Iii. Вольтер о Петре I к сему делу, по правде, Вольтера никто не может быть способнее

[О работе над “Россией при Петре I”]

Переписка с Иваном Ивановичем Шуваловым – важнейший источник для понимания замысла труда Вольтера. И.И. Шувалов (1727 – 1797) – фаворит императрицы Елизаветы Петровны, по- кровительствовал деятелям просвещения и науки. Был первым ку- ратором Московского университета. Через него велись все перего- воры с знаменитым французом, прославившимся к этому времени созданием «Истории Карла XII», одним из самых популярных за- падноевропейских исторических сочинений первой половины XVIII века. Сбор фактического материала для Вольтера в России был поручен академикам М.В. Ломоносову и Г.Ф. Миллеру.

Вольтер – графу И.И. Шувалову

Не получив ещё записей, коими вы, Ваше сиятельство, изво- лили обнадёжить меня, я хочу убедить вас хотя бы своим усерди- ем, что стараюсь не остаться недостойным вашего внимания. Имею честь послать вам восемь глав «Истории Петра I», что является беглым наброском, сделанным мною по рукописным воспомина- ниям генерала Лефорта, по «Дипломатическим сношениям Китая», по сочинениям Страленберга и Перри. Я не воспользовался «Жиз- нью Петра Великого», ошибочно приписанной некоему Руссе в Голландии. Это просто собрание сплетен и плохо выправленных ошибок; впрочем, проходимец, пишущий под вымышленным име- нем, не заслуживает никакого доверия. Я хотел бы знать, прежде всего, одобрите ли вы мой замысел и заметите ли мои старания сочетать историческую точность с чувством меры.

Я не считаю, сударь, что надобно всегда распространяться подробно о войнах, если подробности не служат для характерис- тики чего-либо великого и полезного. Анекдоты из личной жиз- ни, думается мне, заслуживают внимания лишь постольку, по- скольку они знакомят нас с нравами общества. Позволительно затронуть некоторые слабости великого человека, тем паче, если он избавился от них. Например, несдержанность царя по отно- шению к генералу Лефорту может быть упомянута, ибо раскаяние

его должно являться назидательным примером; однако, если вы со- чтёте, что этот анекдот лучше изъять, то я легко им пожертвую. Знай- те, сударь, что моя основная задача – рассказать о благе, содеянном Петром I для своей родины, и описать его славные начинания, кото- рым следует его августейшая наследница.

Льщу себя надеждой, что вы соблаговолите известить её величе- ство о моём усердии и о том, что я продолжу свой труд с её соизволе- ния. Я отлично знаю, что пройдёт некоторое время, пока я получу от вас записи, любезно предназначенные для меня. Чем нетерпеливее я буду ждать, тем будет приятнее получить их. Будьте уверены, сударь, что я ничем не пренебрегу, дабы воздать должное вашей империи. Я буду руководствоваться одновременно приверженностью к истории и желанием быть угодным вам. Вы могли бы избрать лучшего исто- рика, но не могли бы довериться более усердному.

…Nota. Мне кажется существенным не озаглавливать этот труд «Жизнь» либо «История Петра I», - такое название принуж- дает историка ничего не обходить, обязывает его высказывать отвратительные истины, а ежели он их скроет, это не принесёт чести ни ему, ни тем, кто поручил ему исторический труд. Итак, лучше всего остановиться на следующем заглавии и содержании:

«Россия при Петре 1». Указав на этот замысел, мы можем устра- нить все рассказы о личной жизни царя, могущие уменьшить его славу, и допустим лишь то, что связано с великими деяниями, которые он начал и которые продолжили после него. Слабости либо вспыльчивость его характера не имеют ничего общего с высоким предметом нашего труда, который будет равно содей- ствовать славе Петра Великого, славе императрицы, его наслед- ницы, и славе нации. Таков замысел работы, которая будет на- писана с одобрения её величества.

… Чем больше будут знать о вашей державе, тем больше будут её почитать. В мире нет другой нации, которая стала бы столь выдающейся во всех областях в столь краткий срок. Вам понадобилось каких-нибудь полвека, чтобы объять все полезные и приятные науки. Именно это удивительное чудо я и хотел бы описать. Я буду просто вашим секретарём в этом великом и благо-

родном начинании. Не сомневаюсь, что ваша приверженность к им- ператрице и к вашей отчизне заставила вас собрать всё, что только может способствовать славе как той, так и другой. Земледелие, ману- фактуры, мореходство, всевозможные открытия, государственное устройство, военные уставы, законы, нравы, искусства – всё входит в ваш замысел. Ни один цветок не должен выпасть из этого венка /…/ Писано в Делис, близ Женевы 20 апреля 1758 года.

… Я всегда считал, что история требует такого же мастер- ства, как трагедия: требует экспозиции, завязки, развязки; необ- ходимо так расположить все фигуры на историческом полотне, чтобы они оттеняли главное действующее лицо, но отнюдь не высказывать нарочитого стремления выдвинуть его. Основыва- ясь на этом правиле, я и буду писать.

…Вижу по вашим записям, что барон Страленберг, кото- рый дал нам более полное представление о России, чем другие чужеземцы, тем не менее ошибся во многом. Вы обнаружили так- же ряд промахов, допущенных самим генералом Лефортом, от семейства которого я получил рукописные мемуары. Особенно же вы ставите под сомнение чрезвычайно ценную рукопись, ко- торой я располагаю уже много лет, - она принадлежит перу по- сланника, долго состоявшего при дворе Петра Великого.

Многое, о чём он рассказывает, я вынужден опустить, ибо всё это не способствует славе монарха, да, к счастью, и не нужно для великой цели, которую мы ставим перед собой.

Цель эта – запечатлеть то, что создано было в науках, нравах, законах, военных уставах, торговле, промыслах, во всём государ- ственном устройстве и тому подобное, а не разглашать проявле- ния слабости либо жестокосердия, даже если они вполне досто- верны. Было бы малодушием от них отрекаться, но разумнее умол- чать о них, ибо долг мой, как мне представляется, подражать Титу Ливию, который рассуждает о великих делах, а не Светонию, ко- торый только и знает, что рассказывает о личной жизни.

Прибавлю, что существуют устоявшиеся мнения, с которы- ми трудно бороться. Например, Карл XII действительно обла- дал личными достоинствами, редкими у государей. Но эти качества, которые заслуживали бы изумления в гренадёре, были, возможно,

недостатком у короля.

Маршал Шверин и другие генералы, служившие при Карле XII, рассказывали мне, что он, подготовив в общих чертах план сражения, предоставлял им развивать все детали, говоря: «Дей- ствуйте, да поскорее. Довольно заниматься пустяками». И он отправлялся в бой первым, во главе своих телохранителей, упи- ваясь резнёй и смертоубийством, а после сражения появлялся, как ни в чём не бывало, словно встал из-за трапезы.

Вот, сударь, кого люди всех времён и всех стран называют героями; чернь всех времён и всех стран воплощает в этом наиме- новании жажду бойни. Король–солдат называется героем, но че- ловек истинно великий – это монарх, достоинства которого более добропорядочны, чем ослепительны, - монарх-законодатель, со- зидатель и воин; а великий человек возносится над героем. Я по- лагаю, что вы будете довольны, увидев, как я устанавливаю это различие. Теперь позвольте мне представить вашему просвещён- ному суждению замечания более важные. Олеарий, а после него граф Карлейль – посланник в Москве – считали Россию страной, где почти всё должно быть создано вновь. Свидетельства их осно- вательны, и ежели бы им возразили, что Россия с той поры приоб- рела новые жизненные блага, этим нисколько не умалили бы сла- вы Петра I, которому Россия обязана появлением почти всех наук и искусств, - иначе ему нечего было бы и создавать.

…Не столь важно, носили или нет поверх сутаны епанчу; однако из чистого любопытства я всё же хотел бы знать, почему у Олеария на всех эстампах парадным одеянием является одетая поверх сутаны широкая епанча, скреплённая на груди аграфом. Эта старинная одежда кажется мне весьма благородной.

Что касается слова «царь», то я хотел бы знать, в каком году была написана славянская библия, где говорится о царе Давиде, и о царе Соломоне. Я склонен думать, что tsar или thsar проис- ходит от sha, а не от «цезарь», но всё это не столь существенно.

Важнейшая цель – создать точное и внушительное представ- ление о всех учреждениях, основанных Петром I, и о тех пре- пятствиях, которые он преодолел, - ибо никогда не бывает больших дел без больших трудностей.

Признаюсь, что я не вижу в войне Петра I с Карлом XII иных побудительных причин, кроме удобного расположения театра военных действий. И я не постигаю, почему он пожелал атако- вать Швецию у Балтийского моря, ведь его первоначальным на- мерением было укрепиться на Чёрном море. В истории часто встречаются трудно разрешимые загадки.

Буду желать, сударь, новых указаний, коими вы соблагово- лите почтить меня, о кампаниях Петра Великого, о мире со Шве- цией, о суде над его сыном, о смерти царя, о мерах, направлен- ных на поддержание его великих начинаний и обо всём том, что может способствовать славе вашей империи. Правление царству- ющей императрицы кажется мне наиболее достохвальным, ибо это самое гуманное из всех правительств.

Огромным преимуществом в истории России является то, что в ней мы не встречаем распрей с папами. Эти злосчастные дрязги, которые унизили Запад, были неизвестны русским.

Перевод Н. Немчиновой. Вольтер. Собрание сочинений. Т. II. М.: Изд. Дом Русано-

ва: Литература: Сигма-пресс, 1998. С. 557 - 562.

Примечания

Генерал Лефорт Франц Яковлевич (1655/56 – 1699) – выхо- дец из Швейцарии, любимец и сподвижник Петра I. Генерал и адмирал русской службы.

Страленберг – смотри примечания к статье Л. Жокура «Рос- сия» (семинар «Историческая мысль в Энциклопедии Дидро и Д`Аламбера»).

Перри – смотри примечания к статье Л. Жокура «Россия» (семинар «Историческая мысль в Энциклопедии Дидро и Д?А- ламбера»).

Руссе де Мисси, Жан (1686 – 1762) – французский писатель, живший в Голландии. Среди изданных им книг «Мемуары о жиз- ни Петра Великого».

Её величество – Елизавета Петровна (1709 – 1761/62), императ- рица России, младшая дочь Петра I и Екатерины I. С её санкции ве-

лись переговоры И.И. Шувалова и Вольтера о написании «России при Петре I».

Светоний - Гай Светоний Транквилл (около 70 – около 140), римский историк, автор компилятивных сочинений. Наиболее известное из них - «Жизнь двенадцати цезарей», наполненное массой фактов и анекдотов.

Карл XII (1682 – 1718) - король Швеции с 1697. Остался в истории как король – воин, принимавший непосредственное уча- стие в сражениях.

Маршал Шверин Курт Кристоф (1684 - 1757) – прусский ге- нерал – фельдмаршал. В 1712 году был отправлен мекленбургс- ким герцогом в Бендеры к Карлу XII, где пробыл около года.

Олеарий Адам (1603 – 71) – немецкий путешественник. В со- ставе шлезвиг–гольштейнского посольства посетил Россию в 1633

Граф Карлейль Чарльз – приближённый английского коро- ля Карла II, глава посольства в Россию в 1663 году.

Давид (конец XI – около 950 до н.э.) - царь Израильско– Иудейского государства, основатель его столицы – Иерусалима. Соломон - царь Израильско–Иудейского государства в 965

– 928 гг. до н.э. Согласно библейской традиции, ему принадле- жит авторство нескольких книг Библии.

Вопросы и задания

1. Что понимает Вольтер под предметом исторического ис- следования?

2. Охарактеризуйте источниковую базу Вольтера.

3. Каковы принципы отбора Вольтером исторических источ- ников?

4. Согласны ли вы с утверждением о мастерстве историка, высказанном Вольтером в начале письма от 17 июля 1758 года?

5. В чём видит Вольтер отличие Петра I от Карла XII?

