля Ростроповича.

«Филармония» немного моложе Лондонского филармонического оркестра и специализируется прежде всего на исполнении партитур XX и XXI вв. При Салонене, который возглавляет «Филармонию» с 2008 года, это направление стало доминирующим. В Лондоне оркестр выступает в центре «Southbank» (комплекс зданий на южном берегу Темзы), являясь его резидентом. Бок о бок с Royal Festival Hall, где выступают лондонские филармоники, руководимые Владимиром Юровским.

Первая программа, которую выбрал Салонен для презентации своего коллектива, соединила Третью симфонию Бетховена и Пятую симфонию Сибелиуса.

После осеннего марш-броска в Москву венских филармоников с Кристианом Тилеманом и девятью симфониями, когда симфоническое наследие классика будто сплелось в единое, неделимое на части, полифоническое полотно, плотный текст Третьей в аккуратном исполнении англичан начал читаться по-новому. Тилеман представил Бетховена этакой незыблемой глыбой, опорой и патриархом венской школы, создателем симфоний par excellence. А Салонен сделал упор на лингвистику конкретной симфонии, на многообразие ее языка. Все оркестровые голоса были представлены как равноправные диалекты внутри одной языковой семьи. Салонену, видимо, нравится приближать звучание современных инструментов к аутентичному - это для него является своеобразной эквилибристикой. Темпы брались с заметным ускорением, даже траурный марш второй части был в своем минорном величии невероятно скор.

Пятая симфония Сибелиуса - не частый гость отечественных концертных залов и не случайно.

Чтобы понять и прочувствовать эту вычурную симфонию требуется наличие в груди маэстро пламенного сердца финского патриота, каким и предстал неожиданно в Москве Эса-Пекка Салонен, проживший две трети жизни в Америке и Англии.

Впечатляющие соло духовых нагнетали туманную суггестию, пронзительные вскрики струнных рисовали стаи взволнованных чаек над водной гладью. Видимо, когда финн говорит о красотах своей страны и своей национальной музыки, он становится невероятно темпераментным. После гула оваций растроганный теплым приемом москвичей Салонен отрывисто крикнул: «Сибелиус. Грустный вальс». И, резко развернувшись к своим музыкантам, заворожил публику морозными кружевами этого самого печального и поэтичного вальса на свете.

Исполнение опусов Шостаковича на следующий день подтвердило высокую репутацию британского коллектива,

возглавляемого в высшей степени грамотным и квалифицированным маэстро.

Музыка Пролога к «Оранго» оказалась невероятно знакомой, особенно в свете архивных разысканий Алексея Ратманского, который за несколько лет своей работы в Большом театре в 2000-х вернул на сцену много утраченной музыки Шостаковича и, прежде всего, его балеты «Светлый ручей» и «Болт». Балет Лопухова «Болт» был поставлен в Ленинграде в 1931 году и сразу снят без особых сожалений со стороны композитора, так как ему не особо нравился сюжет этого спектакля, тогда как сюжет «Оранго» его бесконечно вдохновлял.

Пролог или первый акт «Оранго» - мы точно не знаем, как следует называть сохранившийся фрагмент - содержит 11 номеров, где увертюра и «Танец мира» Насти Терпсихоровой заимствованы самим Шостаковичем из «Болта», а сцена Оранго и Сюзанны и ариозо Тома Маша - из его неоконченной оперы «Большая молния». По мнению Ольги Дигонской, которая «обнаружила» клавир «Оранго», Шостакович активно вмешивался в работу либреттистов - Алексея Толстого и Александра Старчакова, подбрасывая им новые сюжетные ходы.

Сюжет «Оранго» находится в тренде своего времени.

В его основе - эксперимент над живым существом - самкой орангутанга, которую искусственно оплодотворили человеческим семенем. Ученого, который это сделал, подвергли общественной порке, но в результате его эксперимента у обезьяны Руфи родился сын, который стал одиозным журналистом и ненавистником пролетариев, коммунистов и Советского Союза. Известно, что Шостакович ездил в Сухумский обезьяний питомник, где содержался «оранг» Тарзан, над которым проводил опыты профессор Илья Иванов.

