Саша филипенко биография. Саша Филипенко: «Со мной тяжело — я чувак, который думает только о собственной писанине
Саша Филипенко
Моей бабушке
© Саша Филипенко, 2014
© «Время», 2014
Заканчивалась весна. Стрелки часов двигались к половине девятого. Как низколетящие самолеты, садилось солнце. Редкие мосты укрывали загнанные в трубы реки. Возрастала влажность, испарялся пот. В городе, который больше напоминал сифилитика, таял асфальт. От жары. Срывались акробаты.
Струнами тянулись провода. По маршрутам ходили пустые троллейбусы. Все верхние пуговицы были расстегнуты. Выгорали вещи. В магазинах как никогда хорошо продавалась вода. Духота стояла в арках и переулках. Как говорил великий писатель, земля выпрашивала дождя. Проявлялся первый загар, и старожилы даже перед камерой не могли вспомнить таких погод.
Франциск остановился. Утер лоб. Двумя пальцами ухватил маятник метронома и прислушался: в ванной комнате исправно работала стиральная машина, в кухне как всегда фонила радиоточка. Давали «балет о станках». Флейты с радостью уступали мелодию кларнету, как ливень в землю бил барабан. Играли уверенно и пафосно, впрочем, как и подобает оркестру Гостелерадио - без надрыва и скидок на слабый состав. Поставив виолончель на ребро, Франциск подошел к окну. Метроном вновь заработал. За стеной бабушка болтала по телефону. Второй час. Во дворе рубились в футбол. «Темнеет, - подумал Циск. - Если поделились ровно, меня уже не возьмут».
Не расходились будто бы специально. Франциск постоянно слышал один и тот же призыв: «Назад! Назад!». Судя по всему, одна из команд испытывала проблемы в обороне. Кто-то все время проваливался, кто-то обрезал. «Скорее всего, - думал Франциск, - Вара и Пашка проигрывают». Пытаясь разглядеть играющих, Циск думал о том, что только он мог повторить чудо, которое тремя днями ранее сотворили «Красные дьяволы».
Как старик, тяжело дышал магнитофон. Пленка наматывала звук. Циск нажал на черный квадрат. Аппарат заглох. Теперь оставалось всего ничего: перемотать ленту, включить фонограмму и незаметно выйти в коридор. Проверенный фокус. Циск пользовался им десятки раз. Магнитофон исполнял - бабушка верила.
Все шло по плану: Франциск сидел у входной двери, ключи были найдены, шнурки завязаны, как вдруг - предательски громко хрустнуло колено. Остановился веер. На мгновенье повисла тишина. Бабушка извинилась перед собеседницей и обратилась к внуку:
Ты куда-то уходишь? Я, по-моему, ничего не просила, - Франциск не ответил, но бабушка и не ждала ответа. - Тебе должно быть совестно обманывать близких! То, что ты записал себя на магнитофон - похвально! Во-первых, ты наконец доиграл этюд до конца, чем автор мог бы гордиться! И во-вторых, теперь ты сможешь услышать фальшь. Это очень полезно, мой дорогой!
Ба, ну почему я не могу пойти?
Хочешь стать уличным музыкантом? Удачи!
Из-за дворового футбола уличными музыкантами не становятся! А вот от музыки с ума сходят! Так я пойду?
Нет! У тебя через несколько дней экзамен! Ты и так на грани отчисления!
Он все равно после педсовета. После педсовета не отчислят! К тому же вдруг я блесну?!
Я в этом очень сомневаюсь! Марш в комнату!
Ба, но такая погода!
Погода и вправду прекрасная! Ни дать ни взять! И с каждым днем, мой дорогой, она будет становиться все лучше. Сдашь экзамены - насладишься!
А если со мной что-нибудь случится? Вдруг это вообще мой последний шанс погулять?
Мне казалось, ты повзрослел, нет? Я смела полагать, что этот аргумент надоел даже тебе! Возвращайся, пожалуйста, к себе и не волнуйся - дома с тобой ничего не случится! Помнишь, как великий поэт написал: «Не выходи из комнаты - не совершай ошибку!»?