6. Согласны ли вы с трактовкой Вольтером этимологии сло- ва «царь»?

Глава III . Вольтер о Петре I

К сему делу, по правде, Вольтера никто не может быть способнее...

Он человек опасный и подал в рассуждении высоких особ худые примеры своего характера.

М. В. Ломоносов

Мудрец на троне – вот мой герой.

Вольтер

Труды Вольтера о Петре I занимают исключительное место во французской россике XVIII в. Отражая существенные черты историко-философских взглядов знаменитого автора, они вызвали широкий отклик и споры в Европе и в России. О работе Вольтера над петровской темой, особенно над «Историей Российской империи при Петре Великом», написано немало. В отечественной историографии наиболее солидные труды принадлежат Е. Ф. Шмурло, который изложил историю создания Вольтером его главной книги о Петре, обстоятельным образом осветил отношение знаменитого французского автора с его русскими заказчиками, помощниками и критиками. Исследователь опубликовал все замечания, полученные Вольтером из Петербурга. Е. Ф. Шмурло, начавший свою работу в России 1 , и завершивший ее в эмиграции 2 , дал, пожалуй, наиболее развернутую характеристику и оценку главного сочинения Вольтера о Петре I. Ряд ценных дополнений к этой характеристике содержит статья М. П. Алексеева «Вольтер и русская культура» 3 . В книге К. Н. Державина «Вольтер» (М., 1946) «История Петра» рассматривается как образец «философской истории».

Большинство исследователей советского периода сосредоточились на частных вопросах, касающихся создания вольтеровской «Истории». Н. С. Платонова, Ф. М. Прийма, Е. С. Кулябко и Н. В. Соколова, Г. Н. Моисеева и другие вводили в научный оборот новые материалы с акцентом на особой роли М. В. Ломоносова в подготовке материалов для Вольтера. Изучая бытование произведений Вольтера в России, П. Р. Заборов пришел к выводу о том, что произведения Вольтера о Петре долго не могли пройти русской цензуры и вышли в России с большим опозданием 4 . Работы Л. Л. Альбиной, опирающиеся на материалы Вольтеровской библиотеки, раскрывают источники работ Вольтера о Петре I и источниковедческие приемы просветителя 5 .

Большой интерес представляют работы иностранных исследователей. Д. Мореншильдт 6 (США) отметил большую роль полемики Вольтера и Руссо о петровских реформах в развитии общественно-политической мысли Франции. Полемически заостренными представляются оценки вольтеровских трудов о Петре в капитальной работе А. Лортолари 7 (Франция). Попытку по-новому взглянуть на сотрудничество Ломоносова с Вольтером предпринял В. Черный 8 (Чехословакия). В Оксфорде в серии «Исследование Вольтера и восемнадцатого века » была опубликована работа К. Уилбергер «Россия Вольтера: окно на Восток» 9 . Она является наиболее детальным и полным рассмотрением русской темы в творчестве Вольтера. К. Уилбергер смогла привлечь не только все сочинения Вольтера, посвященные России, но и отдельные упоминания о ней, рассеянные по многочисленным произведениям, а также переписку философа. В настоящее время коллективом авторов под руководством М. Марво осуществлено первое критическое, комментированное издание «Истории Российской империи при Петре Великом» Вольтера 10 . К сожалению, мы не имели возможности в полной мере пользоваться этим изданием, уже нашедшим положительный отклик в печати 11 , при подготовке настоящей книги. Рассматривает петровскую тему в творчестве Вольтера и Л. Вульф в своей книге, вышедшей в США в 1994 г. 12 Он полагает, что «История» Вольтера была скорее зеркалом, в котором отразилась Европа, чем реальным жизнеописанием русского царя. Л. Вульф увлечен изучением экзотического мира полу-Востока–полу-Европы, придуманного, «изобретенного» европейскими авторами XVIII в. Тем самым Вульф продолжает тему «русского миража». В отличие от него К. и М. Мерво в своей последней статье, не отрицая «пропагандистского», «философского» значения «Истории» Вольтера, считают, что сам Вольтер не поддался «русскому миражу», он располагал обширной информацией о России. Исследователи отдают должное русским помощникам Вольтера и тем источникам, которые они предоставили в его распоряжение 13 .

В целом тема «Вольтер о Петре I» изучена довольно основательно. Поэтому мы в своей работе ограничимся лишь тем, что отметим основные этапы работы Вольтера над петровской темой с целью выявить особенности вольтеровского отношения к Петру I. Обратимся мы и к некоторым малоизвестным русским откликам на труды Вольтера о Петре.

Первая встреча Вольтера со своим будущим героем произошла случайно в 1717 г. во время визита русского царя в Париж. «Когда я его видел сорок лет тому назад ходящим по парижским лавкам, – писал позже знаменитый француз, – ни он, ни я еще не подозревали, что я однажды сделаюсь его историком» (к Тьерио, 12 июня 1759 г.) 14 . Дальнейшие «встречи» были уже не случайными, это были встречи автора со своим героем.

Образ русского царя достаточно отчетливо вырисовывается уже в одном из ранних исторических произведений Вольтера – «Истории Карла XII». Это сочинение в отличие от его «Истории Российской империи при Петре Великом» не пользовалось особым вниманием отечественных историков. В единственной посвященной ему специальной работе – небольшом эссе С. Д. Артамонова – русские сюжеты лишь кратко упомянуты 15 . Между тем именно с историей шведского короля и его завоеваний связано зарождение интереса великого француза к России и к Петру I.

Написанная во второй половине 20-х гг. (первый том вышел в 1730, второй – в 1731 г.), «История Карла XII» была первой в ряду знаменитых вольтеровских «Историй» – Людовика XIV (1751), Петра I (1759), Людовика ХV (1769). Автор тогда не написал еще ни «Опыта о нравах и духе народов», ни «Философии истории», у него лишь формировался собственный взгляд на историю.

Свои цели и исследовательские принципы Вольтер специально сформулировал в сочинениях, сопутствовавших «Истории Карла XII». Во «Вступительном слове» 16 , появившемся одновременно со вторым томом «Истории», Вольтер писал о полной бесполезности бесчисленных историй ничтожных королей, но полагал, что жизнеописания некоторых монархов могут быть поучительными, а потому полезными для общества. В дальнейшем Вольтер выступит за то, чтобы заменить историю королей и битв историей народов и нравов. Но осуществить эту идею было не так уж просто. И сам он начинал, как видим, с истории шведского короля-полководца и его «соперника в славе» – Петра I. Вольтер считал, что его герои являются наиболее яркими персонажами многовековой истории, причем Петр – «гораздо более великий человек, чем Карл», так как он был царем–законодателем и созидателем. Но и деяния шведского короля представляются историку поучительными. «Несомненно, не найдется монарха, – писал Вольтер, – который бы, читая о жизни Карла XII, не излечился бы от безумия завоеваний» 17 .

Сформулировав просветительские задачи своего труда, Вольтер пишет далее о необходимости опираться на достоверные источники. Он определяет следующие критерии достоверности: сведения должны исходить от очевидцев событий, но по прошествии некоторого времени, когда исчезнет злободневность; следует доверять тем свидетелям, которые не имеют личных мотивов для искажения фактов. Автор считает необходимым опускать мелочи военной истории и придворного быта, которые могут заслонить собой главное. Проблеме достоверности источников и их интерпретации посвящено остроумное послесловие «Пирронизм истории, или О том, что следует уметь сомневаться» 18 . Заботы Вольтера о достоверности источников и постоянное «сомнение» историка дали свои результаты. По мнению позднейших ученых, в описании деяний Карла XII автор допустил лишь второстепенные ошибки 19 .

Несколько сложнее обстоит дело с русскими сюжетами вольтеровской истории. Сведения о России Вольтер черпал из рукописных мемуаров И. Лефорта, опубликованных сочинений Д. Перри, Ф. Х. Вебера, Б. Фонтенеля, Ж. Руссе де Мисси. Круг источников был ограниченным. Сознавая это, Вольтер постоянно стремился его расширить.

Уже выпустив книгу о Карле XII, которая принесла ему заслуженную славу 20 , Вольтер продолжает размышлять о своих героях, ищет новые источники. Он задумывает новое дополненное издание, которое и было осуществлено в 1739 г. 21 При этом были значительно расширены разделы, посвященные России и Петру I. В новом издании Вольтер почти удвоил число страниц, касающихся истории России 22 .

Подчеркнем, что в это время интерес Вольтера к русской теме был далек от всякой политической конъюнктуры. Русско-французские политические отношения в 30-е гг. были до крайности обострены: в 1734 г. русские и французы впервые в истории скрестили оружие в войне за польское наследство 23 . Вольтеру приходилось вступать в спор из-за Петра со своим новым другом и поклонником прусским принцем Фридрихом. Тем не менее образ царя-преобразователя все больше занимал мысли философа. В письме к Фридриху (ок. 1 июня 1737 г.) Вольтер сожалел, что ему пришлось так много говорить в своей книге о битвах и дурных делах людей. Он выражал желание вникнуть в детали того, «что царь сделал для блага человечества». Вольтер нуждается в новых источниках: «У меня, в моем Сирейском уединении (замок Сирей на северо-востоке Франции. – С. М. ) нет мемуаров о Московии». Философ обращается к Фридриху, который на первых порах казался поклонником Петра I, со следующей просьбой: «…я умоляю Вас, соизвольте поручить одному из Ваших просвещенных слуг, находящихся в России, ответить на приложенные здесь вопросы» 24 . Вольтера интересовало: «1. В начале правления Петра I были ли московиты так грубы, как об этом говорят? 2. Какие важные и полезные перемены царь произвел в религии? 3. В управлении государством? 4. В военном искусстве? 5. В коммерции? 6. Какие общественные работы начаты, какие закончены, какие проектировались, как то: морские коммуникации, каналы, суда, здания, города и т. д.? 7. Какие проекты в науках, какие учреждения? Какие результаты получены? 8. Какие колонии вышли из России? И с каким успехом? 9. Как изменились одежда, нравы, обычаи? 10. Московия теперь более населена, чем прежде? 11. Каково примерно население и сколько священников? 12. Сколько денег?» 25 . В этих пунктах уже наметился важный для историографии поворот к истории общества и культуры.

Вопросы Вольтера Фридрих направил своему «другу» саксонскому посланнику при русском дворе У. фон Зуму. Короткий и уклончивый ответ последнего не удовлетворил Фридриха. Одновременно принц обратился к бывшему секретарю прусского посольства в России И. Г. Фоккеродту, который 18 лет провел в России, хорошо знал страну и владел русским языком. Сочинение Фоккеродта, представляющее собой подробные ответы на поставленные вопросы, Фридрих в ноябре 1737 г. направил Вольтеру 26 .

Записки Фоккеродта, опубликованные Э. Германном в 1872 г., получили широкую, до некоторой степени скандальную известность 27 . Тогда же А. Брикнер подверг их тщательному источниковедческому анализу 28 . Между учеными произошел спор относительно объективности Фоккеродта 29 . Записки вскоре были опубликованы на русском языке 30 и широко использовались при изучении истории России петровского времени. Но за автором все-таки закрепилось звание тенденциозного писателя, склонного к русофобии. Об этом свидетельствует, например, мнение Н. Н. Молчанова: «Фоккеродт пустил в ход фантазию, собрал все мыслимые и немыслимые сплетни и слухи о русском царе, добавил к ним собственные дикие вымыслы и представил королю это сочинение. Но Фридрих счел пасквиль слишком мягким и добавил в текст собственные суждения, призванные развенчать славу Петра. Прусские сочинители изобразили прославленного императора дикарем, психически ненормальным человеком, трусливым и глупым, невежественным, невероятно жестоким и бесчестным. А очевидные достижения Петра объявили просто результатом случайностей. Так возникло фоккеродтовское направление в историографии Петра, которое существует до сих пор?» 31 . Эта точка зрения на сочинение Фоккеродта грешит многими преувеличениями. К чести немецкого дипломата следует отметить, что он не разделял многих антирусских стереотипов, которые были широко распространены в Европе XVI–XVIII вв. Отвечая на первый вопрос Вольтера, он вполне резонно писал, что русский народ нельзя мерить европейскими мерками. У русских свои понятия о добре и зле, свои «правила честности». Их нельзя представлять простоватыми и неразумными дикарями. Этот народ на протяжении веков был способен к самостоятельному государственному развитию, он успешно оборонял свою страну от врагов. При этом народ вызывал у автора больше симпатии и сочувствия, чем Петр I. Фоккеродта отталкивает в Петре неограниченная самодержавная власть, грубость, необдуманность многих решений. Русский царь, в изображении немецкого автора, не лишен талантов: имея «очень здравые мысли о полезном и вредном для коммерции», он поддержал торговлю, создал мощную промышленность, он заботился о развитии армии и галерного флота, сделавших его опасным для врагов. Фоккеродт с сочувствием говорит о церковных преобразованиях Петра. Но подчас автор действительно не пренебрегал недостоверными слухами о неблаговидных поступках царя. В целом же сочинение Фоккеродта не было злобным антирусским памфлетом, оно содержало ценную историческую информацию. Об этом свидетельствует и широкое использование Вольтером сведений немецкого дипломата в своих работах о Петре 32 .

