Самые известные русские писатели и их произведения. Первые русские писатели: Митрополит Иларион

26 июня 1829 года Александр Пушкин принял участие в сражении с турками на высотах Саган-Лу. "Поэта насильно вывели из передовой цепи казаков в ту минуту, когда он, одушевленный отвагою, схватив после пику одного из убитых казаков, устремился противу неприятельских всадников". В честь этого события мы хотим вспомнить 7 русских писателей, участвовавших в войнах.

Гусар-партизан

Денис Давыдов, друг Пушкина, самое яркое лицо гусарской поэзии, был, пожалуй, наиболее отчаянным воякой из всех представителей русской литературы. Он с юности мечтал о боевой славе, но из-за своих фривольных стихов не раз «рисковал эполетами». Слава Денисова шла впереди него. В начале 1807 года он был назначен адъютантом к генералу П. И. Багратиону. В своё время Давыдов в одном из стихов вышутил длинный нос Багратиона и поэтому немножко побаивался первой встречи с ним. Багратион, завидев Дениса, сказал присутствующим офицерам: «Вот тот, кто потешался над моим носом». На что Давыдов, не растерявшись, ответил, что писал о его носе только из зависти, так как у самого его практически нет. Шутка Багратиону понравилась. И он часто, когда ему докладывали, что неприятель «на носу», переспрашивал: «На чьём носу? Если на моём, то можно ещё отобедать, а если на Денисовом, то по коням!». Во время Отечественной войны 1812 года Денис Давыдов был инициатором создания партизанских отрядов, что во многом предопределило итоги войны. Закончил Отечественную войну Давыдов уже в чине генерал-майора.

Непротивленец-остряк

Главный поборник «непротивления злу насилием», Лев Толстой, в свои молодые годы был знатным бойцом. За оборону Севастополя Толстой был награждён орденом Св. Анны с надписью «За честь», медалями «За защиту Севастополя 1854-1855» и «В память войны 1853-1856 гг.». Впоследствии он был награждён ещё двумя медалями «В память 50-летия защиты Севастополя». У писателя были все шансы продолжить свою успешную военную карьеру, однако он «погорел на таланте». Толстой был автором нескольких сатирических песен, стилизованных под солдатские, отчего имел проблемы. Песня под названием «Как четвёртого числа, нас нелёгкая несла горы отбирать», задевавшая целый ряд важных генералов, имела огромный успех. За неё Льву Николаевичу пришлось держать ответ перед помощником начальника штаба А. А. Якимахом. Толстого отправили курьером в Петербург, где он закончил «Севастопольские рассказы» и опубликовал их в «Современнике». Приобретя репутацию писателя, возвращаться к военной карьере Толстой не стал.

Авантюрист орденоносец

Николай Гумилёв был известным авантюристом. Он много путешествовал, бывал и в Турции, и в Египте. Привёз из своих африканских экспедиций обширную коллекцию для Петербургской кунсткамеры. После своих экспедиций, богемная жизнь была скучна для неутомимого Гумилёва, и он уходит добровольцем на войну. На фронте поэт принимает активное участие в разведывательных операциях, отличается беспримерной храбростью и завидной выдержкой. За время войны Гумилев был награждён двумя орденами Святого Георгия. То же мужество поэт проявил и во время расстрела. «Знаете, шикарно умер. Я слышал из первых рук. Улыбался, докурил папиросу… Фанфаронство, конечно. Но даже на ребят из особого отдела произвел впечатление», - такие воспоминания остались от расстрела поэта.

Сатирик прапорщик

Михаил Зощенко, известный большинству людей как остроумный писатель-сатирик, между тем был автором серьёзных, глубоких произведений. Также не все знают, что Зощенко был участником трёх войн. В Первую мировую Зощенко был прапорщиком. В повести «Перед восходом солнца» Зощенко писал: «В ту войну прапорщики жили в среднем не больше двенадцати дней». Писателю, однако, удалось остаться в живых, хотя состояние его здоровья было серьёзно подорвано войной. В ноябре 1915 года он получил осколочное ранение в ногу, а в июле 1916-го был отравлен во время газовой атаки. Тем не менее, за всё время войны Зощенко был награждён пятью орденами за боевые заслуги, а после её окончания отказался эмигрировать во Францию. В начале 1919 года, несмотря на то, что был освобождён от военной службы по состоянию здоровья, добровольно поступил в действующую часть Красной армии. Служил полковым адъютантом 1-го Образцового полка деревенской бедноты. Сразу после начала Втрой мировой войны Зощенко идёт в военкомат им просит направить его на фронт, как имеющего боевой опыт, однако в военкомате ему отказывают, ссылаясь на состояние здоровья. Зощенко поступает в группу противопожарной обороны (основная цель - борьба с зажигательными бомбами) и со своим сыном дежурит на крыше дома во время бомбёжек, а также выполняет работу, необходимую для фронта, и как писатель - пишет антифашистские фельетоны для публикации в газетах и на радио. По предложению главного режиссёра Ленинградского театра комедии Н. П. Акимова Зощенко и Шварц берутся за написание пьесы «Под липами Берлина» - пьеса о взятии советскими войсками Берлина шла на сцене театра в то время, когда немцы держали в блокаде Ленинград.

Молод и жесток

Аркадий Гайдар известен тем, что «Гайдар в твоём возрасте полком командовал». Действительно, будущий писатель очень рано начал свою военную карьеру. Начал он с того, что ещё мальчишкой пытался проникнуть на фронт Первой мировой, куда ушёл его отец, но был задержан. В 14 лет Голиков (настоящая фамилия писателя) был принят в коммунистическую партию, затем обучался на военных командных курсах и в 17 лет уже вступил в командование 23-м запасным стрелковым полком 2-й запасной стрелковой бригады Орловского военного округа, затем был назначен командиром батальона на фронте. Во время гражданской войны Аркадий Гайдар был известен своей жёсткостью. Начальник особого отдела Коновалов нашёл Голикова виновным в самочинных расстрелах и подлежащим заключению под стражу. Гайдар не раз находился на лечении в психиатрических клиниках. В годы Второй Мировой Гайдар сначала был корреспондентом «Комсомольской правды», но после попал в партизанский отряд, где был пулемётчиком.
26 октября 1941 года Аркадий Гайдар погиб недалеко от села Лепляво Каневского района.