Он, кстати, был тунеядцем! Это даже государство признало!
С каких пор ты веришь государству? Марш к себе!
Франциск цокнул, отшвырнул кроссовки и вернулся в комнату. Хлопнул дверью и завалился на кровать. Его переполняли юношеская злость и обида. «Старая ведьма опять завела свою шарманку! Образование… Будущее… Коровам хвосты крутить… Что она вообще может знать о моем будущем? Что вообще кто-нибудь может знать о будущем, если две недели назад парень из параллели умер прямо во время урока?! Остановилось сердце. Какой смысл во всех этих занятиях? Какой смысл во всех этих двухголосных диктантах и цепочках трезвучий? Кому нужны эти экзамены по специальности и фортепьяно, кому сдался этот долбаный оркестр три раза в неделю, если можно просто так, за пять минут до перемены, отдать концы?!»
+Свой читатель появился у Саши Филипенко сразу – после успеха «Бывшего сына» и двух следующих романов. «Травля», еще до выхода книгой опубликованная «Знаменем», по данным электронного портала «Журнальный зал», стала в 2016 году самым популярным текстом всех российских толстых литературных журналов. Значит, свой читатель понимает, чего ему ожидать и от «Красного Креста». Он не обманется: есть в романе и шокирующая, на грани правдоподобия, история молодого героя; и сжатый, как пружина, сюжет; и кинематографический стык времен; и парадоксальная развязка. Но есть и новость: всю эту фирменную Сашину «беллетристику» напрочь перешибает добытый им и введенный в роман документальный ряд – история контактов Наркомата иностранных дел СССР и Международного Красного Креста в годы войны. Саша Филипенко – мастер создавать настроение ассоциативным монтажом. Представляя читателю «Красный Крест», воспользуемся его приемом, процитируем Иосифа Бродского: «От любви бывают дети. / Ты теперь один на свете. / Помнишь песню, что, бывало, / я в потемках напевала? / Это – кошка, это – мышка. / Это – лагерь, это – вышка. / Это – время тихой сапой / убивает маму с...
- 11 апреля 2016, 18:20
Жанр: ,
+Саша Филипенко, как всегда (читай «Бывший сын» и «Замыслы»), актуален, наблюдателен, остроумен и – лаконичен. Ему снова удалось упаковать в небольшую книжку полноформатный остросюжетный роман. Конечно, налицо навык телевизионного сценариста Первого канала и «Дождя», но чувствуется и другое: герои Саши Филипенко – его ровесники и современники. Музыканты, футболисты, журналисты, политтехнологи… Им не повезло с эпохой. Они остро ощущают убегающую молодость, может быть, поэтому их диалоги так отрывочны и закодированы, а их любовь не предполагает продолжения. «Травля» – это история о том, что цинизм и ирония – вовсе не универсальная броня. И что попытка проскользнуть между совестью и подлостью может закончиться СМС на экране телефона: «On vybrosil rebenka iz oknа...
- 4 мая 2015, 17:56
Жанр: ,
+За свой дебютный роман («Бывший сын», 2014) Саша Филипенко год назад получил «Русскую премию». С первой попытки – диплом первой степени в номинации «Крупная проза». Ну и как после этого садиться за следующую книгу? Тем более, что героя «Бывшего сына», что всех подкупало, автор явно «строил из себя», своей биографии, своих юношеских впечатлений и чувств. Хватит ли ему собственной жизни на следующего героя, не случится ли самоповтора? Повтора не случилось. Зато опять родился яркий, парадоксальный, необычный и остро современный персонаж – профессиональный телевизионный юморист, придумывающий шутки для телеведущих. Дело это непростое. Особенно если сегодня днем тебя уволили, с женой ты только что развелся, а утром от тебя сбежал...
Его третий роман «Травля» сразу после выхода окрестили точным фотопортретом эпохи. , и выпускник филфака СПбГУ, экс-сценарист «Прожекторперисхилтон» и экс-ведущий «Дождя», выходит, уже и не фотограф, а пророк в своем отечестве.