Мы не знаем, подверг ли Фридрих записки Фоккеродта какой-либо обработке 33 , но прусский принц с этого времени проникся отрицательным отношением к русскому царю, о чем неоднократно потом писал Вольтеру. Последнего доводы прусских авторов не убедили. В письмах он с горячностью защищал своего героя. «Я согласен, – писал Вольтер Фридриху в январе 1738 г., – это был варвар. Но, наконец, это варвар, который сотворил людей, это варвар, который покинул свою империю, чтобы учиться царствовать, это варвар, который поборол свое воспитание и свою натуру. Он основал города, он соединил моря каналами, он научил морскому делу народ, который не имел о нем понятия. Он даже хотел ввести общество среди людей, не знавших общественных отношений. Без сомнения у него были большие недостатки, но не покрывались ли они этим творческим умом, этим множеством проектов, изобретенных для величия его страны, многие из которых были исполнены? Разве он не учредил искусства? Разве, наконец, он не сократил количество монахов? …Я не буду скрывать его ошибки, но я превознесу, как только смогу, не только то, что он сделал великого и прекрасного, но и то, что он хотел сделать» 34 .

Хотя Вольтер не разделял взглядов Фридриха на русского царя, его очень заинтересовали присланные из Пруссии материалы. Он просил у Фридриха дополнительных сведений по таким острым вопросам, как судьбы царевича Алексея и царицы Екатерины. В 1738 г. Фридрих прислал ему новые сведения о жизни царевича и Екатерины, а также совершенно невероятные анекдоты, услышанные от бывшего бранденбургского посланника в России М. Л. фон Принтцена.

Французский историк сумел в полной мере использовать сведения, присланные ему из Пруссии, особенно записку Фоккеродта. Можно утверждать, что те «200 строк» о Петре, которыми Вольтер дополнил издание 1739 г., почти целиком основываются на сведениях прусского дипломата. Церковная реформа и дело Талицкого, характеристика стрелецкого войска и военные реформы Петра, успехи в строительстве галерного флота, архитектурные вкусы царя, сведения о количестве войск и кораблей, данные о населении России – все это изложено по Фоккеродту. Но под пером прославленного историка эти факты приобретают иной ракурс и другую оценку. Приведем два примера, показывающие приемы работы Вольтера над источниками.

Повествуя о церковных делах, Фоккеродт касается известного дела Г. Талицкого. «…Талицкий, изучавший в Москве книгопечатание, тайно завел в деревне печатню и обнародовал книжечку, в которой доказывал, что Петр – Антихрист, потому что стрижением бород позорит образ Божий, приказывает резать и распластывать людей по их смерти… Талицкого скоро открыли и, в награду за его труд, сжили с бела света. А творение его взялся опровергнуть один монах… Стефан Яворский. …Одно из самых главных доказательств, почему Петр не Антихрист, выводилось из того, что Антихристово число 666 никакой кабалой нельзя было составить из имени Петра. …Это произведение так понравилось Петру I, что он велел распространить его посредством печати, а Яворского назначил Рязанским епископом» 35 . У Вольтера этот сюжет выглядит следующим образом: «Монахи не были довольны реформой. Едва царь учредил типографии, как они воспользовались ими для того, чтобы обесславить его: они напечатали, что он антихрист. Доказательством этому было то, что он приказал брить бороды живым людям. И что в его академиях анатомировали мертвых. Но другой монах, пожелавший сделать карьеру, написал опровержение на эту книгу и доказал, что Петр – не антихрист, потому что число 666 не входит в его имя. Автор пасквиля был колесован, а автор опровержения был возведен в сан Рязанского епископа» 36 . Как видим, факты полностью совпадают. За исключением тех мелочей, на которые Вольтер считал возможным не обращать внимания. Историк как бы между прочим замечает, что именно Петр завел типографии и академии, и что эти благие дела монахи обратили ему во вред.

Фоккеродт писал о склонности Петра к механике и с неодобрением замечал, что царь вникал в мелочи, недостойные великого государя: «…до конца его жизни самым приятным его занятием было точение (на токарном станке. – С. М. ), дерганье зубов, выпускание воды у больных водянкой и другие подобные фокусы» 37 . У Вольтера этот материал приобрел такой вид: «Он изучал все, даже хирургию. Его видели делающего операцию выцеживания воды у больного водянкой; он был прекрасно знаком с механикой и обучал ремесленников» 38 .

Повествуя о невежестве русского духовенства (любимая тема просветителя!), Вольтер прямо ссылался на сведения Фоккеродта, не называя его имени: «Человек, достойный доверия, рассказывал мне, что он присутствовал на публичном диспуте, где дело шло о том, чтобы узнать, составляет ли грех курение табака. Оппоненты доказывали, что напиваться водки можно, а курить нельзя, потому что в священном писании сказано, что сквернит человека не то, что входит в уста, а то, что исходит из уст» 39 .

В полной мере использовав записку Фоккеродта, Вольтер, конечно же, не хотел ограничиваться ею. Он искал новые материалы о России и, в частности, 13 марта 1739 г. обращался к русскому послу во Франции А. Д. Кантемиру с различными вопросами по поводу населения России.

И после выхода второго издания «Истории Карла XII» автор продолжал интересоваться новыми материалами по теме книги. Он собирался внести изменения в свой труд, получив воспоминания маршала И. М. Шуленбурга, журнал Г. Адлерфельда и «Историю» И. А. Нордберга. С Шуленбургом и с Нордбергом Вольтер имел переписку 40 . Но, верный своему подходу, Вольтер не собирался следовать, например, описаниям шведского офицера Адлерфельда, в которых, по словам историка, нельзя найти ничего, кроме следующего: «…в понедельник, 3 апреля, столько-то тысяч людей было погублено на таком-то поле; во вторник целые деревни были обращены в пепел и женщины были поглощены пламенем вместе с детьми, которых они держали на руках; в среду тысячи бомб уничтожили дома свободного и ни в чем не повинного города, который не заплатил сто тысяч экю иностранному победителю, проходившему под его стенами; в пятницу 15 или 16 тыс. пленных погибли от холода и голода» 41 . Зрелого Вольтера совсем не увлекала романтика битв и побед, которой он еще отдавал некоторую дань в «Истории Карла XII». В письме к Шуленбургу он вполне определенно высказывался о том, кто должен быть его героем, – «мудрец на троне» («un sage sur le trône: voilà mon héros»).

Таким образом, в ходе работы над своей первой историей Вольтер вел постоянный поиск источников, вырабатывал критический подход к свидетельствам современников, формулировал первые положения новой исторической концепции. Но при этом просветительская философская схема не подавляла в «Истории» Вольтера живого разнообразия фактов и характеров.

«История Карла XII» – это не только новаторское для своего времени историческое исследование, но и увлекательная историческая проза. Г. Флобер писал: «Читаю «Историю Карла XII» достопочтенного Вольтера. Здорово!, по крайней мере, настоящее повествование» 42 . Как заметил А. Лортолари, Вольтер – писатель и художник нередко входил в противоречие с Вольтером – историком и философом 43 . Как писатель он по достоинству оценил повествовательный интерес биографии шведского короля и создал литературный шедевр, немыслимый без наличия писательского пристрастия к своему герою 44 . Он невольно любуется своим героем, особенно в первом томе, где описывает победы молодого шведского короля.

Главный герой книги Вольтера – человек незаурядный, его портрет под пером великого писателя получился живым, одушевленным, неоднозначным. В первых главах «Истории» Карл – благородный и великодушный воин, герой, сумевший с 8 тысячами усталых воинов разбить 80 тысячную армию «московитов» под Нарвой. (Численность русской армии Вольтер преувеличил более чем вдвое.) Молодой король последовательно мстит своим многочисленным врагам, сговорившимся и объявившим ему войну. Вольтер знает, что Карл «геройствует» на чужих землях, захваченных шведами в XVII в. у соседей – Дании, Германии, Польши, России. Но автор подчеркивает, что эти приобретения были закреплены международными договорами. Вместе с «прямодушным по природе» шведским королем Вольтер негодует против коварства русского царя, послы которого заверяли шведов в мирных намерениях России как раз в то время, когда русская армия выступила под Нарву: «Молодой король, преисполненный чувства чести, не думал, что есть различные морали: одна для королей, другая для частных лиц» 45 . Предрасположение автора к своему герою проявляется и в том, что он воздерживается от комментариев даже в случае явного лицемерия Карла XII. «Однажды, когда король прогуливался верхом в окрестностях Лейпцига, один саксонский крестьянин бросился к его ногам, чтобы просить о правосудии против гренадера, который только что отнял у него все, что было приготовлено на обед семье. Король велел привести солдата. «Правда ли, – спросил он строго, – что Вы обокрали этого человека?» – «Государь, – ответил солдат, – я ему причинил меньше зла, чем Вы его господину. Вы лишили его королевства, а я взял у этого мужика лишь индейку». Король дал крестьянину десять дукатов и простил солдата за смелость и остроумие, говоря ему: «Помни, друг мой, что, хотя я и отнял королевство у короля Августа, но ничего не взял для себя» 46 . Однако факты, приведенные историком, говорят о другом: Краков, не сделавший ни одного выстрела в сторону шведов, был обложен контрибуцией в сто тысяч дукатов, в поисках драгоценностей шведы открыли гробницы польских королей, безжалостно ограбили Гданьск, Эльбинг, Львов. И тем не менее шведы изображены у Вольтера как цивилизованные воины («даже на грабеж они шли в порядке»). Русские же в войне поступают как варвары: они бегут в страхе перед шведами, они ведут войну «как кочующие татары, грабя, убегая и снова появляясь для того, чтобы грабить и бежать», русские пленники на коленях молят врагов о пощаде, но их тысячами убивают, словно баранов. Старые европейские стереотипы еще довлеют над Вольтером. Шведы для него – «свои», русские – «чужие», варвары 47 .

Вольтер оправдывал все действия Карла вплоть до отвержения им переговоров о мире с русским царем и его безрассудного похода на Россию. Если бы король, заключив мир, обратился к заботам об искусстве и коммерции, то, по мнению Вольтера, «он был бы действительно великим человеком». Но в истории все обернулось иначе. Безрассудство завоевателя, деспотизм, упрямство, которые Вольтер с самого начала подмечал в Карле, берут в короле верх, и он губит себя и Швецию. С развитием событий труд Вольтера все больше приобретает антивоенный и антидеспотический характер. Не случайно при описании нелепой смерти короля, одержимого идеей завоеваний, погубившего армию, истощившего страну и убитого случайным выстрелом, Вольтер приводит реплику бывшего при том французского инженера: «Комедия окончилась, пойдем ужинать» 48 . Подводя итог жизни Карла, Вольтер пишет: «Его жизнь должна служить поучением государям, насколько мирное правление счастливее и выше подобной славы» 49 .

