Губернские очерки» Салтыкова-Щедрина как цикл. Cочинение ««Губернские очерки» и «История одного города

) Устьвочевская пристань (Вологодской губернии) находится в верховьях Северной Кельтмы, впадающей в Вычегду. Товары, сплавляемые с этой пристани, преимущественно заключаются в разного рода хлебе и льняном семени, привозимом туда гужем из северо-западных уездов Пермской губернии: Чердынского, Соликамского и отчасти Пермского и Оханского. Вообще, Вологодская губерния изобилует судоходными и сплавными реками, особенно в северо-восточной части (уезды: Устьсысольский, Никольский и Устюжский), которые приносят пользу не столько для Вологодского края, в этой части безлюдного и негостеприимного, сколько для соседних губерний: Вятской и Пермской. Известно, например, что вся торговля северной части Вятской губернии почти исключительно направлена к Архангельскому порту, куда товары (хлеб и лен) сплавляются по рекам: Лузе (пристани: Ношульская и Быковская), Югу (пристань Подосиновская) и Сысоле (пристань Кайгородская). Ко всем этим пристаням ведут коммерческие тракты, весьма замечательные по своему торговому движению. К сожалению, должно сознаться, что этот факт, узаконенный естественною силою обстоятельств, обратил на себя еще слишком мало внимания. Так, например, дорога от городов: Орлова, Слободского и Вятки до Ношульской пристани находится в самом печальном состоянии, а от тех же городов до Быковской пристани почти вовсе не существует дороги, между тем как проложение до нее удобного тракта, по причине выгоднейшего ее положения, сравнительно с Ношульскою пристанью, было бы благодеянием для целого края. Вообще, изучение торгового движения по коммерческим трактам северо-восточной России, и в особенности Вятской губернии, и сравнение его с движением, совершающимся по трактам официяльным (почтовым), представило бы картину весьма поучительную. На первых – деятельность и многолюдство, на последних – пустыня и мертвенная тишина. Чтобы убедиться в этом, достаточно проехать по коммерческому тракту, издревле существующему между городами и уездами: Глазовским и Нолинским, и потом прокатиться по почтовому тракту, соединяющему губернский город Вятку с тем же Глазовом. На первом беспрестанно встречаете вы длинные ряды обозов, нагруженных товарами; там же лежат богатые и торговые села: Богородское, Ухтым, Укан, Уни, Вожгалы (последние два немного в стороне) – это центры местной земледельческой промышленности; на втором все пустынно, торговых сел вовсе нет, и в течение целой недели проедет лишь почтовая телега, запряженная парой и везущая два предписания и сотню подтверждений местным дремотствующим властям, да письмо к секретарю какого-нибудь присутственного места от губернского его кума и благоприятеля. Нельзя сомневаться, что торговые обороты много терпят от продолжительности времени, которая сопровождает сношения частных лиц. (Прим. Салтыкова-Щедрина. )

В 1856 году Салтыков возвращается из ссылки в Петербург и пишет цикл произведений, объединенных общим названием «Губернские очерки» (1856 –1857гг). «Губернские очерки» открыли первую страницу «хроники» русской общественной жизни, которую Щедрин создал в своем творчестве. Исключительность успеха «Губернских очерков» во второй половине 50-х годов объясняется не только их художественными достоинствами, сколько теми их качествами, которые дали основание Н.Чернышевскому назвать книгу «прекрасным литературным явлением» и отнести её к числу «исторических фактов русской жизни». В этих словах Чернышевского содержится точное определение значения «Очерков» для русского общества того времени. В них отразилась эпоха предреформенной действительности, увиденная автором «изнутри». «Портрет» современной провинции Щедрин создает в жанре цикла очерков: в основе художественных обобщений писателя лежали многочисленные жизненные факты и наблюдения за бытом и нравами провинциального дворянства, чиновничества, купечества, мещанства Вятки, Вятской и Тульской губерний, Приуральского края. С «Губернских очерков» начинается Н.Щедрин (именно этим псевдонимом подписал М.Салтыков свое произведение), писатель-сатирик, однако здесь сатира еще не выходит за рамки правдоподобия.

