Парфюмер город действия.

И.Л. Галинская

ПАТРИК ЗЮСКИНД И ЕГО РОМАН «ПАРФЮМЕР»

Немецкий писатель Патрик Зюскинд родился в 1949 г. в семье публициста Вильгельма Эммануэля Зюскинда в баварском городе Амбахе. После окончания школы и службы в армии Патрик Зюскинд учился в Мюнхене, где изучал историю и французский язык. С 1974 г. Зюскинд занимался написанием сценариев, писал пьесы, рассказы. Когда писатель опубликовал одноактную пьесу «Контрабас» (1980), она принесла ему успех на театральной сцене, была поставлена в шести немецких театрах. В 2000 г. пьеса Зюскинда «Контрабас» увидела свет рампы и в России.

В детстве Патрик получил музыкальное образование, он учился играть на пианино и демонстрировал свое музыкальное воспитание на отцовских «чайных вечерах», но это был неприятный опыт в его жизни, что и отразилось как в пьесе «Контрабас», так и в автобиографической «Повести о господине Зоммере» (1991). В молодости Патрик Зюскинд серьезно изучал историю французской культуры, а когда начал писать роман «Парфюмер» и решил, что действие его будет происходить во Франции, то объехал места действия будущего романа и проконсультировался в парфюмерной фирме «Фрагонар» («Fragonard») относительно деталей изготовления ее продукции.

Роман «Парфюмер» вышел в свет в 1985 г. в швейцарском издательстве «Диоген» в Цюрихе. Однако до этого в 1984 г. роман печатался в виде сериала в одной из наиболее известных немецких газет «Франкфуртер Альгемайне», а в еженедельнике «Шпигель» книга находилась в списке бестселлеров целое десятилетие (8).

Роман «Парфюмер. История одного убийцы» сделал его автора Патрика Зюскинда одним из самых известных писателей со-

временной немецкой литературы. К концу ХХ в. роман был переведен на 39 языков, продан в количестве десяти миллионов экземпляров, включая три миллиона, проданных в Германии (8).

Роман «Парфюмер. История одного убийцы» нельзя считать детективом, поскольку уже в названии сказано, что его главный персонаж - убийца. Роман начинается с заявления автора о том, что его персонаж Жан-Батист Гренуй - гениальное чудовище «вроде де Сада, Сен-Жюста, Фуше, Бонапарта и т.д.» (2, с. 5).

Действие романа происходит во Франции в XVIII столетии, а его протагонист Гренуй конкретной исторической фигурой отнюдь не является, это преимущественно плод фантазии Патрика Зюскинда, хотя точно указан год рождения антигероя (1738), как и дата его смерти (1767) и говорится, что такой человек существовал.

Мать Гренуя была торговкой рыбой на парижской улице О-Фер. Она родила его под разделочным столом, где до этого рожала уже четыре раза и выбрасывала новорожденных вместе с рыбьими потрохами. Однако на этот раз она потеряла сознание и вывалилась из-под стола на середину улицы. Когда прохожие привели полицию, женщина пришла в себя, но под столом заорал новорожденный малыш. В результате признавшуюся в многократном детоубийстве мамашу судили и через несколько недель повесили на Гревской площади.

Ребенка отнесли в монастырь, где его крестили и отдали кормилице по имени Жанна Бюсси. Через несколько недель она вернула ребенка в монастырь, сказав, что он совсем не пахнет так, как должны пахнуть малые детки. Тогда патер Террье отнес младенца другой кормилице - мадам Гайар, которая спустя восемь лет продала Жана-Батиста знакомому кожевнику Грималю, получив за мальчика 15 франков комиссионных.

Жан-Батист Гренуй обладал тонким нюхом и уменьем запоминать различные ароматы. Однажды, это было 1 сентября 1753 г., он учуял какой-то нежный аромат и пошел в ту сторону, откуда запах доносился, т.е. на улицу Марэ. Там Гренуй увидел девушку, чей аромат и был столь изысканным. 16-летний Гренуй задушил девушку, запомнил ее аромат и решил, что должен стать «Творцом запахов... величайшим парфюмером всех времен» (2, с. 54).

Когда Жан-Батист устроился подсобным рабочим в парфюмерную лавку Джузеппе Бальдини, он начал создавать духи, которые прославили его хозяина, а сам Гренуй стал специалистом в области перегонки трав и цветов, т. е. опытным парфюмером. Весной 1756 г. Жан-Батист ушел от Бальдини и отправился пешком из Парижа на юг Франции в город Грас, который славился своими парфюмерами. Однако, дойдя до отрогов Альп, он обосновался в естественной узкой штольне - в пещере одной из гор, и прожил там семь лет, питаясь маленькими саламандрами, змеями, ящерицами и заедая их травой и клюквой.

Через семь лет Гренуй в чудовищном виде (волосы - по колено, жидкая борода - до пупа) вновь двинулся пешком на юг. По дороге в городе Пьерфор судьбой Гренуя заинтересовался маркиз де ла Тайад-Эспинасс, слуги которого привели Жана-Батиста в человеческий вид. Вскоре Гренуй сбежал от маркиза и опять пешком отправился в город Грас, где устроился вторым подмастерьем в маленькую парфюмерную мастерскую мадам Арнульфи. Ее первого подмастерья звали Домиником Дрюо, и мадам вскоре вышла за него замуж. В этой мастерской Жан-Батист овладел всеми секретами парфюмерного дела, но он страстно желал научиться создавать запах тех чрезвычайно редких людей, которые внушают любовь (2, с. 221). А таковыми, по мысли Гренуя, являлись молодые красивые невинные девушки.