Я родился в Минске в семье военных. Мой прадедушка был генералом авиации, он расследовал авиакатастрофы. Бабушка - переводчик в Академии наук. Такая технарская советская интеллигенция. Я учусь в лицее при консерватории - я всегда перевожу прошлое время в настоящее, чтобы быть ближе к первому, но оставаться во втором, - и бабушка мечтает, чтобы я стал виолончелистом. Но с виолончели меня, как всех раздолбаев, переводят на контрабас. Неожиданно в десятом классе я дико включаюсь в процесс и сдаю выпускной экзамен, он же вступительный, на отлично. Меня берут в консерваторию. И тут я понимаю, что ни в коем случае не хочу быть классическим музыкантом и на экзамене по гармонии и сольфеджио сдаю пустой лист. Мне ставят кол. У бабушки случается инфаркт, она плохо дышит, ребята в военкомате потирают руки, потому что сейчас к ним приплывет парень. Но у меня есть шанс поступить вторым потоком - и я сдаю экзамены в Европейский гуманитарный университет. И тут происходит странная история, потому что я пишу сочинение и из всего потока поступающих единственный получаю десятку, то есть высший балл по белорусской системе. Меня приводят к ректору, демонстрируют ему и немедленно зачисляют. При этом в школе еще за год до поступления я ровным счетом ничего не делаю и не читаю совсем. Книги служат для меня разве что источником обогащения: в них я нахожу бабушкины заначки. Но потом на первом курсе со мной что-то происходит, я начинаю читать, хожу только на лекции по литературе и понимаю, что хочу писать рассказы.
Переезд в Петербург - отчасти истерическое решение. ЕГУ, в котором я учился в Минске, закрыли по политическим причинам в 2004 году. Я хотел срочно уехать из страны, которая мне казалась отвратительной. Было несколько вариантов - учиться в Варшаве или в Праге. Но бабушка сказала, что любой образованный человек должен пожить в Санкт-Петербурге. Я ее зачем-то послушал - и приперся сюда. Приехал прямиком из Флоренции, был конец октября, валил мокрый снег, меня в первый же день дважды чуть не сбили на пешеходном переходе. Я не успел снять квартиру, меня отвезли в общежитие на Кораблестроителей и поселили вместе с японцами.
Но самым главным потрясением для меня было то, что все в СПбГУ начинали фразы со слов «на самом деле». Для меня это очень странно - ведь мы всегда можем ошибаться и стоит довольно тихо высказывать свое мнение. В Минске нас учили: «Ребята, вы ничего не знаете, и до конца своей жизни, пока не закроется крышка гроба, вы ничего не узнаете». Поэтому все, что мы можем, - это начинать предложение со слова «вероятно».
Как-то мы обедали с друзьями, я много шутил, а за столом вместе с нами оказался редактор Первого канала, который сначала спросил, для какой команды КВН я пишу, а потом предложил работу. Я был в это время спортивным журналистом, оканчивал магистратуру и перспективы были не сказать, чтоб радужные. Поэтому я согласился и оказался на Первом. Сначала писал сценарии для передачи «Мультличности». Потом - для «Прожекторперисхилтон». А после мне предложили делать программу с Ксенией Собчак на «Дожде». Затем появилось собственное шоу «Ездим дома» в соавторстве с журналистом Павлом Лобковым. И все это произошло абсолютно случайно, потому что у меня не было никакого намерения становиться ведущим. Это был опыт. Я был увлечен жанром интервью, мне казалось интересным разговаривать с людьми. А потом я написал первый роман - и к этому, конечно, все очень снисходительно отнеслись: подумаешь, кто-то кокаин нюхает, а кто-то книги пишет. Но когда отрывок из него стал самым читаемым постом за год на портале «Сноб», мне сразу же предложили его опубликовать.
В Москве меня называют городским сумасшедшим: я ушел с телека, чтобы писать книги. Просто понял, что это, пожалуй, единственное, что меня в жизни по-настоящему интересует. Это и есть мое предназначение, без всяких громких слов.