Фронтовики

Великая отечественная война породила целый жанр русской фронтовой литературы. Константин Симонов, Виктор Астафьев, Александр Твардовский, Константин Воробьёв, Евгений Носов, Борис Васильев, Юрий Нагибин – далеко не полный список писателей фронтовиков. Все они принимали непосредственное участие в боевых операциях Второй мировой. Каждый из писателей внёс неоценимый вклад в формирование образа войны. Это очень разные произведения, каждое из которых заслуживает отдельного разговора. В романе «Прокляты и убиты» Виктора Астафьева война представлена великой трагедией, писатель ведёт повествование без всякой патетики, оголяя человеческие конфликты. Александр Твардовский создал своего «Василия Тёркина», поэму, во многом новаторскую, ставшую всенародно любимой. Русская фронтовая литература – это не простое описание войны, это литература о человеке, его месте в мире, о ценностях и пороках. Что называется, обязательна к прочтению и перечитыванию.

Как ни крути, но некоторый отрицательный оттенок в словах «эмигрант», «эмиграция» до сих пор слышится даже вполне нейтральным, неангажированным людям. Признаюсь, что к самой идее политической, а тем паче экономической эмиграции лично я отношусь, мягко говоря, настороженно, а к эмигрантам, даже лучшим из них – не без некоторого скепсиса. По большому счету это люди, которые поехали в готовое общество вместо того, чтобы в меру сил строить свое, родное.

Но есть один случай, когда эмиграция не только оправдана, но и является, по сути, гражданским долгом человека. Это отъезд художника из страны, где невозможно свободно творить. Разумеется, я имею в виду сейчас так называемую «первую волну эмиграции», когда примерно половина поэтов, писателей, художников покинула Россию, по большей части навсегда. В каком-то смысле эти люди спасли русскую культуру, которая на русской почве была растоптана ленинской, сталинской и постсталинской цензурой, растоптана до такой степени, что и сейчас эхо советского наследия кричит со страниц «Нашего современника»: «Мы живы! Не задушишь, не убьешь!» Не больно-то и хотелось. Культура создана не для убийств, что бы ни думали по этому поводу бессмертные Куняевы.

Самое время оговориться, что многие оценки могут показаться читателю излишне резкими. Прошу помнить, что это личное мнение – хоть и квалифицированное, но не претендующее на истину в конечной инстанции.

До революции

Поговорим о ситуации, сложившейся в русской поэзии к тому моменту, когда перед поэтами встал вопрос: уезжать или оставаться. Развал символизма как доминирующей художественной идеологии вызвал к жизни множество поэтических групп. Крупнейшие из них известны по школьному курсу: футуристы всех мастей (Хлебников, Маяковский, Бурлюки, Лившиц, Крученых, Северянин, Пастернак...), акмеисты и «цеховики» (Гумилев, Мандельштам, Адамович, Ахматова, Г. Иванов), имажинисты (Есенин и собутыльники). Многие поэты демонстративно держались в стороне от группировок, имея при этом свой ярко выраженный почерк, самыми интересными из этих одиночек были Кузмин, Ходасевич, Цветаева. Но в какой-то степени все это воспринималось как «молодежная поэзия», независимо от возраста авторов. В обыденном же читательском сознании доминировали, конечно, все еще символисты (Вяч. Иванов, Мережковские, Сологуб, Бальмонт, Блок, Белый), а также поэты, которых условно можно назвать тридиционалистами (единственным большим автором в этой группе оказался аристократ Бунин).

Всем этим и многим другим людям предстояло сделать свой выбор – уезжать или оставаться. Проследим же самые интересные судьбы.

Старые поэты в России

Разумеется, на сложившегося поэта, человека в возрасте, даже самые серьезные бытовые передряги влияют меньше, чем на юношу: трудно ждать коренной ломки установившихся стиля и манеры письма только из-за того, что какая-то матросня обосновалась в Смольном дворце. Большинство поэтов старшего поколения сочли за благо уехать – но не всем это удалось. Из известных поэтов, которым к моменту революции было как минимум под сорок, в России остались лишь Брюсов, Белый, Блок, Сологуб, Кузмин и Волошин. При этом точно известно, что и Блок, и Сологуб также собирались покинуть Россию, ходатайствовали об этом: первому помешали запреты и ранняя смерть, второму – гибель жены: после этой трагедии он отказался от отъезда и, окаменевший от горя, остался доживать последние годы живой мумией, с которой его сравнивали и в более благополучные годы. Белый и вовсе уехал, но позже, после мучительных сомнений, вернулся в СССР – писать мемуары. Прожил он еще десяток лет, репрессиям не подвергался, но был просто вычеркнут из литературной жизни. Никаких особенных поэтических достижений советский период творчества Белого не принес – только болезненная, изломанная художественная и мемуарная проза.

Волошин, который как поэт никогда не поднимался выше второго ряда, принципиально оставался жить в своем коктебельском доме, сколько бы властей над ним ни сменялось. Мужество и личная порядочность этого человека были неизмеримо выше его поэтических талантов. Самые яркие свои стихи он написал во время гражданской войны.

Брюсов, с восторгом схватившийся за возможность государственного управления стихами, рьяно принялся за дело, но умер уже в 1924 году, успев, однако, погоревать в рифму о смерти Владимира Ильича. Его «советские» стихи несносны.

Михаил Кузмин, всегда равнодушно, если не сказать легкомысленно относившийся к политическим треволнениям, успел умереть в аккурат перед разгаром репрессий, в 1936 году. Трудно сомневаться, что в противном случае он, со своими аполитичными стихами и личными слабостями, окончил бы жизнь на лесоповале. На его стихи советская власть, как ни странно, почти не повлияла, Михаил Алексеевич жил, казалось, в совершенно ином мире, где не было всей этой идеологической мишуры. Разумеется, печататься в последние свои годы он не мог.

Старые поэты в эмиграции

Что же произошло с теми «стариками», которые приняли решение покинуть страну?

Вячеслав Иванов в 1924 году обосновался в любезной ему сердцу Италии, где вдали от эмигрантских дрязг прожил еще четверть века. Стихи он писал прекрасные по форме, но пленяющие далеко не каждого читателя. Эмиграция, пожалуй, лишь придала дополнительного италийского благозвучия его холодным, как древний мрамор, стихам.