Композитор понимал абсурдность происходящего вокруг и возвел эту абсурдность в «Оранго» в квадрат.

В мега-зале Дворца Советов собирается огромная толпа народа (персонаж - Хор, прямо как в античной драме). Сюда же приглашены иностранцы, приехавшие в СССР. На сцену выходит ведущий концерта. Он объявляет главный номер программы - «Танец мира» Насти Терпсихорой, балерины, которую тут же провозглашают восьмым чудом света. Она танцует два танца - медленный и быстрый, но иностранцы и прочие зрители начинают скучать. Тогда из толпы раздается голос, вопиющий: «Покажите нам Оранго!» И Оранго, как героя «Клопа» Маяковского, выводят в клетке - он ревет, зевает, наигрывает «Чижика-пыжика», сыплет бранью в адрес женщин, а в финале вдруг как споет жалобно: «Душно мне, душно, под шкурой зверя!» Предполагается, что персонажи Пролога расскажут зрителям историю Оранго с момента его рождения, но, как мы знаем, дальше Пролога дело не пошло.

Все выведенные в Прологе (31 минута музыки) персонажи одинаково безобразны.

Здесь есть вульгарный конферансье Весельчак (его на отличном и внятном русском языке поет британский баритон Стивен Пейдж), писклявый Зоолог (тенор Аллан Клейтон), экс-жена Оранго Сюзанна (сопрано Салли Сильвер), сам Оранго (бас-баритон Генри Ваддингтон). Есть персонажи, поющие одну реплику, кому-то достается несколько слов, кому-то ария.

Вместе с англичанами отлично поработала Капелла имени Юрлова под руководством Геннадия Дмитряка, российским солистам также достались маленькие роли, которые они исполняли прямо из гущи хора.

Замечательная российская премьера. Остается только пожалеть, что в Москве, избалованной инсценировками Ратманского, не получилось показать работу Селларса - великого генератора идей для демисценических постановок.

Фото Сергея Бирюкова

Высочайшие похвалы - и унизительная, уничтожающая критика в партийных документах. «К нам едет враг народа», - как писала одна киевская газета, бунтовщик в музыке, изгнанный из Московской и Ленинградской консерваторий за «низкий профессиональный уровень», и «композитор номер один». Страх, боязнь ареста, мысли о самоубийстве - и стоицизм. Глубочайшие психологические переживания - и плоские славословия в адрес партии и правительства. Два инфаркта, странная болезнь мышц, рак. Наворот событий, не хуже древнегреческого.

Закрытая, немногословная Ирина Шостакович, жена великого музыканта, согласилась дать интервью нашему обозревателю.

- При первом знакомстве я сказала, что вы симпатичная, и вдруг встречаю то же слово в описании Дмитрия Дмитриевича: «Мою жену зовут Ирина Антоновна... она очень хорошая, умная, веселая, простая, симпатичная. Носит очки, буквы «л» и «р» не выговаривает...» Еще: «У нее имеется лишь один большой недостаток: ей двадцать семь лет». Недостаток прошел. А какое чувство, что мужу - сто лет?

Никакого особенного. Только то, что его нет. А мог бы быть.

«Мне все кажется: они пожалеют меня...»

- Живя рядом с ним, вы сознавали, что он трагическая фигура?

Я сознавала, но кто у нас не трагическая фигура, кого ни возьми, каждый - герой нашего времени.

- Есть масштаб личности. Он с вами говорил о том, что переживал?

Лучшие дня

Иногда что-то, по ходу жизни, а так, чтобы исповедоваться - нет. Он был достаточно замкнутый человек. О себе рассказывать не любил.

- А вы не спрашивали...

Я, наверное, не спрашивала. Один раз спросила, довольно неудачно, насчет вступления в партию. Потому что я была на том собрании в Доме композиторов, где это происходило. Он сказал: если ты меня любишь, никогда об этом не спрашивай, это был шантаж. Мы достаточно тесно жили друг с другом. Он был болен, и его жизнь проходила через меня, я нужна была все время. Собственно, между мужем и женой какие разговоры? Посмотришь - и уже все ясно. По спине даже. По выражению спины.