Я твердо убежден, что писать надо тогда, когда не можешь не писать. Представь: Москва, куча денег, классная работа, пишу шутки. А потом оказываюсь в предреволюционном Минске 2010 года: мы с друзьями решили поехать и посмотреть, что будет. Я сам не ожидал, какое этот несвершившийся белорусский Майдан произведет на меня впечатление. Моя жена Маша говорит, что когда я вернулся в Петербург, то десять дней просидел перед телеком как овощ. Но потом я быстро понимаю, что должен написать «Бывшего сына». При населении девять миллионов человек треть живет за пределами Беларуси. Мне было важно показать, что я чувствую, будучи бывшим сыном моей страны, которой я оказался не нужным.
Мои отношения с Беларусью меняются: я чувствую, как в буквальном смысле отрываются мои корни. Я уже чужой и там, и тут. Когда я приезжаю в Минск, то становлюсь на одиннадцать лет моложе, и таким же счастливым. Сейчас там происходит что-то не то, но я по-прежнему очень люблю этот город и считаю его лучшим на земле. После переезда в Петербург было большим потрясением узнать, что здесь столица Беларуси воспринимается как провинция. Минск в моем представлении гораздо более европейский город, чем Петербург. То, что Петербург культурная столица, - это серьезный миф. Город не может ею быть лишь потому, что в нем остались какие-то старые здания и память о том, что когда-то он был реальной столицей государства. Наверное, этот статус - это все-таки уровень отношения людей к своему городу и к его чистоте. Но писателю здесь, конечно, очень интересно. Мне кажется, что Россия - это классное место для человека, у которого нет семьи и которому не нужно, например, вызывать скорую ребенку в одиннадцать вечера.
Думаю, что человек, который прочитал три моих книги, открыв четвертую, узнает мой текст и ритм. Нет, я не могу гарантировать, что в какой-то момент во мне не проступает французский писатель Луи-Фердинанд Селин. Но авторы, которые оказали на меня самое сильное влияние, - полная противоположность тому, как пишу я. Я схожу с ума от Пруста, но мы понимаем, что фраза Пруста - это полторы страницы.
Сегодня у читателя совсем другая оптика: мы за один день видим больше людей, чем человек в конце XVIII века за всю жизнь. Лев Толстой исключительно подробно описывает каждого своего героя. «Широкий лоб, тяжелый подбородок» - зачем тратить на это полторы страницы? Я пишу, что человек вошел в комнату, и все - ты уже это представила. Я часто слышу претензии: мол, почему у вас нет описательных моментов? Потому что они не нужны! Но встречи с читателями показывают, что глупо надеяться на то, чтобы всем понравиться: в Москве меня называют русофобом и жутким националистом, а в Минске - москалем и жутким беларусофобом.
Есть три полезных литературных совета, которые действительно работают. Первый гениальный совет дал мне преподаватель белорусской литературы. Он сказал: «Всякое предложение должно вытекать из предыдущего». Второй хороший совет дал мне Вуди Аллен, точнее Сомерсет Моэм, который в рассказе Вуди Аллена говорит: «В конце вопросительного предложения всегда ставьте вопросительный знак. И эффект превзойдет ваши ожидания». Был еще какой-то третий совет, но я его забыл. Это я все к тому, что научить писать все-таки невозможно.
Если бы литературным критикам показали мои тексты десятилетней давности, то они точно сказали бы, что Филипенко неправильно пишет по-русски. И это так - с точки зрения русского языка, я неверно строю предложения: подлежащее и сказуемое стоят не в тех местах, где должны быть.
Я много лет шел к тому, чтобы выработать свой язык. Например, одно слово стоит на границе двух предложений - и работает и в ту, и в другую сторону. Мне нравятся короткие отрывистые фразы. Многие мои приемы, вероятно, растут из сценарного опыта, какие-то - из музыкального.
От писателя хотят пророчеств и громких заявлений.