Столь подробное обращение к вольтеровской характеристике Карла XII необходимо для того, чтобы лучше понять особенности образа Петра I, который строится на контрасте с образом главного героя книги. Можно сказать, что русский царь является главным положительным героем «Истории». Таковым Петр выступает уже в первых главах «Истории». Царь, терпящий поражения, все же велик, ибо имя Великого он снискал себе совсем не победами. Подобно Фонтенелю и другим европейским авторам, хвалившим Петра, Вольтер возвеличивает царя за счет показа глубокого варварства и невежества русского народа, который монарху предстояло цивилизовать. «Московиты были менее цивилизованными, чем мексиканцы, когда их открыл Кортес», – утверждал автор 50 . Правда, доказательства этого безграничного невежества скорее курьезны, чем основательны (летосчисление «от сотворения мира», начало года в сентябре, использование для счета «маленьких шариков, нанизанных на проволоку»). Наиболее резко Вольтер высказывается о религиозных обычаях Древней Руси. Этот абзац был опущен даже в полном переводе «Истории» 1909 г.: «Обычай исповеди соблюдался, но только в случае самых тяжелых преступлений; им казалось необходимым отпущение грехов, но не раскаяние. С благословением их попов они считали себя безгрешными перед богом. Они переходили без угрызений совести от исповеди к воровству и к убийству; и то, что является тормозом для других христиан, было у них поощрением к беззаконию» 51 . Описывая религиозные нравы русских, Вольтер кратко упоминает о таких печальных событиях петровского времени, как Астраханское восстание и сожжения старообрядцев.

Источник преобразований Вольтер видит только в гении Петра, проявившемся вдруг, вопреки обстоятельствам и воспитанию. «Он решил быть человеком, властвовать над людьми и создать новую нацию» 52 . В издании 1739 г. автор дополнил: «Один-единственный человек изменил величайшую империю в мире» 53 . Таким образом, борец с мифами и сказками в истории, Вольтер приложил немало усилий для создания мифа века Просвещения – о герое, творящем новую нацию.

В «Истории Карла XII» образ Петра сложился уже в полной мере. Как заметил Е. Ф. Шмурло, Вольтер почти ничего не смог прибавить к характеристике личности царя в своих последующих сочинениях о России: «великий государь», «законодатель», «творец новой нации», он также «превосходный плотник», «превосходнейший адмирал», «лучший лоцман на севере Европы». В своей стране он неутомимый труженик и преобразователь: он исследует природные богатства России, роется в недрах земных, сам исследует глубину рек и морей, лично следит за работой на корабельных верфях, лично испытывает качество добытых металлов, заботится об изготовлении точных географических карт и даже прилагает к ним свой личный труд.

Уже в начале своего повествования Вольтер характеризует преобразовательскую деятельность Петра целиком, дает обширный перечень реформ и успехов царя: религиозная реформа, уничтожение стрельцов, создание армии и флота, развитие торговли и торговых путей, строительство городов, зарождение науки 54 . Слабее всего у Вольтера представлена реформа государственного аппарата, сведения о которой довольно трудно было извлечь из его главного источника – записок Фоккеродта. Но это лишь перечень свершившихся дел, в котором нет размышлений о причинах и следствиях, нет развития событий. Как и следовало ожидать, особое внимание Вольтер уделил религиозной реформе царя. «Царь объявил себя главою церкви, и это дело, которое другому, менее абсолютному, государю стоило бы жизни и трона, удалось почти без противодействия и обеспечило ему успехи всех других нововведений».

Военные действия между шведской и русской армиями автор освещает как бы со шведской стороны. Отсюда – постоянное преувеличение численности русских войск и их потерь в битвах. Говоря о начале войны, Вольтер справедливо подметил притворное миролюбие, которое русский царь демонстрировал шведам накануне вступления в войну. Отмечал он и несуразности русского манифеста об объявлении войны. Первой победой русских над шведами Вольтер называет битву при Калише (1706), а до этого, как показывает автор, русские убегали от шведов, едва заслышав об их приближении. Сам Петр I приобрел «славу победителя шведов» в битве при Лесной (1708). Но эта победа русских под пером Вольтера выглядит довольно сомнительной. Битва действительно была очень упорной: шведы выдержали до десяти атак русских, прежде чем бежали с поля боя, оставив огромный обоз. Вольтер пишет, что против 15 тысячного корпуса Левенгаупта сражалось 40 тыс. русских. Эти цифры так далеки от истины (10-тысячное русское войско начинало сражение против 12,5 тыс. шведов 55), что автор посчитал необходимым исправить свою ошибку, когда писал «Историю Петра». Свое описание битвы Вольтер снабдил невероятными подробностями. По его словам, Петр, заметив, что его войска начинают отступать, приблизился к арьергарду, состоявшему из казаков и калмыков, и сказал: «Приказываю стрелять в каждого, кто будет бежать; убейте меня самого, если я струшу и побегу» 56 .

От стереотипа победоносных шведов и бегущих русских автор отказывается лишь при описании Полтавской битвы, признавая возросшее военное искусство русских. Хотя и в данном случае он искажает реальное соотношение сил перед битвой, изображая ее победой 70 тыс. русских над 18 тыс. шведов 57 . Сравнение Карла XII и Петра I, которым историк начинает описание Полтавского сражения, еще раз свидетельствует о том, что по своим личным качествам Вольтеру был ближе Карл, чем Петр, «не сбросивший с себя грубости своего воспитания и своей страны». Не случайно в оценке Петра он почти дословно цитирует некоторые высказывания Фридриха из письма от 15 ноября 1737 г. Но дело Петра, его цивилизаторские цели (но не методы) философ ставил гораздо выше завоевательных планов Карла: «Карл имел титул непобедимого, которого он мог лишиться в один момент; народы уже дали Петру Алексеевичу имя Великого, которое он не мог потерять из-за поражения, поскольку был обязан им не победам» 58 . Но и победы свои Петр, по мнению Вольтера, употреблял с большею пользой, чем его соперник, «так как все свои успехи он заставлял служить на пользу своей страны и народа» 59 .

Прославляя в Петре великого монарха, Вольтер далек от его идеализации. Он судит о царе свободно и непринужденно, не упускает из вида его ошибок и недостатков. «Этому реформатору людей недоставало главной добродетели – гуманности» 60 . Автор неоднократно подчеркивает жестокость Петра, отмечая, что царь собственноручно приводил в исполнение смертные приговоры над преступниками, а в застольной попойке показывал искусство рубить голову (последнее обвинение Вольтер почерпнул из баснословных анекдотов фон Принтцена, присланных Фридрихом Прусским). «Смерть сына, которого можно было исправить или лишить наследства, сделала память Петра одиозной», – считает Вольтер. Подчеркивает он и то, что реформы Петра дорого стоили его подданным: рекрутские наборы, насильственные переселения, высокая смертность работников, болезни, – все это привело к сокращению населения. Так, в начале строительства Петербурга было погублено 200 тыс. человек 61 . Сам царь, по мнению автора, не лучшим образом вел себя под Нарвой в 1700 г.: «…он покинул свой лагерь, где присутствие его было необходимо» 62 .

В целом вольтеровский Петр, каким он рисуется в «Истории Карла XII», гораздо более реалистичен, чем герой «Похвального слова» Фонтенеля, положившего начало французской просветительской историографии Петра I. Но в изображении Вольтера он еще в большей степени является знаковой фигурой просветительской философии. Эта философская заданность и известный антиисторизм (герой, охарактеризованный в начале «Истории», не меняется до ее последних страниц) своеобразно сочетаются в вольтеровской характеристике Петра I с зоркостью историка и правдивостью. В ходе работы над «Историей» у автора уже сложился взгляд на Петра как на олицетворение прогресса, он уже превратился для него в героя мировой истории, «вытянувшего» человечество (!) из времен варварства. Не забудем и о том, что именно на страницах вольтеровского труда Петр I и Северная война впервые предстали перед широким кругом европейских читателей.

Одним из первых русских читателей «Истории Карла XII» был А. Д. Кантемир, недоброжелательно заметивший, что это «не история, а роман и что Вольтер ему кажется человеком, который пишет о том, чего не понимает» 63 . Наиболее ранний русский рукописный перевод «Истории» датируется 1746 г. Известно множество русских списков этого произведения, относящихся в концу XVIII в. 64 Историк Петра I И. И. Голиков широко использовал это сочинение Вольтера в своем труде. А. С. Пушкин в работе над «Историей Петра» из вольтеровских трудов ссылается главным образом на «Историю Карла XII» 65 . Но лишь в 1803–1804 гг. появляется ее русское издание.

О восприятии русскими современниками вольтеровских оценок Петра I, высказанных в «Истории Карла XII», свидетельствует сочинение неизвестного автора, рукопись которого на французском языке была введена в научный оборот и опубликована чешским ученым В. Черным 66 . Речь идет о так называемом «Опровержении» («Réfutation contre les auteures qui ont fait dans leurs ouvrages des mentions desavantageuses et tout à fait fausses, touchant la vie et les actions de ce grand Monarque»). Исследователь предположил, что автором этого произведения, как и двух других, найденных вместе с ним 67 , был М. В. Ломоносов. А предназначались они, как полагал В. Черный, для Вольтера, работавшего над «Историей Российской империи при Петре Великом».

Обсуждение пражской находки в Пушкинском Доме в 1963 г. привело отечественных специалистов по литературе XVIII в. к выводу, что эти произведения не могли принадлежать перу М. В. Ломоносова. Было высказано сомнение и в отношении того, что эти материалы предназначались Вольтеру, ибо в них имелись резкие выпады против знаменитого французского автора. В качестве возможного автора этих сочинений назывался барон Т. А. Чуди, а также П. А. Левашов. Все выступавшие на обсуждении отмечали большую ценность документов для истории общественной мысли и литературы XVIII в., независимо от решения проблемы атрибуции 68 .

Несмотря на единодушное мнение специалистов о необходимости дальнейшего изучения материалов, они так и остались малоизученными, хотя текст рукописи был опубликован В. Черным. Сам же публикатор, сделав ряд интересных замечаний о содержании рукописи, более всего был увлечен доказательствами ее принадлежности перу М. В. Ломоносова 69 .

«Опровержение» было написано около 1758 г. и представляет собой разбор высказываний иностранных авторов о Петре I. Как установил В. Черный, лишь 6 начальных глав посвящено разбору цитат из сочинений И. Г. Корба, Е. Мовийона и Фридриха II, все остальные 58 глав посвящены «Истории Карла XII» Вольтера в издании 1739 г., в котором автор значительно дополнил русские сюжеты.

Выбор критика отнюдь не случаен: он прекрасно сознавал значение Вольтера для европейского общественного мнения. «Из всех иностранных авторов, которые говорили о Петре Великом, никто не создал более мрачного его портрета, чем Вольтер. Он не довольствуется тем, что повторяет в своей «Истории Карла XII» ложные и одиозные сообщения других, но и прикрывает их своим красноречием, он еще выпускает в правду злобные стрелы своего изобретения» 70 . Такое восприятие вольтеровского труда с современной точки зрения представляется неадекватным. Как мы убедились, Петр I для Вольтера не был отрицательным историческим героем. Но Вольтер по своей сути не был панегиристом. Он смело и непринужденно судил своих героев, подмечал их человеческие недостатки и политические ошибки.