Жанровое своеобразие «Губернских очерков».

Жанровая природа очерков – цикл. Произведения, входящие в него, объединены темой - изображением русской провинции до реформы 1861 года, образом рассказчика – надворного советника Н.Щедрина, сквозными героями – князем Чебылкиным, Порфирием Петровичем, Буеракиным, а также демократическим пафосом изображения.

Своеобразна сюжетно-композиционная структура очерков: автор доверяет персонажам высказать себя самостоятельно, избегая прямой оценки изображенного. Русская провинции в главе «Прошлые времена» дана сквозь призму восприятия её подъячим, в очерке «Госпожа Музовкина» саморазоблачающий монолог героини предваряется развернутым диалогом чиновника Н.Щедрина и Акима Прохорова, а в очерке «Общая картина» автор движется вместе с толпой богомольцев и образ провинциального мира складывается из многочисленных слуховых и зрительных впечатлений, которые сами «находят» повествователя.

В отдельную главу «Драматические сцены и монологи» Щедриным выделены произведения в форме драматизированного очерка или одноактной драмы.Писатель эффективно использует прием саморазоблачения, который вырабатывался им в очерковом повествовании. Многие сюжетные ситуации очерков содержат в себе элементы «драматической формы», не требующей авторского комментария.

Так, в очерке «Корепанов» одной из центральных является сцена диалога Корепанова с сыном Фурначева. Внешне она строится как диалог, цель которого - разоблачение нравственного облика Фурначева-старшего. Но на вопросы уездного остряка отвечает пятилетний мальчик, поэтому ирония героя становится средством сатирической характеристики «талантливой» натуры - самого Корепанова.

В сюжктах одноактных комедий «Просители» и «Выгодная женитьба» нет традиционного для комедии противопоставления добра и зла, поскольку конфликт разворачивается в однородной среде провинциального чиновничества. Щедрин развивает традицию сатирической комедии Гоголя, конфликт которой «завязывает» электричество чина, а не любовь.

«Гоголевское» начало характеризует весь стиль «Губернских очерков», проявляясь в соединении иронии и сарказма в изображении отрицательных сторон русской действительности и глубоком лиризме, вызванном любовью Щедрина к России. Эта стилевая традиция обнаруживается уже в обрамляющих цикл лирических очерках «Введение» и «Дорога». Во «Введении» звучит гоголевский мотив дороги, обрывающейся в Крутогорске, городе, въезжая в который «вы уже ничего не можете требовать от жизни… вам остается только жить в прошлом и переваривать ваши воспоминания». Образ патриархальной тишины и «общего однообразия» сменяется зарисовками нравов города, из которых следует, что и здесь кипит жизнь, иная, чем в Петербурге. Они расширяет горизонты представления читателя о русской действительности. Образы героев очерков здесь лишь названы, но критика их нравственной пустоты и невежества еще впереди, но оказывается, что дорога, которая привела повествователя в Крутогорск, – начало новой небесполезной жизни. Она будет посвящена «обнаружению зла, лжи и порока», «полному сочувствию к добру и истине». Эпилог «Губернских очерков» завершается образом сна, в котором автор мысленно возвращается к Крутогорску, который он покидает после семи лет ссылки. Перед читателем развертывается картина символических похорон «прошлых времен», изживших себя социально и нравственно. Надежду писателя на скорый приход нового времени разделяли многие современники: завершение Крымской кампании и приход к власти нового царя вызвали волну оптимизма в русском обществе. Характеризуя сложившуюся тогда обстановку, Ф.Достоевский писал в 1861 году: «Помним мы появление г-на Щедрина в «Русском вестнике». О, тогда было такое радостное, полное надежд время! Ведь выбрал же г-н Щедрин минутку, когда явиться». Однако, как показало время, Щедрин поторопился похоронить то, с чем ему пришлось сражаться всю жизнь.