Мережковский и Гиппиус приехали из России в парижскую квартиру, которую сняли еще до войны. Эта квартира стала одним из центров эмигрантской литературной жизни – всегда беспокойные, амбициозные, самоуверенные, Мережковские обладали даром притягивать к себе интересных людей. Им удалось воссоздать в эмигрантском Париже атмосферу довоенного Петербурга – маленький неоцененный подвиг. Что до собственно поэзии обоих, то она мало изменилась, так и оставшись, увы, крепким вторым сортом.

Бальмонт, который был выслан из России еще в период первой революции, строго говоря, и не эмигрировал, так как не успел толком снова обосноваться на родине. Его писания к этому моменту уже выглядели ярко выраженной творческой деградацией, которая с годами лишь усиливалась по причинам алкогольно-возрастным, но никак не эмигрантски-политическим.

Иван Бунин писал прекрасные стихи в России и не отступил от этой привычки и в Париже.

Поэтическая молодежь

В общем, трагических поворотов в судьбах поэтов старшего поколения революция не устроила, хотя, безусловно, ускорила смерть как минимум Блока и Сологуба. Куда жестче она обошлась с молодыми людьми 1880–90-х годов рождения, которые, собственно, и определяли лицо русской поэзии вплоть до 60-х годов XX века. И ключевой фигурой в этой ситуации стал основатель акмеизма, самонадеянный мэтр, автор прекрасных статей, а попутно нескольких интересных и тонны никуда не годных стихов, Николай Гумилев.

Как и Брюсов в Москве, Гумилев в Петербурге с готовностью ухватился за новые возможности, предоставленные Советской властью. Революция застигла его в Европе, но он добровольно помчался в Россию – навстречу усиливавшемуся потоку беженцев. В Петербурге Гумилев возобновил деятельность основанного еще во время войны Цеха поэтов, возглавил (отодвинув самого Блока) новоорганизованный Союз поэтов, читал лекции, вел бесконечные занятия – словом, был человеком, вокруг которого так или иначе вращалась вся поэтическая жизнь. Об эмиграции, несмотря на голод, думали лишь немногие из «цеховой» молодежи. В Петербурге интереснее, полагали они. Что ж, особенно интересный оборот дело приняло после неожиданного расстрела Гумилева в августе 1921 года. По сути, именно это преступление положило начало феномену русской эмигрантской поэзии. Практически все лучшие ученики и просто друзья Гумилева вскоре оказались за пределами России.

Молодежь в России

Посмотрим же, как складывались судьбы двадцати-тридцатилетних поэтов. Крупнейшие фигуры из оставшихся на родине: Пастернак, Маяковский, Хлебников, Ахматова, Есенин, Нарбут, Мандельштам. Уехали Ходасевич, Цветаева, Г. Иванов, Адамович.

Анна Ахматова идеологически обосновала свое присутствие на родине: «Не с теми я, кто бросил землю...», и с тех пор эти строки гордо цитируются теми, кто не захотел или, чаще, не смог эмигрировать. Коммунистическая власть тяжело повлияла на талантливую поэтессу. Ей пришлось написать немало чисто советских стихов: изредка, как во время войны, по зову сердца, чаще – по необходимости. Собственный стиль Ахматовой также «советизировался», даже бесстрашный «Реквием», если отвлечься от тематики, далек от лучших образцов русской поэзии. И совершенно прав был товарищ Жданов, говоря о том, что Ахматова «мечется между будуаром и молельней» – другой вопрос, что хамский тон выступлений товарища Жданова и последовавшие оргвыводы не вполне укладываются в рамки приличного литературоведения. Да, на фоне бесконечных иосифов уткиных Ахматова выглядела великим поэтом. Но не более того.

Велимир Хлебников умер в 1922 году от голода.

Сергей Есенин уехал было из России, потом вернулся. Итог известен. Конечно, на его стихи советская власть всерьез повлиять не успела.

Чего не сказать о Маяковском. Разрываясь между Парижем и Москвой, он строгал бесконечные поэмы-агитки, напрочь убив в себе тот маленький талант, который у него, возможно, все-таки был. Итог, опять же, известен.

Осип Мандельштам. Один из самых невероятных русских поэтов. Кажется, ему было все равно, в каких условиях писать свои гениальные стихи. Наверно, русской поэзии даже повезло, что этого человека вынудили жить буквально в аду, ведь иначе не было бы, к примеру, «Воронежских тетрадей». Но я не верю, что в более человеческих условиях Мандельштам стал бы писать хуже. А цена за эти и другие стихи оказалась для поэта максимальной: постоянные гонения, аресты и гибель в пересыльном лагере.

Тем не менее самой трагической фигурой из оставшихся в России стал, быть может, Борис Пастернак. Не имея хоть сколько-нибудь значительного дара, он оказался вознесен на головокружительную высоту «первого поэта советской эпохи», а потом низвергнут после «Доктора Живаго». Блаженно-болтливый поток стихов Пастернака прерывался лишь потоком таких же переводов, но никак не творившимся вокруг него событиями. Пастернак никогда бы не мог сказать, что «после Аушвица нельзя писать музыку». Он умел закрывать глаза на что угодно, пока это было удобно ему. Что ж, это тоже дар, в тех условиях вполне заменявший поэтический, но тем больнее ударила по Пастернаку немилость Хрущева. Жить в опале Борис Леонидович не умел, потому и умер.

Молодежь в эмиграции

Обратимся к уехавшим. Хотя их судьбы сложились по-разному, все они за рубежом заметно выросли как поэты, и именно их эмигрантские стихи стали жемчужинами русской поэзии.

Великолепный Владислав Ходасевич, совесть и сердце русской поэзии 1920-30-х гг. жил трудно, бедно, под конец жизни порой мечтал о возвращении на родину. Пережил и триумф «Европейской ночи», и молчаливый закат собственного дара.

Цветаева не прижилась в эмиграции, как не приживалась никогда и нигде. Но за рубежом ей стало особенно плохо: всеми отверженная, не имеющая читателей, она писала зачастую «в стол»: ошибочно думать, будто в зарубежной нашей поэзии не существовало блата и негласной цензуры, а Марина Ивановна не проходила ни по одному из этих параметров. И все же эмиграция продлила ее жизнь: Цветаева, в отличие от своего романтического друга Пастернака, не смогла бы промолчать в 1937-м году – конечно, если бы дожила до него, ведь многих взяли и раньше. И в конце концов советская система, пусть и без участия карательных органов, все-таки расправилась с поэтом.