Для русского автора середины XVIII в. (или, во всяком случае, автора, который представлял Россию) такой подход был неприемлем по многим причинам. Никто в России того времени не разделял политической смелости и свободомыслия великого француза. Например, Ломоносов, которого не без оснований называют родоначальником русского просветительства, в письме к Шувалову указывал на политическую неблагонадежность Вольтера, который «подал в рассуждении высоких особ худые примеры своего характера» 71 . Никто из русских авторов не разделял еще вольтеровских методов исторического исследования. Хотя в целях поучения Вольтер и позволял себе писать не всю правду о своих героях, его оценки далеко выходили за пределы контрастных черно-белых характеристик. В России середины XVIII в. монархическая концепция была господствующей. Критические оценки в адрес монархов не допускались. К тому же в елизаветинское время существовал официальный культ Петра I и еще почти не делалось попыток исторического осмысления петровского времени. Автор «Опровержения» был близок к Шувалову и разделял господствующий в России панегирический взгляд на Петра. Нельзя не учитывать и патриотических чувств русского критика «Истории» Вольтера. Прославляя Петра, французский автор, как мы видели, позволял себе весьма резкие высказывания о «варварстве» русских. И еще один момент мог вызвать раздражение русского читателя: осуждая Карла XII, Вольтер-писатель нередко любовался смелостью и благородством шведского короля.

Автор «Опровержения» внимательно изучил сочинение Вольтера и выявил критические замечания, способные бросить тень на безупречную, с его точки зрения, репутацию русского царя. Не останавливаясь на мелких деталях, русский критик выделил четыре группы сюжетов: общая оценка Петра, описания сражения под Нарвой, Полтавской битвы и Прутского похода.

Вольтер отмечает грубость и жестокость царя, приверженность к излишествам, «сократившим его жизнь». Но историк не давал развернутого обоснования своих оценок, поэтому русский критик ограничился тем, что обвинил Вольтера в повторении абсурдных слухов, распространяемых недоброжелателями царя. В одном случае «опровергатель» попадает в точку, когда пишет, что Вольтер повторяет злобные домыслы Фридриха II. В защиту Петра его соотечественник приводит аргумент, который использовался всеми почитателями монарха с XVIII в. до наших дней: царь действовал в интересах государства, он был жесток только с государственными преступниками. Наконец, русский автор пишет, что не излишества, а тяготы постоянной работы, долгих путешествий, трудных государственных дел и военных походов, а также мочекаменная болезнь сократили жизнь царя.

Значительное место в «Опровержении» отведено началу Северной войны и поражению русских войск под Нарвой. Не имея возможности опровергнуть конкретные факты, автор «Опровержения» пишет о серьезных исторических причинах, побудивших Петра начать войну за Прибалтику, и делает экскурс в XVII в., вплоть до событий Смутного времени. Он допускает при этом явный перегиб, утверждая, что Ливония и Эстония когда-то принадлежали России. Подобное утверждение, но в более мягкой форме, содержится в известной книге петровского времени «Разсуждение, какие законные причины», написанной П. П. Шафировым, откуда автор и позаимствовал исторические обоснования прав России на Прибалтику. А по поводу манифеста автор, возможно лично знакомый с дипломатической практикой, заявляет, что такого рода документы имеют, как правило, формальный характер.

Анонимный автор оправдывает Петра в том, что он покинул в 1700 г. русскую армию под Нарвой накануне сражения. Он утверждает, что это была несознательная ошибка царя, который не мог знать заранее о скором поражении русских. А потому вольтеровское осуждение его несправедливо. Удивительно, что оправдания автора середины XVIII в. почти текстуально совпадают с суждениями современного историка: «…осуждать поведение Петра можно только будучи уведомленным о свершившемся факте – нарвском поражении» 72 .

В «Опровержении» справедливо отмечается стремление Вольтера завысить численность русских войск под Нарвой и преуменьшить количество шведов. Критик исправляет Вольтера, указывая близкое к истине число русских войск (30–40 тыс.), но вслед за тем сам впадает в преувеличение, утверждая, что в Прибалтике в распоряжении Карла XII было около 50 тыс. войск 73 . В оправдание нарвского поражения русский автор пишет о предательстве гвардейского капитана Яна Гуммерта, который якобы указал шведской армии все слабые места русской армии. (На самом деле Гуммерт перебежал не в войско Карла XII, а в осажденную Нарву, где вскоре был повешен.) Вместо объяснения реальных причин поражения, которые хорошо сознавал еще сам Петр I, автор «Опровержения» совершенно напрасно взялся за неблагодарное для историка дело – оправдание действий русской армии под Нарвой.

Европе и в России. О работе Вольтера над петровской темой, особенно над "Историей Российской империи при Петре Великом", написано немало. В отечественной историографии наиболее солидные труды принадлежат Е. Ф. Шмурло, который изложил историю создания Вольтером его главной книги о Петре, обстоятельным образом осветил отношение знаменитого французского автора с его русскими заказчиками, помощниками и критиками. Исследователь опубликовал все замечания, полученные Вольтером из Петербурга. Е. Ф. Шмурло, начавший свою работу в России, и завершивший ее в эмиграции, дал, пожалуй, наиболее развернутую характеристику и оценку главного сочинения Вольтера о Петре I. Ряд ценных дополнений к этой характеристике содержит статья М. П. Алексеева "Вольтер и русская культура". В книге К. Н. Державина "Вольтер" (М., 1946) "История Петра" рассматривается как образец "философской истории".)"Истории". Н. С. Платонова, Ф. М. Прийма, Е. С. Кулябко и Н. В. Соколова, Г. Н. Моисеева и другие вводили в научный оборот новые материалы с акцентом на особой роли М. В. Ломоносова в подготовке материалов для Вольтера. Изучая бытование произведений Вольтера в России, П. Р. Заборов пришел к выводу о том, что произведения Вольтера о Петре долго не могли пройти русской цензуры и вышли в России с большим опозданием. Работы Л. Л. Альбиной, опирающиеся на материалы Вольтеровской библиотеки, раскрывают источники работ Вольтера о Петре I и источниковедческие приемы просветителя.) Полемически заостренными представляются оценки вольтеровских трудов о Петре в капитальной работе А. Лортолари (Франция). Попытку по-новому взглянуть на сотрудничество Ломоносова с Вольтером предпринял В. Черный (Чехословакия). В Оксфорде в серии "Исследование Вольтера и восемнадцатого века " была опубликована работа К. Уилбергер "Россия Вольтера: окно на Восток". Она является наиболее детальным и полным рассмотрением русской темы в творчестве Вольтера. К. Уилбергер смогла привлечь не только все сочинения Вольтера, посвященные России, но и отдельные упоминания о ней, рассеянные по многочисленным произведениям, а также переписку философа. В настоящее время коллективом авторов под руководством М. Марво осуществлено первое критическое, комментированное издание "Истории Российской империи при Петре Великом" Вольтера. К сожалению, мы не имели возможности в полной мере пользоваться этим изданием, уже нашедшим положительный отклик в печати, при подготовке настоящей книги. Рассматривает петровскую тему в творчестве Вольтера и Л. Вульф в своей книге, вышедшей в США в 1994 г. Он полагает, что "История" Вольтера была скорее зеркалом, в котором отразилась Европа, чем реальным жизнеописанием русского царя. Л. Вульф увлечен изучением экзотического мира полу-Востока"Вольтер о Петре I" изучена довольно основательно. Поэтому мы в своей работе ограничимся лишь тем, что отметим основные этапы работы Вольтера над петровской темой с целью выявить особенности вольтеровского отношения к Петру I. Обратимся мы и к некоторым малоизвестным русским откликам на труды Вольтера о Петре.)"Когда я его видел сорок лет тому назад ходящим по парижским лавкам, . Дальнейшие "встречи" были уже не случайными, это были встречи автора со своим героем.), "История Карла XII" была первой в ряду знаменитых вольтеровских "Историй" , Петра I (1759), Людовика ХV (1769). Автор тогда не написал еще ни "Опыта о нравах и духе народов", ни "Философии истории", у него лишь формировался собственный взгляд на историю.)"Истории Карла XII". Во "Вступительном слове", появившемся одновременно со вторым томом "Истории", Вольтер писал о полной бесполезности бесчисленных историй ничтожных королей, но полагал, что жизнеописания некоторых монархов могут быть поучительными, а потому полезными для общества. В дальнейшем Вольтер выступит за то, чтобы заменить историю королей и битв историей народов и нравов. Но осуществить эту идею было не так уж просто. И сам он начинал, как видим, с истории шведского короля-полководца и его "соперника в славе" событий, но по прошествии некоторого времени, когда исчезнет злободневность; следует доверять тем свидетелям, которые не имеют личных мотивов для искажения фактов. Автор считает необходимым опускать мелочи военной истории и придворного быта, которые могут заслонить собой главное. Проблеме достоверности источников и их интерпретации посвящено остроумное послесловие "Пирронизм истории, или О том, что следует уметь сомневаться". Заботы Вольтера о достоверности источников и постоянное "сомнение" историка дали свои результаты. По мнению позднейших ученых, в описании деяний Карла XII автор допустил лишь второстепенные ошибки.) Ж. Руссе де Мисси. Круг источников был ограниченным. Сознавая это, Вольтер постоянно стремился его расширить.) в 1739 г. При этом были значительно расширены разделы, посвященные России и Петру I. В новом издании Вольтер почти удвоил число страниц, касающихся истории России.) и французы впервые в истории скрестили оружие в войне за польское наследство. Вольтеру приходилось вступать в спор из-за Петра со своим новым другом и поклонником прусским принцем Фридрихом. Тем не менее образ царя-преобразователя все больше занимал мысли философа. В письме к Фридриху (ок. 1 июня 1737 г.) Вольтер сожалел, что ему пришлось так много говорить в своей книге о битвах и дурных делах людей. Он выражал желание вникнуть в детали того, "что царь сделал для блага человечества". Вольтер нуждается в новых источниках: "У меня, в моем Сирейском уединении (замок Сирей на северо-востоке Франции. нет мемуаров о Московии". Философ обращается к Фридриху, который на первых порах казался поклонником Петра I, со следующей просьбой: "-я умоляю Вас, соизвольте поручить одному из Ваших просвещенных слуг, находящихся в России, ответить на приложенные здесь вопросы". Вольтера интересовало: "1. В начале правления Петра I были ли московиты так грубы, как об этом говорят? 2. Какие важные и полезные перемены царь произвел в религии? 3. В управлении государством? 4. В военном искусстве? 5. В коммерции? 6. Какие общественные работы начаты, какие закончены, какие проектировались, как то: морские коммуникации, каналы, суда, здания, города и т. д.? 7. Какие проекты в науках, какие учреждения? Какие результаты получены? 8. Какие колонии вышли из России? И с каким успехом? 9. Как изменились одежда, нравы, обычаи? 10. Московия теперь более населена, чем прежде? 11. Каково примерно население и сколько священников? 12. Сколько денег?". В этих пунктах уже наметился важный для историографии поворот к истории общества и культуры.)"другу" саксонскому посланнику при русском дворе У. фон Зуму. Короткий и уклончивый ответ последнего не удовлетворил Фридриха. Одновременно принц обратился к бывшему секретарю прусского посольства в России И. Г. Фоккеродту, который 18 лет провел в России, хорошо знал страну и владел русским языком. Сочинение Фоккеродта, представляющее собой подробные ответы на поставленные вопросы, Фридрих в ноябре 1737 г. направил Вольтеру.) Между учеными произошел спор относительно объективности Фоккеродта. Записки вскоре были опубликованы на русском языке и широко использовались при изучении истории России петровского времени. Но за автором все-таки закрепилось звание тенденциозного писателя, склонного к русофобии. Об этом свидетельствует, например, мнение Н. Н. Молчанова: "Фоккеродт пустил в ход фантазию, собрал все мыслимые и немыслимые сплетни и слухи о русском царе, добавил к ним собственные дикие вымыслы и представил королю это сочинение. Но Фридрих счел пасквиль слишком мягким и добавил в текст собственные суждения, призванные развенчать славу Петра. Прусские сочинители изобразили прославленного императора дикарем, психически ненормальным человеком, трусливым и глупым, невежественным, невероятно жестоким и бесчестным. А очевидные достижения Петра объявили просто результатом случайностей. Так возникло фоккеродтовское направление в историографии Петра, которое существует до сих пор?". Эта точка зрения на сочинение Фоккеродта грешит многими преувеличениями. К чести немецкого дипломата следует отметить, что он не разделял многих антирусских стереотипов, которые были широко распространены в Европе XVI Последнего доводы прусских авторов не убедили. В письмах он с горячностью защищал своего героя. "Я согласен, царевича Алексея и царицы Екатерины. В 1738 г. Фридрих прислал ему новые сведения о жизни царевича и Екатерины, а также совершенно невероятные анекдоты, услышанные от бывшего бранденбургского посланника в России М. Л. фон Принтцена.)"200 строк" о Петре, которыми Вольтер дополнил издание 1739 г., почти целиком основываются на сведениях прусского дипломата

СТРАНИЧКА ГАЗЕТЫ "ДАР"

ВЫ СДЕЛАЛИ МЕНЯ РУССКИМ...": ПЕРЕПИСКА ВОЛЬТЕРА С И.И. ШУВАЛОВЫМ

Н.В. Забабурова

ы сделали меня русским", - так писал Вольтер И.И. Шувалову 2 августа 1760 года . Письма Вольтера к И.И. Шувалову составляют важную и интересную страницу в истории русско-французских отношений и, несомненно, заслуживают специального внимания. К сожалению, письма И.И. Шувалова к Вольтеру практически не сохранились.