Но мне интереснее сделать фотографию времени, чем манифест. Я хотел сделать снимок реальности, в которой мы сейчас живем, - так получилась «Травля». А потом уже пришло понимание, что этот репортажный кадр надо облечь в какую-то форму - и я обратился к сонате. На презентации в Москве ко мне подошла молодая женщина: «Подпишите книжку моей дочке!» Я говорю: «Наверное, вашей дочке рано читать такие книги. Сколько ей?» А она: «Моя дочь родится через несколько месяцев, но когда ей исполнится шестнадцать лет и она захочет узнать про 2016 год, я дам ей „Травлю“». Конечно, это не совсем документалистика - литературные задачи я тоже решаю: например, мне хотелось показать, что грань между реальностью и антиутопией.
Премии в России - это один из немногих инструментов продвижения книги - люди в магазинах спрашивают: «Кто тут у вас лауреат премии? Возьму-ка почитаю!» В остальном книжного рынка у нас нет. Во Франции лицо какого-нибудь писателя можно даже на автобусе увидеть, не говоря о том, что на France 2 выходит программа вроде «Вечернего Урганта», на которую приходят только писатели. А ты вспомни, когда ты последний раз залипала на литературную передачу, скажем, на канале «Культура»? Сейчас все в России обсуждают, как плохо Франции, как плохо у них с культурой. При этом у радиопрограммы про философию там может быть полтора миллиона скачиваний. Полтора! Миллиона! На радио!
Я ни с кем не общаюсь.
Сижу в кабинете и пишу. Иногда пытаюсь играть в футбол. Еще выезжаю на встречи с читателями и, как попугай, отвечаю на вопросы. Но это искусственная конструкция. На такие встречи за границей приходят люди, которым интересна русская литература: Акунин, Быков, Водолазкин, Филипенко. Они приходят и спрашивают: «Что будет с Россией? Сможем ли мы что-то изменить?»
Я думаю, историческая правда существует.
Можно сделать такой вывод, исходя из того, что мы наступаем на одни и те же грабли. Проходит пятьдесят лет, и мы делаем ровно то же, что делали люди до нас. Как возможна Вторая мировая война после ужасов Первой мировой? Все смеются - нет, невозможна! А потом случается Холокост.
У меня много вопросов ко всем окружающим. Я более требователен к обществу, чем к самому себе: хочу, чтобы вокруг меня все были лучшими версиями самих себя. И не факт, что я сам лучшая версия себя. У меня нет никаких иллюзий по поводу собственной персоны. Я понимаю, что я очень неприятный тип, кроме того два моих друга постоянно не дают мне об этом забыть. И моя разумная жена всегда ставит меня на место. Я понимаю, что со мной довольно тяжело сосуществовать, потому что я чувак, который думает только о собственной писанине. А Маша все-таки выходила за меня, а не за парня, который переживает, получит он «Большую книгу» или нет. Она признает, что у меня странная профессия, я могу истерить по разным поводам, уйти в кабинет - и все, не трогайте меня. Но полагаю, Маша хочет, чтобы рядом была опора. Поэтому у меня куча претензий к себе. Но самое главное, что у меня еще больше претензий к людям вокруг, потому что я вижу, как устроено общество.
Моя система потребностей устойчива. Мне нужно много вина, хотя сейчас странным образом не хочется пить. Еще нуждаюсь в путешествиях - просто чтобы оказаться в другой среде. Есть необходимость в современном искусстве, так как я твердо убежден, что оно заменяет нам наркотики. А я очень боюсь наркотиков и боюсь зависимости. И есть потребность в текстах и в ощущениях. И наверное, все. А, еще футбол - если бы не беда с коленом, играл бы целыми днями.
Верю ли я в смысл хоть чего-нибудь?
К сожалению, сейчас, я думаю, вообще ни в чем нет смысла. И мы все однажды умрем - и все. От меня останутся книжки, и я не знаю, есть ли смысл в этом или нет.
Текст: Яна Милорадовская
Фото: Наталья Скворцова
Благодарим за помощь в организации съемки «Группу ЛСР»
Родился в 1984 году в Минске. Выходит, представитель поколения «последних советских детей».