Изящные «Жоржики», Адамович и Иванов, «птенцы гнезда гумилевского», как поэты оставили своего учителя далеко позади. Адамович стал в эмиграции замечательным эссеистом, видным организатором, воспитателем молодых стихотворцев. Он был невероятно строг сам к себе, опубликовал не более полутора сотен стихов, и некоторые из них – прекрасны. Георгий Викторович прожил в эмиграции долгую и относительно спокойную жизнь. Пожалуй, это единственный эмигрировавший поэт, которого можно представить себе более-менее сносно существовавшим и в сталинском СССР.

Георгий Иванов, по моему убеждению, – единственный поэт в XX веке, чье имя можно поставить рядом с именем Мандельштама. Начав в России прекрасными, но неинтересными стихами, за рубежом он постепенно развил свой талант до той точки, за которой только смерть. И умер в 1958 году, едва успев собрать свою последнюю книгу «Стихи 1943–1958», книгу о жизни и смерти, наполненную райскими звуками и адской сутью. Невозможно представить себе это написанным в СССР. Даже гордившаяся собственной независимостью и тонким вкусом Ахматова в штыки приняла поздние стихи Иванова, назвав их невыносимо пошлыми. Хотя этот эпитет куда лучше подходит к ее собственному старческому кокетству...

* * *

Я далек от мысли идеализировать литературную эмиграцию. И там гибли поэты – в 30-х годах прошла целая волна самоубийств, чего стоит одна только гибель Поплавского. Но поэзию, это нелепое искусство говорить ритмично и в рифму, за то и любят, что она по каким-то необъяснимым причинам не терпит фальши и компромиссов. В СССР же без этого было просто невозможно существовать: единственный дерзнувший, Мандельштам, подвергся показательной травле, а затем и физическому уничтожению. Остальным пришлось платить по счетам: делить стихи на «настоящие» и «печатные», осваивать технику «социалистического реализма», изворачиваться, тоннами переводить никому не нужных вьетнамцев и чилийцев... Все это не проходит бесследно. И низкий поклон тем, кто осмелился услышать «утешно звавший голос» и не «замкнуть слух». Конечно, они спасали свои шкуры. Но – пусть во вторую очередь, пусть заодно – и русскую поэзию тоже.

Судьбы людей Древней Руси очень трудно поддаются воссозданию. Даже жизненный путь того или иного деятеля древнерусской истории — вроде бы «заметного» — часто пестрит белыми пятнами. Что говорить об описании в лицах, о живых образах и голосах!

Для древнейшей письменной эпохи, X-XI вв. разве что княжеские биографии могут быть представлены более или менее ясно. Для летописцев жизнь князей была неразрывно связана с жизнью страны... Соратникам же князей и другим историческим лицам доставались отдельные упоминания. Казалось бы, Иларион Киевский — первый русский на митрополичьем киевском престоле, один из первых и самый яркий писатель времен Ярослава Мудрого — должен быть исключением. Он и правда исключение — отчасти. Летописец Нестор, описывая в начале XII в. основание своего Киево-Печерского монастыря, упомянул в связи с этим и Илариона, присовокупив повесть о монастырском строении к записи о возведении «русина» на митрополию.

В печерских преданиях память об Иларионе жила и позже. Так мы узнаём кое-что о его личной судьбе. Но это — всё. Житие Илариона в древности так и не было написано. О себе же древнейшие русские писатели, за редкими исключениями, ничего не писали. В трудах Илариона отсутствуют даже случайные «биографические детали». Только своё поставление на митрополию он счёл достойным краткой заметки...

Мы не знаем времени рождения Илариона. По всей вероятности, это первые годы XI в., и принадлежал Иларион к первому поколению русских, родившихся уже после принятия христианства. Родом он был русский, «русин», уроженец или, по крайней мере, житель Киева или ближайшей его округи. О происхождении Илариона более ничего неизвестно, однако его произведения свидетельствуют о хорошем образовании. Иларион владел греческим языком, блестяще знал Священное Писание, церковную историю и труды отцов Церкви. Из трудов Илариона для нас явны не только его духовные наклонности, но и личная скромность, стремление к воздержанию, уединению и размышлениям о Боге. Летопись именует Илариона — «муж благ, книжник и постник». Всё это вело к монашеству — не самый частый, не всеми понимаемый, но уже и не совсем необычный выбор для новокрещеной Руси.

В 1028 г. на Русь вернулся после долгого пребывания в монастырях Святой Горы Афон преподобный Антоний — тогда ещё никому не известный будущий основатель Киево-Печерского монастыря. Антоний искал в Киеве обитель для поселения, но не нашел такую, устав которой соответствовал бы афонским традициям монашеского быта. Потому он, сам более склонный к отшельничеству, отправился «по дебрям и горам» Киевщины — искать себе место для поселения. Но перед этим в Киеве совершил свой первый монашеский постриг. И первым постриженником Антония стал как раз Иларион.

Однако душевные наклонности Илариона несколько отличались от стремлений первого наставника. Иларион стремился не только к уединению, но и к священническому служению. Почти сразу после пострижения он принял сан в княжеском селе Берестово под Киевом, в церкви Святых Апостолов. Для уединенной молитвы Иларион часто уходил на лесистый холм, высившийся неподалеку над Днепром. В холме он собственноручно «ископал» небольшую, в две сажени пещерку, где подолгу молился. К этому периоду, вероятно, относятся первые произведения Илариона — настолько простые и безыскусные по слогу (хотя прямо основанные на греческих прообразах), что многие ученые отказывают в авторстве создателю «Слова о Законе и Благодати».

Однако эти аскетические наставления — «Послание к брату постнику» и «Поучение о пользе души» — просто раскрывают другую сторону личности Илариона. Здесь он не блестящий богослов и не придворный иерей, исследующий глубины Писания и прославляющий величие своей страны, а удаляющийся от мира простец-аскет, подобно тем, к кому обращает свои наставления. Но близилось время, когда Иларион будет призван из своего уединения.