Основной их сюжет связан с работой Вольтера над историей Петра I. К этой теме Вольтер шел много лет. Он сам создал легенду о давней встрече с русским царем в Париже в 1717 г. и 11 июня 1759 г. писал Тьерио: "Когда я его увидел лет сорок назад, в то время как он бегал по парижским лавкам, ни он, ни я не думали, что я когда-нибудь стану его историком" . Французский исследователь М. Мерво заметил, что в этом факте нет ничего невероятного: Вольтера арестовали и посадили в Бастилию 16 мая, а Петр прибыл в Париж 10 мая 1717 г. Для такого живого и любознательного юноши, как Вольтер, шести дней было бы вполне достаточно .

На фоне современных исследований уже очевидно, что инициатором создания истории Петра стал сам Вольтер и употребил все усилия, чтобы получить такой заказ. Ему способствовал Иван Иванович Шувалов, человек, имеющий особые заслуги перед русской культурой .

И.И. Шувалов (1727-1797) недаром имел репутацию бескорыстного временщика. Его двоюродные братья, Шувалов Александр Иванович (1710-1771) и Шувалов Петр Иванович (1711-1762), способствовавшие восхождению императрицы Елизаветы на престол, рекомендовали своего ученого, талантливого

Забабурова Нина Владимировна - доктор филологических наук, профессор, заведующая кафедрой теории и истории мировой литературы Южного федерального университета, 344010, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 150, e-mail: [email protected].

Nina Zababourova - doctor of philology, professor, Head of the Theory and History of World Literature Department at the Southern Federal University, 150, Pushkinskaya Street, Rostov-on-Don, 344010, e-mail: [email protected].

Портрет И.И. Шувалова Ф.С. Рокотов (1735-1808) 1760 г, холст, масло, 63,7 х 49,6 см Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург

и обаятельного кузена ко двору, надеясь, что от милостей императрицы польза будет всему семейству. Иван Иванович действительно пришелся ко двору, но употребил все усилия во славу русского просвещения. Когда Шуваловым были пожалованы графские титулы, он от своего отказался и оставался просто Иваном Ивановичем Шуваловым, хотя Вольтер в письмах и именовал его графом. Это, разумеется, не означало, что любимый фаворит императрицы был беден и сир. В 1750-е годы для него в Петербурге был сооружен дворец (ныне ул. Итальянская, 25), неподалеку от летней резиденции Елизаветы. Однако вскоре он решил учредить в России Академию Художеств и для начала распорядился все учебные занятия проводить в собственном особняке. За свой счет он привозил в Академию копии скульптур и живописных полотен из Европы для образования будущих российских художников. Иван Иванович оказывал всяческую поддержку М.В. Ломоносову, и с его подачи возник проект Московского университета, подготовленный и, что называется, расписанный по факультетам и должностям. И ныне в гимне Московского университета имя И.И. Шувалова не забыто. В нем есть такие строки с повтором: "Чтоб Ломоносов и Шувалов / В деяньях жили среди нас, / В деяньях жили среди нас". Рассказывали, что незадолго до смерти императрица Елизавета Петровна передала своему бескорыстному фавориту дар в размере около 1 миллиона рублей. Когда на престол взошел Петр III, И.И. Шувалов передал ему эту сумму как вклад в российскую казну. После прихода к власти Екатерины II, И.И. Шувалова, естественно, монаршии милости не ждали, и он на долгие годы отправился за границу. По возвращении он принимал в своем салоне выдающихся писателей и художников России, пользовался всеобщим уважением и благополучно почил, ничем не запятнав своей репутации в высшей степени достойного человека. Таких примеров немного.

Из письма Ломоносова к И.И. Шувалову об организации Московского университета, 1754 г.

Для чего И.И. Шувалову понадобился Вольтер как автор истории Петра Великого? Вопрос не праздный. Ведь в эти же годы над российской историей начал работать Ломоносов, которому И.И. Шувалов оказывал неизменную поддержку. Более того, в Российской Академии начались конфликты между отечественными учеными и "иноземцами" по ряду принципиальных исторических вопросов (в частности, между Ломоносовым и Г. Миллером). Думается, что Вольтер был нужен И.И. Шувалову как абсолютный гарант международного признания России и ее места в современной европейской истории. Добиться согласия российских влиятельных персон было не просто.

Наконец, в феврале 1757 г. Вольтер ответил на письмо канцлера Российской империи графа А.П. Бестужева-Рюмина. Судьба предстоящего проекта была решена: "Вы мне предлагаете то, чего я желал вот уже тридцать лет" . Склонить Бестужева-Рюмина к такому решению было задачей архисложной: он достаточно настороженно относился к чужеземцам, в особенности к французам, и полагал, что увековечить Петра Великого способны и соотечественники. Ему явно было не по нраву, что Вольтер уже посвятил исторический труд шведскому монарху Карлу XII, возвеличив тем самым противника Петра и России. И.И. Шувалову, вероятно, надо было преодолеть и сопротивление М.В. Ломоносова, которому в итоге было поручено готовить материалы для французского историка, хотя он так и не принял вольтеровскую историю Петра . Ломоносов внимательно читал присылаемые Вольтером наброски и уже в 1757 г. отозвался о первых главах отрицательно: "Просмотрев описание России, вижу, что мои примечания много пространнее быть должны, нежели сочинение само. Для того советую, чтобы г. В[ольтер] описание России совсем оставил или бы обождал здесь сочиненного, которое под моим смотрением скоро быть может готово. Таким образом, как оное есть, не может России быть славным, но больше бесчестным и поносительным. Описывает г. В[ольтер] Лапландию, самоедов, а где многолюдные, плодоносные и наполненные городами княжения и провинции: Ярославская, Тферская, Володимер, Нижней и великое множество городов около Оки и других рек великих" .

Нетрудно понять, что Ломоносов крайне отрицательно отнесся к иностранному заказу на русскую историю, и его аргументы вполне весомы. Здесь речь идет не столько об авторской ревности, сколько об искомой истине.

Вполне очевидно, что в этих условиях все хлопоты по согласованию заказа взял на себя И.И. Шувалов, изначальный вдохновитель проекта, и в дальнейшем Вольтер передавал поручения этому просвещенному посреднику.

Прежде всего, Вольтер должен был определиться с жанром предстоящего исторического сочинения. Своей "Историей Карла XII" он был не вполне доволен, хотя именно эта книга пользовалась в Европе популярностью.

"Героические безумства Карла XII увлекают и дам. Романические приключения, даже такие, которые не каждый осмелится живописать в романе, будоражат воображение", - писал он по этому поводу Лакомбу . История Петра, как он выразился, должна была разворачиваться в стиле Тита Ливия, а не в стиле Светония. Уже в августе этого же года Вольтер отослал Шувалову набросок первых восьми глав (тех самых, о которых отрицательно отозвался Ломоносов) и еще раз уточнил свой замысел, предлагая изменить название будущей книги: не "История Петра I", а "История Российской империи при Петре I". Тем самым Вольтер отказывается от описания частной жизни царя: "Анекдоты из частной жизни заслуживают внимания, как мне кажется, только в том случае, если позволяют представить общий характер нравов" . Это своеобразная реакция писателя на собственное сочинение, незадолго до того изданное .

Русская тема должна была обрести в его творчестве необходимый масштаб. Поэтому Вольтер запрашивал у И. Шувалова материалы, прежде всего отражающие общее развитие российской цивилизации в эпоху Петра. Для него, к примеру, важна численность населения в допетровское и последующее время, его социальный состав (дворяне, духовенство, крестьянство), состояние торговли, ремесел, военный потенциал и т. д. Вольтер подчеркивает, что подобного рода данные, и весьма точные, уже существуют применительно к Франции, Англии, Германии,

Испании, и таких сведений, которыми раньше пренебрегали историки, требует дух просвещения, господствующий ныне среди основных европейских народов. При этом Вольтер подчеркивает, что нашел в И. Шувалове своего единомышленника и союзника в исполнении столь амбициозного проекта. Он часто называл себя лишь его секретарем.

Но объем и качество доставляемых материалов его большей частью не удовлетворяли. Во-первых, их было недостаточно. Работал Вольтер очень быстро и с явным увлечением, а документы приходили медленно (процесс задерживался уже потому, что требовался перевод всех источников на французский язык - задача по тем временам непомерно сложная), курьеры задерживались, пакеты терялись. Вольтер торопил, ссылаясь на свой возраст: «Я заставлю высечь на своей могиле: «Это тот, который хотел написать "Историю Петра Великого"»» . Во-вторых, в них содержались разрозненные и не всегда точные сведения, которые Вольтер вынужден был перепроверять (и не всегда успешно) по иностранным источникам. Так, он бывал постоянно недоволен документами Г. Миллера, особенно тем, что тот всегда писал русские названия на немецкий лад . Кстати, проблема русских имен и названий оказалась почти неразрешимой .

Наконец, проблемой оказалась и трактовка главного персонажа - русского царя, уже хорошо известного Европе по многочисленным мемуарам и анекдотам. К середине века выстроился расхожий образ гениального варвара, во всех деяниях иллюстрировавшего смесь величия и дикости. Поэтому Вольтер сознательно стремился разрушить этот стереотип. В той же степени его раздражал панегирический тон по отношению к царю-реформатору. Этим можно объяснить его резкий, даже подчеркнуто невежливый, отзыв о "Слове похвальном Петру Великому" Ломоносова, перевод которого был ему доставлен. 18 сентября 1759 г. он писал И.И. Шувалову: "Вполне справедливо, что человек из вашей Академии возносит хвалы императору. По тем же самым соображениям люди обязаны возносить хвалы Богу, так как положено славить того, кто нас создал. Красноречия в этом панегирике немало. ... Само название, однако, уже настораживает читателя. ... Самый лучший панегирик Петру Великому, на мой взгляд, - это его журнал, где всегда, посреди войны, он думает о развитии мирных ремесел" .