Окончил музыкальный лицей по классу контрабаса, однако на вступительном экзамене в консерваторию сдал пустой лист. Так с занятиями музыкой было покончено, зато теперь понятно, откуда в моих произведениях ритм, мелодичность и сонатная форма.
Поступил в Европейский гуманитарный университет, который, к сожалению был закрыт. Прислушавшись к совету бабушки: «Каждый образованный человек во что бы то ни стало должен пожить в Петербурге» - зачем-то переехал в город на Неве. Окончил бакалавриат и магистратуру СПбГУ, Факультет свободных искусств и наук. Получив возможность самому выбирать предметы, посещал преимущественно лекции по литературе Аствацатурова, Давтян, Двинятина и Драгомощенко. Понял, что решено - буду писать. Первые работы, к счастью, не сохранились.
Начался долгий путь в сторону литературы конструктивизма - литературы строгой, лаконичной и геометричной. Меньше слов - больше подтекста. Помогло то, что работал сценаристом на телевидении и был ведущим собственного вечернего шоу. Изучая будущих персонажей, проехал по России пять тысяч километров за рулем. И «Бывший сын», и «Замыслы», и «Травля», хочется верить, стали своеобразными фотографиями нашего времени. Роман «Красный крест» - не фотография, но исторический документ.
Люблю Пруста. Являюсь его полной противоположностью.
Новости, рецензии и отзывы:
Анастасия Бойко, Euroradio.fm: Писатель рассказал Еврорадио о своём новом романе. Книга основана на реальных событиях. Она называется . Текст закончен буквально на днях
Завершил работу Парижский книжный салон 2019 года. Предлагаем вашему вниманию фотоотчет о книгах "Времени" с Российского национального стенда и о встрече с , автором четырех романов, последний из которых только что вышел на французском языке -
Приглашаем посетителей Парижского книжного салона-2019 17 марта, в воскресение, в 12:00 на встречу с , автором четырех романов, последний из которых только что вышел на французском языке -
Павел Лобков и Саша Филипенко подводят итоги этой недели и 2018 года
2 декабря в «Октаве» (г. Тула) пройдет творческая встреча с писателем Его романы переведены на семь языков, также он был сценаристом проектов Первого канала и телеканала «Дождь»
Россия станет почетным гостем парижской книжной ярмарки, которая пройдет в выставочном павильоне на Porte de Versailles c 16 по 19 марта. На ярмарку приедут около 40 российских писателей. Напомним, что у издательства "Время" новосить: только что роман . Автор представит книгу на ярмарке
Саша Филипенко и ведущий актер тверского Театра драмы Тарас Кузьмин представят роман "Красный крест" в Твери 25 января 2018 года
Дорогие друзья! Приглашаем вас на встречи с Сашей Филипенко на XII Санкт-Петербургском Международном Книжном Салоне с 25 по 28 мая 2017 года
Роман "Бывший сын" - лауреат "Русской премии"! 25 марта 2014 года на пресс-конференции в Центре Ельцина был объявлен «короткий список» - список лауреатов международного литературного конкурса «Русская Премия» по итогам 2013 года. В номинации «крупная проза» - роман !
Журнал "GQ": Писатель пытается найти одно слово, которым можно было бы охарактеризовать нашу эпоху. И находит егоЖурнал GQ: Саша Филипенко, "Культура сомнения". Писатель привык к тому, что в России никто ни в чем не сомневается, но все же считает, что этот «вирус истинности» опасен
Санкт-Петербург, 25 июля, «Открытая библиотека»: «Медуза» представляет беседу журналиста Павла Лобкова и писателя . Их разговор был посвящен проекту «Путешествие в Россию в 2015 году»
Анатолий Берштейн, gazeta.ru - о том, как травля стала популярным развлечением. О романе
Константин Амелюшкин,
Delfi.lt: В интервью DELFI поделился своими мыслями о книге, происходящем в России и Беларуси, а также телевидении и нелюбви людей к своему дому
Esquire.ru: Жизнь Саши Филипенко разделена надвое: в одной он писатель, в другой - комик по имени Роман Романович. В одной его романы получают «Русскую премию» и входят в шорт-лист «Большой книги», в другой его языком шутят ведущие
Арсений Гриб, The Village: На своем примере Саша Филипенко рассказывает, как выглядит жизнь и заработок писателя. Все вопросы, которые забыл задать ему The Village, вы сможете озвучить лично 5 июля в 19:00 в «Кнігарне Логвінаў»
Сергей Шаматульский, 34mag.net: интервью с Сашей Филипенко. "Но и потом, у меня нет задачи что-то изменить, я скорее фиксирую время. – это же и про современность"
О романе вошедшем в лонг-лист премии «Ясная Поляна», о перекличке поколений, о соотношении в книге документального и художественного с писателем Сашей Филипенко побеседовала Алена Георгиева
Побеседовала Алена Георгиева.