В храме Святых Апостолов часто бывал сам князь Ярослав, который одаривал церковь, привлекал к ней достойных иереев. Образованный и смиренный иеромонах Иларион быстро привлёк внимание князя, и он забрал его в Киев — как своего духовника и настоятеля строящегося под стенами старого города монументального собора Святой Софии. Перечил Иларион князю или нет — неведомо. В любом случае, в Киев он вернулся, и выбор Ярослава был верен.

Что касается оставленной пещерки под Берестовым, то её спустя некоторое время отыскал всё ещё искавший места для жительства Антоний — и поселился здесь. Очевидно, Иларион узнал об этом, а благодаря ему об Антонии прослышали и при княжеском дворе. Однако Антоний, хотя и пользовался почитанием княжеской семьи, но почестей не искал. Постепенно к нему стали собираться последователи — и ископанная Иларионом пещерка, расширенная трудами новых подвижников, стала зародышем Киево-Печерской обители.

Вероятно, уже в первые годы пребывания в Киеве Иларион получил епископский сан. Известно, что Иларионом звали второго епископа Ростова, принадлежавшего прежде самому Ярославу окраинного удела на северо-востоке Руси. Ярослав, стремившийся к просвещению всей Руси, естественно, не желал оставлять свое прежнее княжество полуязыческим — послать туда одаренного иерея было бы вполне закономерным. Однако здесь Иларион не преуспел. Изгнанный местными упорствующими язычниками, он вернулся в Киев.

Во второй половине 1040-х гг. Иларион создаёт своё самое известное произведение — «Слово о Законе и Благодати». Оно было прочитано автором во время одного из торжественных богослужений в Софийском соборе, где-то между 1044 и 1050 гг. Начал Иларион с обсуждения сложного вопроса о соотношении Ветхого и Нового Завета, древнего Закона и принесенной Христом Благодати. Он подчеркивает важность и Божественный исток древнего, евреям данного Закона. Первые слова «Слова»: «Благословен Господь Бог Израилев, Бог христианский!» Но времена сменились: «Закон ведь предтеча был и слуга благодати и истины».

Иларион подробно рассматривает ветхозаветные прообразы евангельских событий. В истории чудом рожденного, благословленного сына Авраама Исаака и обидевшего его, а за то отвергнутого Измаила, он видит знамение воплощения Божьего и первых лет истории Церкви. Тогда, после Вознесения, при первых гонениях «крещение благодатное обижаемо было обрезанием законным», что послужило конечному разделению иудеев и христиан. «И чада благодатные, христиане, наследниками стали Богу и Отцу». Ветхий Завет ограничивался одной Иудеей, а христианство охватывает весь мир.

Исповедовав веру в Христа и воспев величие Нового Завета, Иларион переходит к значению принятия христианства Русью: «Ведь вера благодатная по всей земле простерлась и до нашего языка русского дошла». В связи с этим произнес он пространную «Похвалу кагану нашему Владимиру». Для Илариона святое достоинство равноапостольного Владимира не вызывает сомнений. То, что Владимир, который «не видел Христа, не ходил за Ним», все же «учеником Его оказался», вызывает восхищение и прославляется как Божье чудо. Как, спрашивает Иларион, Владимир уверовал, не видя апостольских чудес? «Только от благого разума и острого ума».

Подобно Иакову Мниху, Иларион воспевает милосердие и щедрость покойного князя. Наконец, он прямо сравнивает Владимира со святым царем Константином, а Ольгу — с его матерью, царицей Еленой. При всем том Иларион подчеркивал огромную роль Византии в просвещении Руси, а Константинополь звал «новым Иерусалимом». Вместе с Владимиром прославляет Иларион и его здравствующего сына Ярослава-Георгия с супругой Ириной. «Слово» завершает просьба Илариона к святому Владимиру помолиться пред Богом «о земле своей и о людях», «о сыне твоем, благоверном кагане нашем Георгии», и Молитва самого Илариона за Русь и ее народ.

В результате войны с Византией 1043 г. Русь на время лишилась назначаемого из Константинополя митрополита. Ярослав, не дождавшись даже после примирения митрополита «от греков», решил проявить независимость. В 1051 г. он созвал в Софийском соборе епископов, которые по его воле возвели на митрополичий престол Илариона. Впервые митрополичий престол занял уроженец Руси, «русин». При вступлении на престол Иларион огласил свое «Исповедание веры». Это было не только соблюдение устава — уже разгорался спор между Западом и Востоком, который спустя три года приведет к окончательному расколу Древней Церкви. Иларион и Ярослав, невзирая ни на какие разногласия с Византией, несмотря на свойство Ярослава с королевскими домами Запада, в церковном споре не приняли стороны латинян. Исповедание Илариона строго православное.

Сам Иларион описал своё поставление на митрополию в следующих словах: «Я, милостью человеколюбивого Бога монах и пресвитер Иларион изволением Его от Бога почитающих епископов был священ и настолован в великом и богохранимом граде Киеве, чтобы быть мне в нем митрополитом, пастухом и учителем. Было же это в лето 6559, при владычестве благоверного кагана Ярослава, сына Владимира». Это единственные строки, написанные им о самом себе.

В недолгое пребывание на митрополичьем престоле Иларион совместно с Ярославом разработал первый на Руси собственный свод церковного права — Церковный Устав Ярослава. Он передавал церковному суду рассмотрению преступлений против нравственности, ограничивал кровную месть, запрещал браки умыканием и по родительскому принуждению. Церковный Устав, дополнявшийся и редактировавшийся не раз, на долгие века стал основой церковного суда на Руси.

После смерти Ярослава в 1054 г. Иларион не сохранил престола. Новые князья стремились полностью восстановить связи с Византией и сразу приняли в Киеве нового греческого митрополита Ефрема. О судьбе Илариона после этого неизвестно — видимо, он удалился в один из монастырей, скорее всего, в Печерский, где и скончался. Время смерти первого митрополита-«русина» мы также не знаем. Однако память об Иларионе сохранялась в среде русского духовенства и образованных людей. «Слово о Законе и Благодати» — уникальный памятник литературы и богословия новокрещеной Руси, восторженный гимн её христианскому просвещению — многократно переписывался и читался ещё в XV-XVII вв. Память святителя Илариона Православная Церковь празднует 21 октября (3 ноября).

Сергей Алексеев , историк

February 7th, 2015

Сразу было интересно
Потом страшно.
Потом грустно.