- Вы плакали когда-нибудь в замужестве с ним?

Нет, я не плакала.

- Вы вообще не плачете?

Нет, думаю, что плачу когда-нибудь. Немцы вот фильм снимали о нем, я стала им рассказывать про «эзопов язык», они не понимают, я стала объяснять, стала вспоминать и поняла, что просто плачу.

- Он плакал...

Один раз, меня потрясло, когда его с репетиции Тринадцатой симфонии вызвали в ЦК, мы приехали домой, и он бросился в постель и заплакал. Сказал, что его будут заставлять снять премьеру. Это было на следующий день после известной встречи Хрущева с интеллигенцией, Дмитрий Дмитриевич - знаменитый композитор, а в ЦК все взвешивали, запретить премьеру или разрешить. К моменту, когда он приехал в ЦК, решили, что лучше разрешить. А потом уже запретить.

Он плакал, когда его заставляли вступить в партию. Друг писал, как, придя к нему ранним утром, стал свидетелем тяжелой истерики. Шостакович плакал громко, в голос, повторяя: «Они давно преследуют меня, гоняются за мной...» Друг напомнил, как часто Шостакович говорил, что никогда не вступит в партию, которая творит насилие. В ответ Шостакович заявил о твердом решении не являться на собрание. «Мне все кажется, что они одумаются, пожалеют меня и оставят в покое». Он, правда, не явился - в назначенный день. Явился в другой. Читая по бумажке: «Всем, что есть во мне хорошего, я обязан...» - вместо «партии и правительству» драматически выкрикнул: «...моим родителям!»

Главная любовь

- Это была ваша первая любовь?

Настоящая - первая.

- Сначала он вас полюбил?

Думаю, взаимно. Мы лет пять-шесть были знакомы. Было какое-то влечение.

- А как вы познакомились?

Я работала литературным редактором в издательстве «Советский композитор», когда там печаталась его оперетта «Москва, Черемушки». Один из авторов либретто сделал по моей просьбе поправки, я пришла согласовать их и передать еще один текст с предложением автора - написать дополнительный номер. Дмитрий Дмитриевич сказал: я больше ничего писать не буду. Прошло много времени. Был пленум композиторов, там играли симфонические миниатюры Кара-Караева, я хотела послушать и просила сослуживца, члена Союза композиторов, провести меня. Он обещал, а потом звонит: идти не могу, попрошу Дмитрия Дмитриевича провести. Он провел. Я думала, он пойдет по своим делам, но он прошел со мной в зал, мы сели, и в этот ряд никто больше не сел, что меня поразило, все шли по проходу и смотрели на нас.

- Однажды был пустой ряд, когда он подвергся сокрушительному разносу, и никто не захотел сесть рядом.

Это была другая история. А потом он позвал меня прийти к нему на Кутузовский. Я пришла. И он объяснился. И довольно быстро сделал мне предложение, а я так же быстро сказала, что это невозможно.

- Почему?

Потому что его дети - почти мои ровесники. Потому что знаменитость, будут говорить: поймала... Прошел еще год, когда мы не виделись. А потом встретились, и сразу оба пошли навстречу друг другу.

- А как дети вас приняли?

Он, не знаю, каким образом, дал понять, что, если обидят меня, обидят его.

- И вас не смущало, что он вдвое старше?

Знаете, он был очень очарователен. Ясно, что такие люди не вдруг встречаются на свете.

Первый раз он собрался жениться совсем юным. На Тане Гливенко, дочери известного филолога, познакомились в Крыму. Мама, с которой Митя был крайне близок, не допустила брака. Не жаловала она и вторую любовь Мити Нину Варзар, дочь известного юриста. Колебания Мити были так сильны, что он не пришел на собственную свадьбу. Через полгода помирились и поженились, родились Галя и Максим. Нине он посвятил чувственную музыку «Леди Макбет» («Шостакович, несомненно, главный создатель порнографической музыки в истории оперы», - писала не советская, а американская пресса).

Через три года после смерти Нины Васильевны на каком-то мероприятии он подошел к работнице ЦК комсомола Маргарите Андреевне Кайновой и спросил, не хочет ли она стать его женой. Через пару лет он сбежит от нее. Когда ее укоряли, что у нее всегда гости, а муж музыкант, он должен работать, она отвечала: ну и что, что музыкант, у меня первый муж тоже был музыкант - на баяне играл.