Алена Георгиева, редактор: Саша, «Красный крест» — твой четвертый роман. Это для тебя уже привычное дело — или веха?
Саша Филипенко, писатель: В первую очередь, это большая работа. И это мой первый исторический роман — до этого я как-то пытался запечатлеть современность, сделать фотографию нашего времени, а здесь впервые обратил своё внимание на XX век. Правда, мне кажется, что все равно опять получилось о нас и нашем времени.
Алена Георгиева: Да, ты все время ходишь по кругу — вроде отвлекаешься на другую тему, но всё равно возвращаешься к своему сверстнику.
Саша Филипенко: А никуда не уйти от этого, это такой бумеранг — ты его забрасываешь, а он к тебе постоянно возвращается. Я думаю, есть какой-то главный персонаж, к которому я время от времени обращаюсь — и, наверно, через этого персонажа я обращаюсь к своим сверстникам и говорю с поколением 30-летних.
Алена Георгиева: А есть в твоем творчестве какая-нибудь сквозная тема, которая тебя сильно волнует и присутствует во всех четырех твоих книгах? Я, например, такую тему в твоём творчестве вижу — но это, наверно, то, что лично для меня важно.
Саша Филипенко: А что за тему видишь ты? Я бы послушал.
Алена Георгиева: Это эксперимент над человеком, испытание человека на прочность — сколько он может выдержать? Это не только к «Красному Кресту» относится, я это во всех твоих книгах вижу. Только часто это не о том, сколько человек может физически выдержать, а сколько могут выдержать его совесть и воля. Где черта, за которой заканчивается человек и начинается животное? В первой книге, на мой взгляд, это тоже есть, хотя, казалось бы, «Бывший сын» вообще не об этом. Так вышло, что для меня, например, Светлана Алексиевич и Саша Филипенко — это авторы, которые пишут на близкие темы.
Саша Филипенко: Я безусловно пишу об испытаниях — и в «Красном Кресте» главный герой много об этом рассуждает, а сам красный крест — это одна из метафор того, сколько может вынести человек. И пишу я о том, возможен ли вообще новый человек после всех этих испытаний. Может ли новый человек появиться после 10-летней комы? Может ли появиться новый человек после всех событий XX века? Вот сейчас мы собираемся отправить кого-то на Марс. А стоит ли туда вообще отправлять человека — или это существо, которое уже испортило все здесь, а теперь испортит еще и Красную планету? Безусловно, я пишу об испытаниях, о том, выходит человек из воды сухим или нет, но всякий раз это еще и какие-то личные темы, с которыми я сам для себя разбираюсь.
Алена Георгиева: А с какой личной темой тебе помог разобраться «Красный Крест»?
Саша Филипенко: С темой сумасшествия в обществе, которое у нас сейчас наблюдается. «Травля» была основана на моих личных наблюдениях, на том, как я вижу этот мир и как движется моя «камера». А «Красный Крест» — это все-таки большая работа с документами, именно она была мне интересней всего. Но мне была очень интересна и реакция читателей-оппонентов. Казалось бы, фактам ничего невозможно противопоставить — но я увидел, что даже факты могут вызывать какие-то странные, пугающие мнения…
Алена Георгиева: В самом «Красном Кресте» это есть — эпизод с отчимом-сталинистом, который утверждал, что никаких репрессий не было, просто напридумывали всякого и подкинули в архивы. Пока перед глазами нет документа, ты думаешь: ну да, бывало всякое, те самые «перегибы на местах»… А когда ты видишь документ — инструкцию, например, о том, что делать с золотыми зубами умерших заключённых, как заполнять бланк свидетельства о смерти в советском лагере, — ты понимаешь, что это система, порядок жизни.