Образ Петра он намерен был осмыслить в стиле классицистической трагедии. Поэтому, естественно, биография великого человека, как истинно высокого героя, не должна была быть обрамлена бытовыми деталями. Здесь историк должен ощущать себя посторонним, которому не дано права "проникать в тайны спальни и столовой". "Я всегда считал, - писал Вольтер Шувалову, - что история требует того же искусства, что и трагедия - экспозиции, завязки, развязки - что необходимо представить все фигуры на этой картине таким образом, чтобы заставить оценить главного героя, не имея намерения навязать оценку" . В этом смысле изначально проблемным для Вольтера оказался конфликт Петра с царевичем Алексеем. 22 ноября 1759 г., получив документы о судебном процессе над Алексеем, он с полной искренностью писал Шувалову: "Меня немного смущает печальная участь царевича; я не могу говорить против совести. Смертный приговор всегда казался мне излишне жестоким наказанием. Есть множество государств, где не позволено было бы воспользоваться им подобным образом. . Я увидел сына, недостойного своего отца, но сын, на мой взгляд, не заслуживает смерти за то, что путешествовал по своему усмотрению, в то время как его отец тоже разъезжал по собственной воле" . Разрешить эту проблему Вольтер попытался, обратившись к канону классической трагедии. Если Петр воплощает в себе типичный для высокой трагедии конфликт между долгом (государственным) и чувством (семейными и дружескими привязанностями), то в эту парадигму вполне вписывается история его отношений с сыном. 1 ноября 1761 г. он вновь вернулся к этой теме, подчеркнув, что в Европе, в особенности в Англии, оценка деяния Петра однозначна и с юридической, и с гуманитарной точек зрения: "Все видят лишь молодого принца, путешествующего по стране, которую ему не рекомендовал посещать отец, но вернувшегося по первому требованию своего сюзерена, не скрывавшегося, не затевавшего бунта, а лишь сказавшего, что когда-нибудь народ вспомнит о нем" . Но Вольтер ссылается на историю древнего Рима, в частности Брута, чтобы дать оправдание царской жестокости: "Совершенно очевидно, что если бы царевич начал царствовать, он разрушил бы все грандиозные свершения своего отца, и что благо всей нации предпочтительней блага одного человека. Именно это, как

мне кажется, заставляет уважать Петра Великого в его несчастье. И можно, не изменяя истине, заставить читателя уважать монарха, который осуществляет суд, и пожалеть отца, осудившего своего сына" . Эта достаточно спорная мысль соответствовала выстроенной им концепции высокого трагического героя.

Самым поразительным в недавней русской истории Вольтеру представляется необычайная скорость перемен: "Нет на земле примера другой такой нации, которая достигла бы такого значения во всех областях за столь короткий срок" . Россия начинает интересовать его как особый феномен, место которого во всемирной истории еще не определено. В 1760-е годы Вольтер начал работу над "Опытами о нравах и духе народов". Этот труд складывался как грандиозный замысел осмысления философии истории и призван были стать, по замыслу автора, скорее, историей человеческого духа, чем историей войн и политических плутней. По-видимому, и для русской истории должно было быть найдено свое смысловое поле.

Вольтер постоянно подчеркивал в письмах, что после начала работы над историей Петра на него ополчились все враги России. Вероятно, здесь не стоит преувеличивать, потому что "опальный" автор имел в виду, прежде всего, Фридриха Прусского , которого вольтеровский проект оскорбил в лучших чувствах. «Добавлю в конце этого письма, - писал Вольтер И.И. Шувалову 24 мая 1761 г., - что после тех жестоких упреков, которые мне высказал известный человек за то, что я написал "Историю медведей и волков" [так назвал Фридрих вольтеровскую историю России - Н.З.], я больше не имею с ним никаких отношений» .

Вольтера беспокоила реакция европейской публики на его труд. Впрочем, он не обольщался. В 1760 году в одном из писем он заметил: «Я очень сомневаюсь, что во Франции эта "История" будет иметь успех. Я вынужден входить в такие детали, которые неинтересны тем, кто ищет лишь развлечения» . В русском обществе его книга тоже вызвала двойственную реакцию: в ней было немало поверхностных и неточных суждений, несообразностей, включая географические названия, которые выдавали иностранца, не знакомого с реалиями.

Но труд Вольтера явился своеобразным катализатором российских исторических штудий. Вольтер принципиально не интересовался древней русской историей. Но уже Ломоносов начал работать над историей древней Руси. Г. Миллер написал "Историю Сибири", которая до сих пор не утратила своего значения. В конце XVIII века появился многотомный труд Ивана Голикова "Деяния Петра Великого", изданный Н.И. Новиковым в 1788-1789 гг. Когда Пушкин задумал свою "Историю Петра", он получил разрешение работать в вольтеровской библиотеке в Эрмитаже. Он читал письма Вольтера к Шувалову (переписка была издана и вошла в собр. соч. Вольтера, имевшееся и в пушкинской библиотеке), но к самой вольтеровской книге о Петре практически не обращался .

Впрочем, Вольтер вряд ли писал свою книгу, рассчитывая на успех. Может быть, стоит поверить его признаниям, которые постоянно повторяются в его письмах И.И. Шувалову, что он действительно очарован далекой загадочной страной, не открывшей ему всех своих тайн, но неизменно манившей его.

Контакт с И.И. Шуваловым открыл дом Вольтера и для других русских. Это, прежде всего, Б.М. Салтыков, который в 1760 году отправился на учебу в Швейцарию и посещал Вольтера в Ферне. При этом он выполнял поручения И.И. Шувалова по доставке необходимых для работы над историей Петра документов. Там же, в Ферне, Вольтер принимал А.Р. Воронцова, А.П. Шувалова, племянника И.И. Шувалова, Н.Б. Юсупова. Все эти молодые русские дворяне очаровали фернейского патриарха образованностью, светскими манерами, искренним интересам к делам просвещения и еще более убедили в великом будущем неведомой страны, которую он так искренне стремился возвеличить.

ЛИТЕРАТУРА

1. Voltaire. Oeuvres complètes. T. 1-8. P.: Aux Bureaux du Siècle, 1870.

2. Мерво М. "Анекдоты о царе Петре Великом" Вольтера: генезис, источники и жанр // Вольтер и Россия. М.: Наследие, 1999. 128 с. С. 67.

3. Голицин Ф.Н. Жизнь обер-камергера Ивана Ивановича Шувалова, писанная племянником его тайным советником кн. Федором Николаевичем Голициным // Московитянин. 1853. Т. 2. № 6. Март. Кн. 2. Отд. 4. С. 87-98.

4. Павлова Г.Е., Федоров А.С. Михаил Васильевич Ломоносов (1711-1765) / Отв. ред. Е.П. Велихов. М.: Наука, 1986. 464 с.

5. См. об этом подробнее: Прийма Ф.Я. Ломоносов и "История Российской империи при Петре Великом" // XVIII век. Сб. 3 / Отв. ред. П.Н. Берков. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1958. С. 170-186.

6. Ломоносов М.В. Примечания [на рукопись "Истории Российской империи при Петре Великом] / Полн. собр. соч. АНСССР: В 10 т. Т. 6. М.-Л.: АН СССР, 1952. 690 с. С. 92.

7. Десне Р. Россия, московиты, россияне и русские в текстах Вольтера // Вольтер и Россия. М.: Наследие, 1999. С. 58-66.

8. Лиштенан Ф.Д. Вольтер: Фридрих II или Петр I // Вольтер и Россия. М.: Наследие, 1999. С. 79-89.

9. Фейнберг И. Незавершенные работы Пушкина. М.: Сов. Писатель, 1955. С. 131-178.

(Серия «Мифы Украины: "Батуринская резня"»)

Когда речь идёт об источниках по разгрому Батурина, особое место в них занимает деловая переписка русского царя со своими приближёнными, руководителями русской армии, командирами, казацкими полковниками, включая оперативную переписку с единственным участником штурма Батурина, оставившим информацию о нём, не носящую пропагандистский или мемуарный характер, князем А. Д. Меншиковым. И она может пролить свет на вопрос: действительно ли Меншиков потопил Украину в крови, оставляя позади себя одни дымящиеся пепелища, как уверяют «мазепинцы»? Действительно ли все жители гетманской столицы Батурина, были зверски казнены, заплатив смертью за измену своего хозяина? Отдавал ли Пётр I приказ не только сжечь крепость, но и уничтожить «на приклад» всех жителей Батурина, дабы парализовать волю Украины, ошеломив её своей не знавшей границ жестокостью?

Впрочем, есть документы, которые принадлежат перу ЕДИНСТВЕННОГО непосредственного участника «батуринской трагедии» из упомянутых свидетелей и наверняка могли бы раз и навсегда подтвердить факт «резни» его элементарным признанием. Однако, их автор - А. Д. Меншиков, вопреки общей традиции, не спешил хвастаться перед царём и вечностью в содеянном, сообщив в своих донесениях лишь о взятии крепости и её разрушении. А о «резне» он не упомянул вовсе. И такое его «коварное» поведение тем более удивительно, что, согласно мнению мазепинцев, он гордился своей карательной акцией и устроил «резню» специально для устрашения украинцев, не просто добросовестно исполнив приказ своего государя, но и вложив в него всю свою душу. Но логика подсказывает, что если он был так жесток и порочен, как считают «мазепинцы», то должен был о «резне» «раструбить на всех углах». А он почему-то молчал. Но почему? Не логично как-то выходит. И не убедительно.

В целом, вариантов, объясняющих его непонятную в своей вопиющей скромности «стыдливость», получается два. По первому - «резни» просто не было и, следовательно, о ней не было смыслаупоминать. По второму - «резня» была, но, предчувствуя, как к ней отнесутся будущие поколения патриотически настроенных украинцев, А. Д. Меншиков в последний момент предпочёл с ними не связываться. И о «резне» постарался утаить, сообщив о ней царю в приватной беседе без свидетелей . Этим, пожалуй, также объясняются энергичные действия Меншикова по сокрытию факта «резни» на месте сразу после её совершения. Причём, согласно мнению отдельных «мазепинцев», сделал он «зачистку улик» в Батурине так быстро и тщательно, что, несмотря на огромное усердие и патриотическое рвение, украинским историкам не удалось найти «вещественных» доказательств имевшей место «резни» до сих пор.

Возможно, поэтому отсутствие убедительной аргументации им приходится компенсировать производимым по этому поводу шумом за счёт доведённого до высших пределов трагизма описания и общего количества написанного. Но достоверности такой подход имеющимся «уликам» не прибавляет. И у придерживающегося научных методов исследования историка может вызвать лишь досаду и сожаление.

Впрочем, есть ещё указания Петра I . И коль Меншиков выполнял его, возможно, русский царь проговорился? Действительно в указаниях Петра Меншикову, которые он отдавал, когда приказ о взятии Батурина был уже получен, есть одна фраза, которую «мазепинцы» очень любят цитировать: «Батурин в знак изменникам [понеже боронились] другим на приклад зжечь весь». Однако, этот текст нуждается в комментарии. В частности, следует напомнить, что всего таких писем Меншикову, когда тот решал проблему Батурина, было три. И в них Пётр сообщает примерно одно и то же, не зная, дошли ли другие письма до адресата или нет.

Так, в письме Меншикову от 2 ноября 1708 года Пётр I пишет: «Сего моменту получил я ваше зело радостное писание, за которое вам зело благодарны, паче же бог мздовоздаятель будет вам; что ж принадлежит о городе, и то полагаю на вашу волю: ежели возможно от шведов в нем сидеть, то извольте поправить и посадить в гарнизон хотя драгун в прибавку стрельцам, пока пехота будет (однако ж несколько пушек лучших вывезть в Глухов). Буде же (как я от присланного слышал) оной не крепок, то зело лучше такую великую артиллерию вывезть в Глухов (которое там зело ныне нужно), а строенье сжечь, понеже когда в таком слабом городе такую артиллерию оставить, то шведы так же легко могут взять, как мы взяли, и для того не изволь время терять, ибо сего дня шведы перешли реку и чаю завтра конечно пойдут к Батурину или куды глубже: и того ради опасно, дабы не помешали вам в вывозе артиллерии; буде же не успеете вывезть, то лучше разжечь или разорвать и штуками, раздав, вывезть. P. S. Ежели есть булава и знамена, изволь прислать для нового гетмана; зело нужно, також канцелярию возми с собою всю их» . Из текста письма видно, что сжечь нужно не людей, а постройки («строенье сжечь»). И лишь в том случае и потому, что оборонять крепость Меншиков не имел возможности. Таким образом, речь идёт о военной целесообразности. Зачем оставлять шведам крепость, в которой они могли бы зимовать, а возможно, и обороняться, если военной необходимости в ней уже не было?