Звонок Сталина

- Судьба. Что-то ведал, он ведь увлекался хиромантией.

Я этого не знаю. Может, до войны. Вообще он был ясный человек.

- И при том азартный карточный игрок!

А почему нет? Он мне даже говорил, что в молодости выиграл в преферанс существенную сумму для покупки кооперативной квартиры.

- А отношения с алкоголем? В ранние годы он лечил этим душевные травмы.

Пил умеренно. За ужином рюмку-другую, за обедом.

- У вас был открытый дом?

Да, бывало много людей. У нас была очень хорошая домработница Марья Дмитриевна Кожунова. До войны была ее крестная Федосья Федоровна, потом она, и уже до конца. Она готовила. Когда в 48-м музыку Дмитрия Дмитриевича перестали играть, в семье совершенно не стало денег, Федосья Федоровна и Марья Дмитриевна собрали все, что заработали в этой жизни, и пришли к Дмитрию Дмитриевичу: возьми, будут деньги - отдашь.

- А потом Сталин подарил ему сто тысяч...

Но Дмитрий Дмитриевич смешно рассказывал, как он ехал в трамвае, вошел потомок Римского-Корсакова и на весь трамвай закричал: а правда, что Сталин подарил вам сто тысяч, чтобы вы не огорчались? Дмитрий Дмитриевич повернулся и выскочил из трамвая на ближайшей остановке.

Когда был объявлен конкурс на гимн, в котором приняли участие 40 поэтов и 165 композиторов, Сталин решил, что в финал выйдут пять гимнов: генерала Александрова, руководителя Краснознаменного хора Красной Армии, грузинского композитора Ионы Туския, отдельно Шостаковича и отдельно Хачатуряна и их же - вместе. Это было специальное поручение Сталина, и, судя по всему, шансы имел именно последний гимн. Сталин предложил мелкие поправки, спросив, хватит ли авторам трех месяцев. Шостакович быстро ответил, что и пяти дней довольно. Ответ не понравился Сталину. Он, видимо, считал, что нужен долгий, кропотливый труд. И гимн выбрал генеральский.

Сталин играл с Шостаковичем в кошки-мышки, так же, как с Булгаковым и Пастернаком. В 49-м вождю понадобилось, чтобы композитор выехал в США в составе группы деятелей культуры. Композитор наотрез отказался. Вождь сам позвонил ему: почему отказываетесь? Услышав ссылку на здоровье, пообещал прислать врача. Тогда Шостакович сказал: что же я поеду, когда моя музыка запрещена? Буквально на следующий день появилось Постановление с выговором Главреперткому и отменой запрета. По указанию Сталина Шостаковичу предоставлялись новая большая квартира, зимняя дача, автомобиль и деньги в размере 100 000 рублей.

Когда, уже после смерти Сталина, Постановление 48-го года было вовсе отменено, Шостакович со свойственным ему нервным юмором позвонил Ростроповичу и Вишневской, чтобы шли к нему скорее пить водку за «великое историческое постановление» об отмене «великого исторического постановления».

Жизнь на ветру

- Зощенко говорил о нем как о человеке глубокого внутреннего конфликта: да, он искренний, открытый, но в то же время жесткий, едкий, умный, сильный, деспотичный, очень противоречивый, но только противоречия и рождают великого художника. Он был сложен в общежитии?

Для меня нет. С разными людьми он был разный. Что касается внутреннего конфликта - ко мне приходил режиссер: какой, мол, образ Ленинграда избрать, чтобы передать характер Дмитрия Дмитриевича. Я бы сказала, что не только Дмитрий Дмитриевич, но все мы жили на ветру, в Ленинграде бывают такие пронизывающие ветры, вроде и не сильные, но очень холодные. Жизнь на ветру и соответственно этому напряжение. Ленинград вообще формирует личность, ленинградцы - это определенный тип. Даже Путин - типично ленинградский человек в смысле проявления эмоций. А Дмитрий Дмитриевич был еще петербургского воспитания, это предполагает вежливость, сдержанность, точность в поведении.