Саша Филипенко: Когда ко мне попали эти документы, когда они приходили ко мне один за другим, я не знал первое время, что мне с ними делать. Ты читаешь эти документы, у тебя от них мурашки по телу — но ты не знаешь, как с ними взаимодействовать и как превратить их в книгу. Редактор мне говорил: вычёркивай «красивые» предложения — текст должен быть лаконичным, таким же, как документ. Мне на поиск художественного решения понадобился год. Документы, как мне кажется, совершенно ужасающие — но, надеюсь, нам удалось сделать книжку, где художественная и документальная части работают друг на друга.
Алена Георгиева: А что с произошло между « » и «Красным Крестом» с писателем Сашей Филипенко?
Саша Филипенко: Я стал еще лаконичнее. И понял, что совсем не хочу заниматься описаниями. В «Красном Кресте есть один-единственный абзац, где я описываю этот красный крест, вбитый в землю… Я могу, конечно, поиграть в «догорающий домик Пришвина», как мы шутим — но мне это совершенно не интересно.
Это может прозвучать кокетством, когда писатель говорит, что он опустошен и не знает, что делать. Вот вышли четыре романа — они выходили по одному в год, но всегда был некоторый задел. Я сразу начинал работать, у меня уже были какие-то замыслы, наброски. А «Красный Крест» вышел три месяца назад — и я пока ровным счетом ничего не написал. И совершенно не знаю, что делать дальше, со мной такое впервые. Это интересный опыт…
Алена Георгиева: Любой настоящий писатель должен пройти через кризис — если ты через кризис не прошёл, так ты, считай, и писатель ненастоящий. Так что с боевым тебя крещением, Саша.
Саша Филипенко: Мне казалось, что кризис — это когда начинаешь писать второй роман. Все друзья-писатели — вот с мы говорили об этом — пугали меня: нет ничего страшнее, чем вторая книга. Вот напишешь вторую книгу — и потом всё как-то легче идёт. А я сейчас понимаю, что со второй книгой проскочил, а вот четвёртая стала настоящим испытанием. Это был довольно тяжелый период в моей жизни, два года Маша, моя супруга, рассказывала, что со мной было сложно общаться. Когда каждый день работаешь с этими документами и каждый день видишь новости, все это перекликается — как, собственно, и в книге. Я на этот стык времен очень остро реагировал, очень болезненно.
Алена Георгиева: Если это будоражит твою совесть, у читателя тоже, наверно, должно будоражить? Не тянет тебя, условно говоря, выйти на улицу с плакатом? Или тянет только за письменный стол?
Саша Филипенко: « » показывает, что я уже выходил когда-то. Но мне кажется, что книгой я могу сделать больше. Эффектом книги, количеством людей, которые её прочитают, я принесу больше пользы.
Алена Георгиева: « » сейчас переиздает « » Солженицына в сокращенной версии, однотомником, и в одной из версий обложки на ней стоял красный крест.
Саша Филипенко: А у меня нет красного креста на обложке. Я вижу здесь лицо какого-то большого диктатора.
Алена Георгиева: Ну да, это Большой Брат, просто в профиль, поэтому мы его не узнаем. А вообще тут все понятно: один красный человек стреляет в другого красного человека.
Саша Филипенко: И в этот момент я словно получаю эстафетную палочку от Светланы Алексиевич и продолжаю ее историю «красного человека». Мне кажется, важно, чтобы мы не расставались со своим прошлым. Одна из причин, по которым написана эта книга, — чтобы мы со своим прошлым ни в коем случае не расставались, помнили о нём и не наступали на те же грабли.