К 1857 году относится замысел цикла «Об умирающих», для которого были написаны повесть «Жених», а также семейно-бытовая комедия «Смерть Пазухина». В этих произведениях вновь появляются знакомые по «Губернским очеркам» герои: генерал Голубовицкий, Порфирий Фурначев, чиновник Разбитной. В повести «Жених» Щедрин обращается к гротеску, изображая нравы провинциального общества. Элементы гротеска можно обнаружить и в образе капитана Махоркина - личности полуреальной, полуфантастической, появляющейся неизвестно откуда. Сюжетная ситуация повести сосредоточивает внимание на нелепых толках горожан о происхождении Махоркина (черт или человек?), а образ самого капитана играет роль «зеркала», в котором отражается «кривая рожа» провинциальной действительности. Замысел цикла остался невоплощенным, и к началу 60-х годов в творчестве Щедрина появляется образ города Глупова, пришедшего на смену патриархальному Крутогорску. Рождение Глупова - следующий этап развития сатиры писателя.

Следующие десять лет жизни Щедрина - с 1858 по 1868 годы - время активной деятельности писателя на административном поприще. Щедрин постепенно поднимается по ступенькам служебной лестницы: вице-губернатор в Рязани и родной Твери, председатель казенной палаты в Пензе, Туле, Рязани. За время пребывания в «капище либерализма», как определял свою службу сам писатель, Щедрин пресекал любые попытки нарушения законности и справедливости и приобрел прозвище «вице-Робеспьер». Эта характеристика – свидетельство той непримиримой борьбы, которую вел Щедрин как чиновник-администратор с бюрократической системой русского самодержавия. В 1868 году в чине статского генерала Щедрин выходит в отставку и полностью посвящает себя литературной деятельности.

С 1868 года вместе с Некрасовым он редактирует журнал «Отечественные записки», а после смерти Некрасова в 1877 году руководит редакцией журнала вплоть до его закрытия цензурой в 1884 году.

Время работы Щедрина в «Отечественных записках» – самая блестящая пора его творчества, период высшего расцвета его сатиры. Объем созданного писателем в эти годы огромен. Расширяется проблематика его произведений, появляются новые жанровые формы, оттачивается сатирическое мастерство. В центре внимания Щедрина – обнаружение антинародной сущности самодержавной власти и государственности.На новом этапе своей литературной деятельности писатель вновь обращается к проблеме народа и власти, исследование которой определяет поиски писателем новых художественных форм.

В 60-е годы Щедрин работает над циклами очерков «Глупов и глуповцы», «Глуповское распутство», «Каплуны», «Клевета». Публицистическое начало в них заметно преобладает над сюжетным повествованием, а гротеск над другими формами комического. В очерке «Клевета» гротеск направлен на выявление сути общественно-политических противоречий русской действительности. Она представлена в очерке в образе горшка, в котором живут глуповцы, подкармливаемые рукой, бросившей в горшок жирный кусок, а затем ошпарившей обитателей горшка.Этой аллегорией Щедрин дает оценку антинародного характера реформы 1861 года..

В публицистике 60-х годов фантастика и гротеск определяют своеобразие сюжета произведений, посвященных проблемам, казалось бы, далеким от сферы политики. В 1864 году Щедрин пишет статью - обзор «Петербургские театры», выступая с критикой репертуара столичных театров. Один из объектов его сатиры - балет «Наяда и рыбак», либретто которого он характеризует как жалкую имитацию искусства. Писатель, не анализируя недостатки драматургии спектакля, предлагает свой «сюжет» «современно-отечественно-фантастического» балета «Мнимые враги, или ври и не опасайся». Пародируя бессмысленный полет фантазии, который определял содержание современного балетного искусства, Щедрин подробно перечисляет действующих лиц своего произведения. Это Отечественная консервативная сила в образах Давилова, Обиралова и Дантиста, и Отечественный либерализм, олицетворяемый Хлестаковым. Среди главных действующих лиц - Взятка, Лганье, Вранье и Чепуха. В развязке действия зритель должен наблюдать апофеоз разрешения конфликта: вихревую пляску, соединившую всех героев в едином ритме. Острая злободневная сатира политического характера свидетельствовала о виртуозном владении Щедриным мастерством публициста и пародиста.