- Вы тоже ленинградка, а как в Москве оказались?

В 42-м эвакуировали из блокадного Ленинграда. В 37-м посадили отца. Он этнограф и лингвист, работал в Археологическом музее. Мать - педагог, младше его, когда-то его ученица, она умерла через год после того, как его забрали, так это ее потрясло. Ей было 28 лет. Мне 3 года. Отца выпустили и реабилитировали после войны. Но миллионы, которые пошли на нары или под пулю, - у всех родители, жены, дети, значит, надо умножить на четыре. И когда они возвращались, очень редко могла восстановиться прежняя жизнь. В моем классе благополучных девочек, которые имели папу-маму, отдельную квартиру, нормальную жизнь, было раз-два и обчелся. Между собой мы не говорили об этом, не принято было. Моя одноклассница Лена Шаламова, дочка Варлама Шаламова, жила у тетки в коммунальной квартире. Ее родители вернулись, мать - из одного лагеря, отец - из другого. Они не стали жить вместе, и Лена так и осталась у тетки. И мой отец вернулся, и оказалось, что у него уже есть жена, вольнонаемная медсестра, у которой дочка от первого брака, и он меня не взял - некуда взять, у него было поражение в правах, он не мог жить в больших городах...

- Дмитрий Дмитриевич расспрашивал про вашу жизнь?

Он знал. В общих чертах.

Вокруг самого Шостаковича сжималось кольцо. Когда после изъятия из репертуара оперы «Леди Макбет», балетов «Золотой век», «Болт» и «Светлый ручей» на него наклеили ярлык «врага народа», до физической расправы оставался один шаг. Тесть был отправлен в лагерь под Караганду. Арестован муж старшей сестры Марии барон Всеволод Фредерикс. Мария выслана в Среднюю Азию.

Адриан Пиотровский, возглавлявший «Ленфильм», вызвал Шостаковича к себе и предложил написать о взаимоотношениях с арестованным маршалом Тухачевским. Дело было в субботу. «Самым страшным было то, - признавался Шостакович, - что надо еще было прожить воскресенье». Явившись в понедельник, он увидел заплаканную секретаршу: Пиотровского взяли.

А 13 июня 1937 года в прессе появилось сообщение о расстреле Тухачевского, с которым Шостакович дружил.

- Вы себя считаете счастливой женщиной?

Пока он был жив - да, конечно. Очень. Он все брал на себя.

- Есть другая версия: что он был как ребенок.

Нет. Он определял нашу жизнь - куда пойдем, куда поедем, что будем делать.

- Как он к вам относился? Как к другу, как к младшей?

Как к части самого себя.

- То есть был очень близкий союз?

Я думаю, что да. Была такая твердая основа. Фундамент крепкий. Что бы ни случалось, мы знали, что стоим твердо. Надежность во взаимоотношениях. И радостей было много.

Закончив потрясающий Восьмой квартет, он в своей характерной мрачно-иронической манере сообщил другу: «...написал никому не нужный и идейно порочный квартет. Я размышлял о том, что если я когда-нибудь помру, то вряд ли кто напишет произведение, посвященное моей памяти. Поэтому я сам решил написать таковое. Можно было бы на обложке так и написать: «Посвящается памяти автора этого квартета»...

Официальное посвящение - «Памяти жертв фашизма и войны».

А мне посвящена сюита на стихи Микеланджело. На самом деле это ужасно, когда в последней части - две эпитафии, и одна из них - мне. Вот он сидит, живой, теплый человек - и такое пишет (голос дрогнул).

- Он назвал темы сюиты: Мудрость, Любовь, Творчество, Смерть, Бессмертие. Он вам это сыграл?

Сыграл. И посвящение показал.

- Как вы прореагировали?

Я поблагодарила.

- Я понимаю, а внутри?

Я испугалась (долгая пауза).

- Я думала об одном, редко встречающемся качестве - сарказме в музыке. Откуда это у Шостаковича?