В письме от 4 ноябряПётр пишет: «ежели возможно от Шведов в Батурине сидеть, то изволте поправить и посадить в гварнизон [хотя драгун в прибавку к стрельцам, пока пехота будет], однакож несколко пушек лутчих надобно вывесть в Глухов. Буде же [как я слышал от Крюкова] оная крепость слаба, то зело лутче такую великую артилерию вывесть в Глухов, а строенья зжечь [которая там зело ныне нужно], понеже, когда в таком слабом городе такую артилерию оставить, то Шведы такъже лехко могут взять, как и мы взяли». И из текста также хорошо видно, что Петра интересует не расправа над людьми, о которой в письме нет ни слова, а судьба Батурина на предмет возможности использования его для обороны. Но в случае, если Меншиков не уверен, что крепость сможет продержаться и отбить неизбежный штурм, её следует оставить, но предварительно «строенья зжечь».

В письме же Петра I от 5 ноября, которое особенно любят цитировать «мазепинцы» за крайне важную для них фразу «другим на приклад», речь снова идёт лишьо том, что надо сделать с Батуриным: «...а Батурин в знак изменникам [понеже боронились] другим на приклад зжечь весь» . Разве здесь что-нибудь написано о людях? Хотя, конечно, в нём упоминаются изменники и то, что Батурин должен быть сожжён в качестве назидательного примера («на приклад»). Но с учётом аналогичного содержания других писем, очевидно, что в данном случае уничтожить предлагалось крепость, а не людей. И мы на это обращаем внимание: среди прочих подробных указаний Пётр не предлагал проучить свободолюбивых украинцев. И о расправах над местными жителями в письме не говорится ни слова, хотя «изменники» упоминаются.Тем не менее, именно на этот текст нередко ссылаются историки, дабы подтвердить «резню», якобы Петром спланированную и организованную.

Впрочем, в Указе всему Малороссийскому народу от 6 ноября 1708 года Пётр I излагает русскую версию того, что произошло в Батурине: «...Також он, изменник Мазепа, пошед к Шведу, оставил в городе Батурине Сердюцкого полковника Чечеля да немчина Фридриха Кониксека и с ними несколко полков Сердюцких, да из городовых полков немалое число казаков в гварнизоне и, подкупя их деньгами, приказал им наших царского величества ратных людей не впускать, в том намерении, дабы тот город и в нем обретающиися войска Запорожского великой пушечной снаряд королю Шведскому со многим числом пороху и свинцу и инных припасов отдать, дабы он тем против нас воевать и Малоросийской край поработить мог. Что мы, уведав, отправили к тому городу генерала нашего от кавалерии князя Меншикова с частью войска, которой, пришед ко оному, посылал неоднократно от себя с нашим, великого государа, указом к помянутому полковнику Чечелю и Фридриху и ко всему гарнизону говорить, чтоб они войска наши в тот город впустили доброволно, без всякого супротивления, объявляя им измену Мазепину. Но они, по наущению помянутаго изменника Мазепы, слушать того не похотели и по наших царского величества войсках стреляли. Того ради вышеписанной генерал наш князь Меншиков, по нашему указу, учинил к тому городу приступ и оной, милостию Божиею, приступом взял. И те единомышленники Мазепины, за учиненную нам, великому государю, противность и измену, воспримут достойную казнь» . И с упомянутой перепиской царя с Меншиковым эта информация вполне согласуется.

Причём, по «мазепинской» логике именно в этом Указе Пётр мог и должен был оповестить малороссийский народ, что он сделает с каждым, кто будет ему противиться, оформляя каждый вывешенный свой Указ «отрезанными головами мазепинцев» [См.: 5], дабы охватило Украину оцепенение. Но он почему-то этого не делает. А ведь должен был. Или «мазепинцы» считают, что плоты с распятыми сердюками и казаками могли «оповестить» Малороссию о царском гневе быстрее и качественнее? Крайне сомнительно. Значит, не пытаясь в Указе запугать население уже состоявшейся карательной акцией, Пётр не вписывается в ту логику, которую выстроили под своё представление о нём «мазепинцы». nbsp;

Однако, в двух письмах к казацкой старшине он об этом пишет. Напомним, что в письмах от 9 ноября 1708 года к старшине Прилуцкого полка и коменданту Белоцерковской крепости Пётр I Батурин упоминает. Но там, где в них упоминается Батурин, речь идёт не о массовых убийствах людей, но лишь об уничтожении крепости, о котором Пётр упоминает в порядке предупреждения. «Буде же кто дерзает сему нашему, великого государя, указу учинитися ослушен и ево, генерала нашего маеора, впустить с войском во оной не похощет, и с теми також учинено будет, как и с селящими в Батурине, которые, ослушаяся нашего, великого государя, указу, войск наших не впустили и взяты от наших войск приступом, а которые противились, те побиты, а заводчики из них кажнены» .

Как видим, в своих посланиях казакам Пётр I более подробен. Но опять же в них царь подчеркивает: убиты были те, кто сопротивлялся («которые противились»), а из пленных смерти предали зачинщиков («заводчиков») мятежа . Очевидно, что угрожать всеобщей резней государю и в голову не пришло. Но предупредить возможную измену среди верхушки казачества он был просто обязан . Ведь в глазах царя казаки были не слишком надёжными. Другое дело: местное население. И даже по переписке Петра с Шереметевым и Меншиковым видно, что отношение его к «черкасам» было заботливым и дружественным. В самом деле, а почему оно должно было быть иным, если малороссы, сохранили верность России, сразу перейдя на сторону Петра, и сражались с оккупантами всеми средствами?

Поэтому для любого добросовестного историка очевидно, что вопреки заявлениям «мазепинцев» Пётр I не собирался «геноцидить» батуринцев и приказа такого не отдавал, потому что видел в народе Украины союзника. Об этом говорят и его конкретные действия: по приказу царя жители Украины были освобождены от незаконных налогов и поборов гетмана, а при вступлении на Украину за чинимые «черкасам» обиды государь угрожал своим офицерам и солдатам смертью. К тому же известно, что многие из «изменников», кто ушёл с Мазепой к шведам, а потом вернулся обратно, не только не были казнены, но сохранили и свои должности, и поместья. В том числе такие известные полковники, как Д. Апостол, П. Полуботок и И. Галаган. Естественно, не со всеми русский царь был милостив. Но его неоднократные амнистии «изменникам» говорят о том, что в военных условиях он сделал для них, что мог. nbsp;

Впрочем, судя по последующим событиям, предупреждение оказалось излишним. Ив дальнейшем по отношению к другим городам и крепостям, в которые были направлены российские войска для организации их обороны против шведов, Пётр о Батурине более не упоминал, неоднократно констатируя, что народ Малороссии за гетманом не пошёл. Так, в письмах к Ф. М. Апраксину от 30 октября он, в частности писал: «Правда, хотя сие зело худо, однакож он [Мазепа - А. С.] не толко с совету всех, но не с пяти персонь сие зло учинил. Что услышав, здешней народ со слезами Богу жалуютца на онаго и неописанно злобствуют» . В другом письме ему же от 7 ноября царь подчёркивал: «Итако, проклятой Мазепа, кроме себя, худа никому не принес [ибо народом имени ево слышать не хотят]» .

Кстати, помимо подобной оперативной информации от имени царя Петра был подготовлен и опубликован Указ всему Малороссийскому народу,в котором царь также касался Батурина и слухов о «резне»: «...Что же приналежит о той фалшивой укоризне неприятелской, будто по указу нашему Малоросийского народа домы и пожитки попалены и разорены, и то все подлоги неприятелские, к возмущению народа Малоросийского от него вымышленные, ибо мы войскам своим Великоросийским под смертною казнию запретили Малоросийскому народу никакого разорения и обид отнюд не чинить, за что уже некоторые самоволные преступники при Почепе и смертию казнены. А ежели что малое от жилищ их или хлеба пожечь принуждены были, по крайней нужде, дабы неприятелю ко препитанию то не досталося и дабы он тем принужден был без жилища и пищи погибать, что уже и учинилося было при Стародубе, ежели б тот изменник Мазепа далее его не потягнул, о чем выше пространнее изъявлено. И то все мы, великий государь, тем, кто такой убыток претерпел, обещаем, по изгнании неприятелском из земель наших, милостию своею наградить; и чтоб тем претерпенным своим убыткам писали оные и подавали росписи...» .

Однако, в «Истории Русов» описывается массовый террор, которому подверглись сторонники Мазепы. И символом его стал «Лебедин». «Козаки, подозрѣваемые въ усердіи ихъ къ Мазепѣ, - повествует автор «Истории Русов», - по тому что они не явились въ общее собраніе для выбора новаго Гетмана, отыскиваемы были изъ домовъ ихъ и преданы различнымъ казнямъ въ мѣстечкѣ Лебединѣ, что около города Ахтырки. Казнь сія была обыкновеннаго Менщикова ремесла: колесовать, четвертовать и на колъ сажать, а самая легчайшая, почитавшалсь за игрушку, вѣшать и головы рубить. Вины ихъ изыскивались отъ признанія ихъ самихъ и тому надежнымъ средствомъ служило препохвальное тогда таинство,- пытка, … - батожьемъ, кнутомъ и шиною, т. е. разженнымъ желѣзомъ, водимымъ съ тихостію или медленностію по тѣламъ человѣческимъ, которые отъ того кипѣли, шкварились и воздымались. Прошедшій одно испытаніе, поступалъ во второе, а кто всѣхъ ихъ не выдерживалъ, таковый почитался за вѣрное виновнымъ и веденъ на казнь. Пострадало такимъ образомъ, не превозмогшихъ таковыхъ уроковъ пытки, до 900 человѣкъ» .

В свою очередь, продолжая традицию, заложенную в «Истории Русов», современный «мазепинец» С. О. Павленко пишет: ««Проявленные в военной кампании 1708 года примеры неслыханного деспотизма, жестокости — реакция самосохранения российского самодержавия, к которой не были готовы ни участники состязаний за волю Украины, ни Карл ХII. Ошеломительная тактика Петра I сохранила его власть, господство империи. Последняя оказалась более мобильной, более агрессивной, чем те, кто посягал на ее существование. Такова реальность, с которой приходится считаться, и главное, извлекать из нее соответствующие уроки» .

Литература и примечания

1. Например, Н. И. Костомаров писал об этом так: «Сам Меншиков не писал о том к царю, предоставляя сообщить ему обо всем изустно». Однако, почему А. Д. Меншиков решил утаить от всех своё наиболее успешное деяние, одновременно преследуя цель парализовать народ Малороссии вызванным через массовый террор в Батурине страхом, г-н Костомаров почему-то не объясняет. nbsp;

2. Письма и бумаги императора Петра Великого. Т.VIII. (июль-декабрь 1708 г.). — Вып. 1. — Москва-Ленинград, 1948. —С. 270.

3. Там же. - С. 274.

4. Там же. — С. 277-278.

5. Павленко С. «Тот город со всем сожгли...» Батуринская трагедия 1708 г.: факты и домыслы [Электронный ресурс] / Сергей Павленко. - Режим доступа: http://www.day.kiev.ua/192545/

6. Указ полковнику, коменданту, полковой старшине и казакам Прилуцкого полка / Письма и бумаги императора Петра Великого. - С. 290-291.

7. Указ Белоцерковского замка коменданту / Письма и бумаги императора Петра Великого. - С. 291-292.

8. Письма и бумаги императора Петра Великого. - С. 291.

9. Там же. - С. 292.

10. По тексту: «А естли же кто дерзнет сему нашему в(еликого) г(осударя) указу учинить непослушание и тех наших Великоросийских людей впустить в замок не похощет, и с теми учинено будет по тому ж, как и в Батурине с седящими, которые было ослушали нашего ц(арского) в(еличества) указу, в Батуринской замок наших Великоросийских войск не впускали, но взяты от наших войск приступом; и которые противились побиты, (а за)водчиком из них учинена смертная казнь»

11. Письма и бумаги императора Петра Великого. - С. 253.

12. Там же.- С. 285

13. Указ всему Малороссийскому народу (от 6 ноября 1708 г.) // Письма и бумаги императора Петра Великого. — С. 283.

14. Письма и бумаги императора Петра Великого. - С. 212.

15. Павленко С. Ук. соч.