Первым крупным произведением Щедрина, целиком напечатанным в «Отечественных записках» Н. Некрасова, стала «История одного города» (1869-1870).Это произведение, которое посвящено философскому осмыслению исторических судеб самодержавной России, деспотической власти и темного, обездоленного народа. Рассказ о фантастическом Глупове, выросшем то ли на «горах», то ли на какой-то «болотине» и едва не «затмившем собой славы Древнего Рима», в одной из заметок Тургенева был назван «странной и поразительной книгой». В чем же заключалась особенность этого произведения?

Салтыков приходит к мысли, что единственный выход из создавшейся ситуации для современного человека - «честная служба», практика «либерализма в самом капище антилиберализма». В «Губернских очерках» (1856 -1857), ставших художественным итогом вятской ссылки, такую теорию исповедует вымышленный герой, надворный советник Щедрин, от лица которого ведётся повествование и который отныне станет «двойником» Салтыкова. Общественный подъём 1860-х годов даёт Салтыкову уверенность, что «честная служба» христианского социалиста Щедрина способна подтолкнуть общество к радикальным переменам, что единичное добро может принести заметные плоды, если носитель этого добра держит в уме высокий христианский идеал.

Содержание «Губернских очерков» убеждает, что позиция честного чиновника в условиях провинциального города Крутогорска -- не политическая программа, а этическая необходимость, единственный пока для Щедрина путь, позволяющий сохранить ощущение нравственной честности, чувство исполненного долга перед русским народом и перед самим собой: «Да! Не мог же я жить даром столько лет, не мог же не оставить после себя никакого следа! Потому что и бессознательная былинка и та не живет даром, и та своею жизнью, хоть незаметно, но непременно воздействует на окружающую природу... ужели же я ниже, ничтожнее этой былинки?» [т. 2, 466].

В далекой Вятке он ищет и находит поддержку своим идеалам в верованиях и надеждах народа. Отсюда идет поэтизация народной религиозности, отсюда же идет набирающая силу в «Губернских очерках» эпическая масштабность щедринской сатиры. Как Некрасов в поэме «Тишина», Щедрин пытается выйти к народу через приобщение к его нравственным святыням. В середине XIX века они были религиозными. Щедрину дорога в народе этика самопожертвования, отречения от себя во имя счастья другого, этика служения ближнему, заставляющая забыть о себе и своих печалях.

Вслед за Тургеневым и одновременно с Толстым и Некрасовым Салтыков-Щедрин находит в народной среде то, что утрачено в мире Крутогорского чиновничества, в мире русской бюрократии, -- человеческую общность и чуткость. Щедринские люди из народа -- странники и богомольцы, в неутомимых поисках братства и правды блуждающие по русским дорогам.

Однако Салтыков смотрит на мужика не только с демократической, но и с исторической точки зрения. Поэтому образ народа в «очерках» двоится. Поэтизируется народ как «воплотитель идеи демократизма», но вызывает грустно-иронические раздумья Щедрина народ-гражданин, действующий на поприще современной русской истории.

Иначе изображает писатель ситуации, в которых смирение народное получает этическое оправдание. Старуха раскольница, доведенная самодурством лихого городничего до смерти, на смертном одре «благодарит» своего мучителя: «спасибо тебе, ваше благородие, что меня, старуху, не покинул, венца мученического не лишил». [т. 2, 32] В народном долготерпении здесь открывается высокая духовность, пробегает искра сопротивления бездушному вымогательству верхов. Мир народной жизни в «Губернских очерках» не лишен, таким образом, драматизма: опираясь на жизнеспособные стихии народного миросозерцания, щедрин отделяет от них стихии мертвые и безжизненные.