Митя с молодости любил Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Зощенко, это первое. А второе... Я была однажды в квартире Ладо Гудиашвили, его вдова показывала рисунки, закрытые тканью, сказав, что никому их не показывает. Тогда, когда были «исторические постановления», Гудиашвили тоже ходил на эти собрания-заседания. А вернувшись домой, давал себе волю в сатирических рисунках. Например, лежит прекрасная женщина, и по ней ползают человечки с ножами: уничтожают красоту. От жуткого раздражения все. И Дмитрий Дмитриевич сочинял «Антиформалистический раек» в стол, душу отвести, он же не думал, что это когда-нибудь исполнят.

Во введении к партитуре упомянут Опостылов, под которым выведен один из бессовестных гонителей Шостаковича, музыковед-аппаратчик (сегодня сказали бы: политтехнолог) Павел Апостолов. Музыка и жизнь сходятся - как фарс и как драма. 21 июня 1969 года в Малом зале Консерватории - общественное прослушивание необыкновенной Четырнадцатой симфонии. Шостакович, уже очень нездоровый, неожиданно выходит на сцену, чтобы предварить исполнение несколькими словами. В том числе цитатой из Островского, прозвучавшей так: «Жизнь дается нам только один раз, а значит, прожить ее нужно честно и достойно во всех отношениях и никогда не делать того, чего пришлось бы стыдиться». Биограф Шостаковича описывает дальнейшее: «Во время этого выступления в зрительном зале неожиданно возник шум: бледный как мел человек покинул зал... И когда в последней части прозвучали слова «Всевластна смерть. Она на страже...», в коридоре Консерватории лежали уже лишь останки человека, который за полчаса до того, собрав последние силы, сумел выйти из зала. Это был Павел Апостолов».

«Как будто нас двое...»

- Как уходил Дмитрий Дмитриевич?

Он болел много лет, не могли найти источник болезни. Говорили, что-то вроде хронического полиомиелита. Клали в больницу. Пичкали витаминами, заставляли заниматься физкультурой. Полгода пройдет - опять. Слабели правая рука, правая нога. Дмитрий Дмитриевич очень страдал, что не может играть на рояле. Когда на него смотрели, нервничал, двигался хуже. Два инфаркта. Потом рак. Опухоль была в средостении, ее не смогли увидеть. Какое-то время я давала ему лекарство на корнях аконита, посоветовал Солженицын, в Киргизии делали настойку, и я попросила Айтматова привезти. Это не вылечивает, видимо, но останавливает развитие опухоли. Известный рентгенолог Тагер посмотрел томограммы и сказал, что все хорошо, ничего нет, я перестала давать лекарство, а очень скоро врачи собрались и сказали: ах, уже ничего нельзя сделать. Он был дома, потом в больнице. Когда сказали, что все плохо, я попросила выписать нас. Потом ему стало плохо, его опять увезли.

- И как вы?

Что я? Я осталась.

Из воспоминаний друга: «К телефону подошла Ирина Антоновна... она говорила со мной как-то отрешенно, стертым звуком, без интонаций...»

Когда его не стало, я решила, что я, пожалуй, буду жить так, как будто он есть, как будто нас двое, и я должна максимально разбираться, как для него лучше. Лучше в музыке, поскольку это главное для него.

- А вы не хотите написать воспоминания?

Не хочу.

- Почему?

Он сказал однажды: если будешь писать обо мне воспоминания, с того света буду являться. Кому какое дело, как мы жили. Как сумели, так прожили.

- Он вам снится?

Нет. Он говорил, что покойники снятся к перемене погоды. Мне дважды снился один сон, будто я в ленинградской квартире моего детства, за окнами темно, во всех комнатах горит свет, ветер поднимает занавески, и никого нет.

ИЗ ДОСЬЕ «КП»

Герой Социалистического Труда, народный артист СССР, лауреат Ленинской и Государственных премий, автор более полутора сотен произведений, включая музыку к фильмам «Встречный», «Юность Максима» и «Возвращение Максима», «Встреча на Эльбе», «Гамлет» и др.

СКАЗАНО

«Дмитрий Шостакович - гениальный композитор - прошел через жизнь всех нас и оставил глубокий след. Он принес нам много счастья и радости, хотя сила его трагизма часто сокрушала нас».