Учителя литературы в школе заставляют детей анализировать и понимать стихи алкоголиков, покончивших жизнь самоубийством. (с)
Выглядело полушуткой. Оказалось, зря.

Стало мне интересно, кто они, эти русские писатели и поэты, и кто их пороки.

Страшно, что их проходят в школе - в подростковом возрасте, когда так хочется подрожать кумиру.
Грустно оттого, что создается впечатление об алкоголизме, наркотиках, самоубийствах как о неизменных спутниках творчества, своего рода платы за него.

Про Есенина , конечно все знают, что он алкоголик. Его стихи проходят в школе.
Марина Цветаева покончила жизнь самоубийством, повесившись. Ее проходят в школе
У Булгакова есть цикл повестей "Записки юного врача", основанный на событиях его жизни. Совершенно потрясающие произведения, без иронии. Я их перечитывала не один раз. Среди них "Морфий". небольшие выдержки оттуда. Про Булгакова как раз и приходят мысли о "плате" за творчество.
Да, Булгаков наркоман. Его тоже проходят в школе.

Я вот призадумалась. Правильно ли анализировать произведения писателей и поэтов, без учета факта, что они были психически нездоровы? Иногда об этом сообщают, мельком, чаще умалчивают.
А ведь это влияет на их творчество . Иногда это и есть причина их творчества в том виде, в каком мы его знаем.

С одной стороны, странно сказать школьникам: "Это X, алкоголик, великий русский писатель, самоубийца"
С другой стороны, зачем вообще детям слышать в школе сочетания о достойных писателях и алкоголизме, наркотиках, самоубийствах и прочих пороках? Мы же пытаемся научить их тому, что это плохо, зло, никогда не пробуй. А тут - писатель, поэт, с экранов телевизоров - актер, певец и т.п. Слава и популярность. Какая-то двойная мораль.

Большинство взрослых способны понять, что у медали есть две стороны, и отделить семена от плевел. Потому что система жизненных ценностей уже сформирована. Но в ранней юности этому еще только учатся и именно в подростковом возрасте пробуют алкоголь, сигареты, наркотики, начинают задумываться о ценности жизни и значении смерти. Хочется проверить всё на личном опыте.
Зачем в этом возрасте позитивные примеры пороков?
Или если ребенок не открыл томик Есенина в 16 лет, то в 25 он его уже не оценит?
И также верно, что если убрать всех, кто дружил с пороками - то слишком много убирать придется.
Может тогда правильно изучать произведения вне контекста биографии его автора? Без " "="что хотел сказать алкоголик/наркоман и т.п.", а как-то только с точки зрения личных впечатлений детей о произведении?

У меня нет ответов на эти вопросы.
Единственное, в чем я уверена - в том возрасте, когда проходят эти произведения, ввиду отсутствия жизненного багажа и опыта, дети еще не способны понимать настоящую связь жизни автора с его творчеством. Иногда осознать и полное отсутствие этой связи по причине психических отклонений в момент написания произведения.
Отстраненно отнестись к порокам писателей. В этом возрасте жизнь еще в процессе разделения на черное и белое, хорошее и плохое.
В школе я не понимала "Мастера и Маргариту" Булгакова. Оно мне казалось странным. Помню, когда я увлеклась Булгаковым от нечего читать и узнала про его зависимость (это было гораздо позже школы), мое отношение к его произведениям не изменилось. Скорее этот факт дополнил в моей голове пазл о "Мастере и Маргарите", объяснив его странность, и пазл о Записках врача, когда я поняла, каким образом он так правдоподобно всё описывает.
Возможно сам факт того, что Булгаков был врачом и стремился приносить пользу людям, сильно смазал негатив от наркотиков.
Когда я узнала про Есенина - я поняла, почему у меня к нему отторжение: все эти картинки в его стихах - они были итак неприятны, и оказались не вымыслом, а реальностью, которая мне неприятна вдвойне. Кое-как закончив в школе, я к нему никогда не возвращалась.

САМОУБИЙЦЫ. Список огромен. Вот некоторые фамилии на слуху

Есенин, Сергей Александрович (1895—1925) — русский поэт. Перерезав себе вены, повесился.
Купала, Янка (1882—1942) — белорусский поэт. По официальной версии покончил с собой в гостинице «Москва». [его фамилия в этом списке удивила, я не знала об этом]
Лондон, Джек(1876—1916) — американский писатель, принял сверх дозу снотворного. Рядом с телом нашли блокнот, в котором были цифры: перед смертью писатель вычислял необходимую дозу яда.
Маяковский, Владимир Владимирович (1893—1930) — русский поэт. Застрелился.
Радищев , Александр Николаевич (1749—1802) — автор «Путешествие из Петербурга в Москву» и других произведений. Сначала принял яд, а потом еще и пытался зарезаться бритвой. Умер после долгих мучений.
Сенека Луций Аней (сын) (4 г. до н.э.- 65 после н.э.) — римский поэт, философ. Вскрыл себе вены в ванной, предварительно выпив яду. Вокруг сидели друзья и записывали его последние откровения.
Соболь Андрей Михайлович (1888—1926) — советский писатель, отец поэта Марка Соболя, застрелился среди бела дня, сидя на скамейке в московском сквере.
Стахура , Эдвард (1937—1979) — польский поэт, повесился в собственном доме, до этого бросался под поезд, который отрезал ему руку.
Табидзе , Галактион Васильевич (1891—1959) — великий грузинский поэт. Выбросился из окна лечебницы.
Успенский , Николай Васильевич (1837—1888) — русский писатель. Зарезал себя в переулке.
Фадеев , Александр Александрович (1901—1956) — русский советский писатель. Застрелился на даче, не выдержав разоблачений культа личности и погрязнув в алкоголизме.
Цветаева , Марина Ивановна (1892—1941) — русская поэтесса, прозаик, переводчица. Повесилась.
и др.

НАРКОМАНЫ .