После освобождения из «вятского плена» он продолжает (с кратковременным перерывом в 1862--1864 годах) государственную службу сначала в министерстве внутренних дел, а затем в должности рязанского и тверского вице-губернатора, снискав в бюрократических кругах прозвище «Вице-Робеспьер». В 1864--1868 годах он служит председателем казенной палаты в Пензе, Туле и Рязани. Административная практика, открывает перед ним самые потаенные стороны бюрократической власти, весь скрытый от внешнего наблюдения ее механизм. Одновременно Салтыков-Щедрин много работает, публикуя свои сатирические произведения в журнале Некрасова «Современник».

Постепенно он изживает веру в перспективы «честной службы», которая все более и более превращается в «бесцельную каплю добра в море бюрократического произвола». Если в «Губернских очерках» Щедрин хоронит в финале «прошлые времена», а потом посвящает им незавершенную «Книгу об умирающих», то теперь сатирик чувствует преждевременность надежд на такие похороны. Прошлое не только не умирает, но пускает корни в настоящее, обнаруживая необыкновенную живучесть. Что же питает старый порядок вещей, почему перемены не затрагивают глубинного существа, корневой основы русской жизни?

На этот раз постоялый двор стоит не на почтовом тракте и не среди большого и богатого села, а на боковой, малопроезжей дороге, в небольшой и весьма некрасиво выстроенной деревне. Постоялый двор, о котором идёт речь, одноэтажный; в распоряжение проезжающих отдаются в нем всего две комнаты, да и те частенько остаются праздными. В сущности, это не столько постоялый двор, сколько просторная крестьянская изба, выстроенная зажиточным хозяином для своей семьи и готовая к услугам только немногих, да и то лично знакомых ему проезжих господ и купцов. Поэтому самая отделка горниц совершенно отличная от отделки их в настоящих постоялых дворах, в которых встречаются уже дешевые обои по стенам, створчатые окна, ломберные столы и стулья под красное дерево, покрытые волосяною материей или кожей. Тут, напротив того, стены мшёные, оконницы отворяются не иначе, как вверх и с подставочкой, вместо мебели в стены вделаны лавки, которые лоснятся от давнишнего употребления; стол всего один, но и тот простой, с выдвижным ящиком, в котором всегда валяются корки хлеба. Зато в переднем углу поставлен кивот с образами, чего в щегольских и украшенных обоями постоялых дворах уже не бывает.
Но и постоялый двор, и самая дорога, на которой он стоит, как-то особенно любезны моему сердцу, несмотря на то что, в сущности, дорога эта не представляет никаких привлекательных качеств, за которые следовало бы её любить… По всему протяжению её идёт жестокий и по местам, в полном смысле слова, изуродованный мостовник, на котором и патентованные железные оси ломаются без малейших усилий. В тех немногих местах, где тиранство мостовника исчезает, колеса экипажа глубоко врезываются или в сыпучие пески, или в глубокую, клейкую грязь. Одним словом, это именно такая дорога, от которой, при частой езде, можно поглупеть, вследствие сильных толчков в темя и в затылок. И за всю эту пытку путник ниоткуда не получает никакого вознаграждения; ничто не привлекает его взора, ничто не ласкает его уха, а обоняние поражается даже весьма неприятно. По сторонам тянется тот мелкий лесочек, состоящий из тонкоствольных, ободранных и оплешивевших елок, который в простонародье слывет под именем «паршивого»; над леском висит вечно серенькое и вечно тоскливое небо; жидкая и бледная зелень дорожных окраин как будто совсем не растет, а сменяющая её по временам высокая и густая осока тоже не ласкает, а как-то неприятно режет взор проезжего. По лесу летает и поет больше птица ворона, издавна живущая в разладе с законами гармонии, а над экипажем толпятся целые тучи комаров, которые до такой степени нестерпимо жужжат в уши, что, кажется, будто и им до смерти надоело жить в этой болотине. И если над всем этим представить себе неблагоуханные туманы, которые, особливо по вечерам, поднимаются от окрестных болот, то картина будет полная и, как видится, непривлекательная.
А тем не менее я люблю её. Я люблю эту бедную природу, может быть, потому, что, какова она ни есть, она всё-таки принадлежит мне; она сроднилась со мной, точно так же как и я сжился с ней; она лелеяла мою молодость, она была свидетельницей первых тревог моего сердца, и с тех пор ей принадлежит лучшая часть меня самого. Перенесите меня в Швейцарию, в Индию, в Бразилию, окружите какою хотите роскошною природой, накиньте на эту природу какое угодно прозрачное и синее небо, я все-таки везде найду милые мне серенькие тоны моей родины, потому что я всюду и всегда ношу их в моем сердце, потому что душа моя хранит их, как лучшее своё достояние. - «Госпожа Музовкина»; Последний абзац - о Тверской губернии, родной для Щедрина; строки стали хрестоматийными

Это первое произведение, вышедшее под псевдонимом Н. Щедрин. Предназначенные первоначально для «Современника», «Губернские очерки» были отвергнуты Н.А. Некрасовым и напечатаны в «Русском вестнике». Профессиональное чутье не подвело М.Н. Каткова: на долю очерков выпал необыкновенный успех. В них разноликая русская провинция впервые в русской литературе предстала как широкая художественная панорама. Очерки внутри цикла сгруппированы преимущественно по тематическому принципу («Прошлые времена», «Богомольцы, странники и проезжие», «Праздники», «Казусные обстоятельства» и др.) и лишь в разделе «Драматические сцены и монологи» – по жанровому принципу.

Крутогорск – собирательный образ дореформенной провинции. Название города, подсказанное архитектурным пейзажем Вятки, расположенной на крутом берегу реки, положило начало оригинальной сатирической «топонимике» Салтыкова‑Щедрина. Позже в художественном мире писателя появятся Глупов, Ташкент, Пошехонье, Брюхов, Навозный и пр.

Собранное вокруг губернского города художественное пространство разомкнуто, действие нередко переносится в глубинку: уездный центр, помещичью усадьбу, крестьянскую избу, а внутри вставных повествований – в сопредельные и отдаленные российские земли. Образ дороги, также восходящий к известному гоголевскому мотиву, возникающий во «Введении» и символически завершающий весь цикл (Глава «Дорога /Вместо эпилога/»), помогает автору и читателю легко передвигаться от одной сюжетно‑тематической картины к другой. Соответственно упрощаются, становятся в значительной мере условными переход от одной повествовательной манеры к другой, смена стилей и жанровых форм внутри цикла. Неизменным остается сатирический пафос, причем диапазон его уже здесь необычайно широк: от легкой иронии до ядовитого сарказма.

В «Губернских очерках» воссозданы характерные русские типы. В социальном отношении они представляют главным образом народ (крестьян и разночинный люд), чиновников и помещиков‑дворян. В нравственно‑психологическом плане авторская типология также отражала реалии России последних лет крепостного права.

С особенным вниманием изображаются писателем русские мужики, в помещичьей кабале не потерявшие доброту души. Очевидны уважение, симпатия, а порой и благоговение по отношению к нищему, но смиренному и нравственно чистому трудовому люду, в чем, несомненно, сказалось увлечение славянофильством.

Создавая дворянские образы, Салтыков в «Губернских очерках» сосредотачивается не столько на мотивах эксплуатации крестьянства дворянами, сколько на проблеме нравственного одичания высшего сословия, порочности крепостнической морали («Неприятное посещение», «Просители», «Приятное семейство», «Госпожа Музовкина»).

Пристальному изучению Салтыкова‑Щедрина подвергаются измельчавшие «лишние люди», в 50‑х годах превратившиеся в праздных обывателей, губернских позеров и демагогов (раздел «Талантливые натуры»).

В итоге русская провинция 40‑50‑х годов предстает в книге не столько как понятие историко‑географическое, сколько бытийно‑нравственное, социально‑психологическое. Повествователь – образованный дворянин демократических убеждений – воспринимает провинциальную дворянско‑чиновничью среду как «мир зловоний и болотных испарений, мир сплетен и жирных кулебяк», мир полусна‑полуяви, «мглы и тумана».