Кэрролл Льюис - английский писатель, автор "Алисы в стране чудес", употреблявший опиум.
Кинг Стивен - американский писатель, общепризнанный «король ужасов». В период с 1974 по 1987 имел большие проблемы с алкоголем и наркотиками. Как это ни парадоксально, именно в этот период он создаёт свои наиболее яркие и жёсткие произведения, среди которых романы «Сияющий», «Мёртвая зона», «Воспламеняющая взглядом», «Куджо», «Бегущий человек», «Кладбище домашних животных», «Кристина», «Талисман», «Худеющий», «Оно», «Томминокеры» и «Тёмная Башня», а также повести «Тело», «Способный ученик», «Рита Хейворт и побег из Шоушенка». По его личному признанию, некоторые романы он даже не помнит как писал .
Берроуз Уильям - американский писатель, автор романа «Голый завтрак» (Naked Lunch) и других книг, основанных на его опыте полученного во время пристрастия к героину и многим другим наркотическим веществам.
Бодлер Шарль - французский писатель, свои впечатления от гашиша и опиума описывал в книге «Искусственный рай».
Булгаков Михаил - русский писатель, автор частично автобиографичного романа «Морфий». И вообще, все его произведения невероятно интересные.
Высоцкий Владимир - русский советский поэт, музыкант, актёр, бард, автор сотен песен на собственные стихи, употреблял морфий внутривенно. Об этом стало широко известно только после его смерти.
Владимир Маяковский , по воспоминаниям современников, пристрастия к алкоголю не имел, но зато употреблял кокаин и страдал от всевозможных маний, граничащих с помешательством.
Гайдук Дмитрий - писатель, известный своими растаманскими народными сказками - небольшими юмористическими рассказами о жизни растаманов.
Кастанеда Карлос - написал множество книг, из которых две посвящены описанию опыта употребления галлюциногенных растений, используемых мексиканскими индейцами. В данных впоследствии интервью выступал против употребления наркотиков.
Томас де Квинси - английский писатель XIX века, автор знаменитой книги «Исповедь курильщика опиума»
Кен Кизи - по крайней мере в 1960х годах активно потребителял ЛСД и марихуану. Автор романа «Пролетая над гнездом кукушки», являющимся одним из центральных литературных произведений движений битников и хиппи, в основу которого лёг опыт участия Кизи в экспериментах с ЛСД, мескалином, и другими психоделиками.
Кроули Алистер - британский писатель, автор «Дневника наркомана» (The Diary of a Drug Fiend) и других книг, имеющих дело с гашишем, кокаином и героином.
Пелевин Виктор - герои его книг употребляют наркотики. В романе «Generation П» подробно описаны ощущения от приёма наркотиков, в том числе яркие трипы под ЛСД и мухоморы. Автор эссе «Мой Мескалитовый Трип (о Карлосе Кастанеде)».
Хантер Томсон - американский журналист, автор книги «Страх и отвращение в Лас-Вегасе» (Fear and Loathing in Las Vegas), создатель гонзо-журналистики.
Роберт Антон Уилсон - американский писатель, философ, анархист, на протяжении жизни эсперементировал с наркотиками, преимущественно с психоделиками, получал медицинскую марихуану, был ярым противником войны с наркотиками.
Ирвин Уэлш - британский писатель, автор романа Trainspotting и других книг, описывающих жизнь английских наркоманов.
Олдос Хаксли - автор The Doors of Perception, книги, описывающей его опыт с мескалином.
Баян Ширянов - русский писатель, автор цикла романов Пилотажи, описывающих жизнь московских «винтовых» наркоманов, принимающих внутривенно эфедрин и первитин.

АЛКОГОЛИКИ

Шолохов Михаил Александрович. Выросший среди донских казаков, он с ранних лет пил, как воду, местное вино, водку и самогон. К концу жизни увлечение алкоголем стало сказываться на здоровьеШолохова. Он пил по-тихому вплоть до своего восьмидесятилетия и умер от рака горла.
По Эдгар Аллан. Его не раз отвозили в больницу с приступом белой горячки, в котором он ругался с привидениями и неистово отбивался от них. Однажды его пьяным нашли в канаве, привезли в больницу, где он и скончался.
Уильям Фолкнер . Безумный пьяница. Родился и вырос в семье алкашей. К 18 годам будущий писатель пил, как заправский алкоголик. Его алкоголизм длился на протяжении 30 лет практически не прерываясь. Но именно в этот период он написал многие свои лучшие произведения.
Ремарк Эрих Мария. Писатель стал знаменитым после одного-единственного произведения «На Западном фронте без перемен» (1930). Ему, как человеку прошедшему две мировых войны, алкоголь стал анестезией. Сам же он, после прекращения запоев винил себя за пусто потраченное время.
Хемингуэй Эрнест. Лауреат Нобелевской премии 1954 года по литературе, полученной за известнейшую повесть «Старик и море», журналист. Один из самых известнейших алкоголиков. В последний год перед смертью он лежал в больнице с диагнозом депрессия, умственное расстройство и...цирроз печени. В июне 1961 года он приставил к голове охотничье ружье и покончил с собой, сидя на своем ранчо.
Есенин Сергей. О пристрастии Сергея Есенина к алкоголю известно пожалуй всем. Но быть может именно благодаря этой пагубной привычке Есенину удавалось с такой поразительной точностью изложить в своих стихах мотивы русской действительности и загадочной русской души и грусти.
Лондон Джек. Он работал по 17 часов в сутки, и за 15 лет писательства сочинил на 40 томов. При этом страдал депрессией и алкоголизмом. В ночь на 22 ноября 1916 года Джек Лондон покончил с собой. Рядом с телом нашли блокнот, в котором были цифры: перед смертью писатель вычислял необходимую дозу яда.
Стейнбек Джон. В 1947 году он приехал в Советский Союз, чтобы написать серию репортажей. Утомившись от официоза, Стейнбек решил посмотреть настоящую жизнь русских. Он вышел из московского отеля один и догулялся до того, что напился в компании алкашей (!) и заснул на скамейке.
Стайрон Уильям. Пил 40 лет подряд. В возрасте 60 лет Стайрон заработал непереносимость алкоголя. Один глоток - и у него начинались тошнота и кошмары. Стайрон перестал пить, однако без привычных вливаний ему было еще хуже. Он впал в депрессию и попал в психиатрическую больницу. Оклемался и написал - по следам своего пребывания в дурдоме - книгу "Зримая тьма". Прожил после этого Стайрон еще 15 лет, умер в возрасте 86 лет. Не пил. Страдал ли от вынужденной трезвости, мы не знаем.
Твардовский Александр Трифонович
Берггольц Ольга Федоровна
Олеша Юрий Карлович
Успенский Николай
Блок Александр Александрович
Фадеев Александр Александрович
и многие другие писатели

К сожалению, их очень много. Многие и умирали от алкоголизма опустившимися людьми или совершали на его фоне самоубийства.
Более подробно о влиянии порока на их жизнь и творчество.

«Гений и злодейство - две вещи несовместные», - уверял Александр Сергеевич Пушкин. Но реальность даёт понять, что и «гений не без порока». Сегодня не секрет, что среди самых великих писателей были и алкоголики, и наркоманы, и личности нетрадиционной ориентации. Но ведь для преданных читателей презумпция невиновности в отношении любимых авторов работает в режиме нон-стоп. В нашем обзоре 10 великих писателей с их тайными страстями и пороками.

1. Владимир Набоков

Пламенной страстью писателя и филолога Владимира Набокова были бабочки. Он их ловил, изучал, рисовал, составлял их описание и с удовольствием рассказывал о предмете своего увлечения друзьям и знакомы. Бабочка даже стала чем-то вроде его личного фирменного знака.

2. Джордж Гордон Байрон

Великий британский поэт Джордж Байрон – хромой, толстый и мало привлекательный человек – был чрезвычайно любвеобилен. За год жизни в Венеции он осчастливил собой 250 дам. Он арендовал дворец Мосениго и превратил его в настоящий дом терпимости. Известно, что ему удалось соблазнить леди Каролину Лэм, которая говорила о нём, как о самом опасном и недобром из всех известных её людей, а затем Байрон соблазнил и её кузину, и собственную сводную сестру. Безусловно, можно было бы посчитать, что Байрон приврал, говоря о 250 любовницах, если бы не одно но. О каждой своей любовнице он оставлял память – прядь лобковых волос, которую помещал в конверт с указанием имени. Эти конверты были обнаружены уже в наше время в его доме в библиотеке.

Ещё одной страстью Байрона была диета – он старался изо всех сил сбросить все и добиться «благородной бледности». Для этого он пил уксус, разбавленный водой. В результате вес Байрон начал терять, а в придачу получил тошноту, диарею и умер в расцвете сил.

3. Чарльз Диккенс

Однажды Чарльз Диккенс признался: «Какая-то незримая сила влечёт меня в морг». Речь шла о парижском морге, где в 19-ом веке на всеобщее обозрение выставляли неопознанные тела. Диккенса так захватывали трупы, что в этом заведении он мог проводить дни напролёт, наблюдая, как привозят мёртвые тела, вскрывают, готовят к погребению. Чувство, которое его охватывало, он называл «притягательностью отвратительного».

4. Эдгар Аллан По

Эдгара Аллана По можно считать самым отпетым писателем-алкоголиком XIX века. Он не раз оказывался в больнице с приступами белой горячки, где яростно ругался и дрался с привидениями. Даже в мир иной он отошёл в алкогольном угаре. По выпил всё спиртное, которое привезли ему в день выборов за то, что он согласился участвовать в них в качестве подставного кандидата. Его нашли в канаве, доставили в больницу, где он и скончался от инсульта. Начиная с 1949 года на могиле писателя в Балтиморе некто регулярно оставляет бутылку «Мартеля» или «Хеннесси».

5. Михаил Булгаков

Михаил Булгаков собирал коллекцию билетов на все спектакли, которые посетил. Но наряду с этим невинным увлечением был у него и серьёзный порок - увлечении морфием. "Есть вещи и похуже морфия, но лучше нет," - утверждал писатель.

Леонид Карум, муж сестры Булгакова, рассказывал в своей книге: ««Михаил был морфинистом, и иногда ночью после укола, который он делал себе сам, ему становилось плохо, он умирал. К утру он выздоравливал, однако чувствовал себя до вечера плохо. Но после обеда у него был приём, и жизнь восстанавливалась. Иногда же ночью его давили кошмары. Он вскакивал с постели и гнался за призраками. Может быть, отсюда и стал в своих произведениях смешивать реальную жизнь с фантастикой».

6. Александр Дюма

Александр Дюма-старший прославился не только своими увлекательными романами. Современники знали его как неутомимого соблазнителя и развратника. На протяжении всей своей жизни он не хранил верность ни одной женщине, в там числе и своей жене. Он хвастался, что дал жизнь 500 незаконнорожденным детям, но признавал официально отцовство лишь троих. Когда к Дюма-отцу заглядывал в гости Дюма-сын, в доме начинался настоящий переполох. Дюма –старший метался по поместью, пытаясь куда-нибудь спрятать многочисленных полуодетых барышень.

Современники Оноре де Бальзака вспоминали, что он страстно любил кофе, предпочитал его всем другим напиткам и пил в любое время суток. В день Бальзак мог выпить более 20 чашек. Простая арифметика позволяет вычислить, что, работая над самым масштабным своим произведением «Человеческой комедией», Оноре де Бальзак выпил не менее 15 000 чашек своего любимого кофе.

Автор «Мёртвых душ» и «Вечеров на хуторе близ Диканьки» питал страсть к рукоделию – он кроил сестрам платья, вязал на спицах, шил себе шейные платки и ткал пояса. А ещё Николай Васильевич обожал миниатюрные издания. Хотя математику он не знал и не любил, но выписывал математическую энциклопедию лишь потому, что печатали её в шестнадцатую часть листа (10,5×7,5 см). Кулинарной страстью Гоголя были не только вареники, но и козье молоко. Гоголь варил его особым способом, добавляя в него ром.

Знаменитый мыслитель и поэт Гете обожал всеми фибрами души фиалки. Он не просто любовался ими, он их разводил, причём весьма оригинальным способом. Прогуливаясь по окрестностям Веймара, он всегда брал с собой семена фиалок и сеял цветы повсюду. Через несколько лет пригород Веймара оказался усыпан голубыми душистыми цветами, которые там и сегодня называют «цветы Гете».

Трумен Капоте – автор «Завтрака у Тиффани» и «Хладнокровного убийства» - о себе говорил так: «Я - алкоголик. Я - наркоман. Я - гомосексуалист. Я - гений...»

Кто может дать лучший совет, чем человек, повидавший жизнь. будут интересным даже тем, кто к творчеству Булгакова равнодушен.