Жан-Батист начал убивать таких девушек, причем настолько ловко, что его никто и не думал подозревать. Гренуй убил в Грасе более 20 девушек и срезал их волосы, которые унес с собой вместе с платьями. Полиция заподозрила цыган, затем - итальянских батраков-сезонников, монахов, цистерцианцев, франкмасонов, сумасшедших из богадельни, углежогов, нищих, даже аристократов, но Грасского Убийцы Девушек она долго не могла найти.

Когда же была убита дочь Второго Консула Граса Антуана Риши - Лаура, следствие вышло на Гренуя, он был арестован и приговорен к публичной казни путем раздробления суставов.

Казнь назначили на самой большой городской площади, куда с утра в ожидании зрелища начал стекаться народ. В центр площади подтащили трибуну и эшафот, пришел палач со своими подручными. Убийцу привезли в карете. Когда Гренуй вышел из кареты, произошло чудо. Десять тысяч человек на площади и на окружающих склонах прониклись верой в то, что этот

маленький человек «никак не мог быть убийцей» (2, с. 275). Это понял и палач.

А дело было в том, что Гренуй брызнул на себя духами, которые внушают людям чувство любви, духами, созданными им из ароматов убитых невинных девушек. Даже отец убитой Лауры Риши возлюбил Гренуя и увел его в свой дом, где объяснил ему, что магистрат Граса отменил приговор, и Гренуй может быть свободен. Правители в конце концов тайно казнили Доминика Дрюо, ибо хижина, где были обнаружены вещи убитых девушек, принадлежала усадьбе его жены, мадам Арнульфи.

Гренуй, сбежав из дома Риши, пешком отправился в Париж. Он шел по ночам, обходил города, избегал дорог. Он не хотел больше жить. «Он хотел вернуться в Париж и умереть» (2, с. 291). В Париже около полуночи Гренуй пришел на кладбище, где после ухода могильщиков собирался всякий сброд - воры, убийцы, бандиты, проститутки и проч. Жан-Батист смешался с толпой этих людей и опрыскал себя своими духами, отчего «вдруг весь засиял красотой, как от лучистого огня» (2, с. 294). Люди бросились к нему толпой, разодрали его и «каждый из этой дикой своры ухватил себе кусок» и сожрал его (2, с. 295). Таков был конец Жана-Батиста Гренуя.

За 25 лет после опубликования романа Зюскинда и в Интернете, и в прессе появилось множество рецензий и статей, посвященных «Парфюмеру». Статья Семена Борзенко о правде и вымыслах в романе Зюскинда («Парфюмер» стал литературной сенсацией ХХ в.) отвечает, в частности, на вопросы, был ли у Гренуя прототип, и можно ли создать аромат любви (1).

Реальным прототипом Жана-Батиста Гренуя С. Борзенко считает серийного убийцу женщин и детей Мануэля Бланко Рома-санта, который жил в середине XIX в. в Испании. «Причем есть основания полагать, что своих жертв Ромасанта освежевывал, выкачивал из трупов жир, а его уже продавал аптекарям, производившим из данного сырья высококлассное мыло», - пишет С. Борзенко (1, с. 3). Этот маньяк-психопат был приговорен к смертной казни через удушение в апреле 1853 г., но спасен испанской королевой Изабеллой II.

Что же касается возможности создания аромата любви, единого для мужчин и женщин и подобного тому, который сделал в романе «Парфюмер» Гренуй, то эта задача так и останется нере-

шенной, считает С. Борзенко: «Никогда. Может и к лучшему? Вы представьте мир, в котором получили распространение соответствующие духи. Он же сойдет с ума!» (1, с. 28). А вот каннибализм, которым заканчивается роман «Парфюмер», был Европе знаком, но не в XVIII в., а во время великого голода 1314-1315 гг. Средневековый летописец - монах Рауль Глабер пишет еще об одном европейском голоде 1032-1034 гг., когда люди начали пожирать человеческую плоть. «Во многих местностях, чтобы утолить голод, выкапывали из земли трупы» (цит. по: 1, с. 3). Теория же летального флюида, которую в романе отстаивал маркиз де ла Тайад-Эспинасс, по мнению С. Борзенко, «сугубо пародийна и целиком и полностью придумана Зюскиндом» (1, с. 29).

Сравнивая в самом начале своего романа образ Гренуя с маркизом де Садом (1740-1814), Зюскинд называет их «гениальными чудовищами» (2, с. 5). Но персонаж Зюскинда, хотя он столь же далеко от морали, как и персонажи, созданные Садом, в корне от них отличается. «Суть в том, что Греную абсолютно чуждо сластолюбие» (3, с. 262). Мотивы преступлений персонажей де Сада и Гренуя ни в чем не совпадают. «Сад издевается над прекраснодушными верованиями просветителей и гуманистов, демонстрируя, что деяния, которые посрамили человеческий род, как раз и явились органичным проявлением людской натуры. У Зюскинда такие же деяния подчинены, как ни дико звучит, желанию любви» (3, с. 262). Но когда трупы убитых Гренуем красавиц обследовали на предмет нарушения девственности, то тут же «выяснилось, что все они остались нетронутыми» (2, с. 231).

Присваивая запах невинных девушек, Жан-Батист Гренуй, по воле автора, сам был лишен запаха и приравнен к клещу, о чем неоднократно говорится в романе (2, с. 26, 84, 156, 223, 225). А иногда он сравнивается с черным пауком, с маленьким черным лягушонком, с животным, ибо является существом всего лишь человекоподобным (2, с. 88). Поэтому создание запаха, который внушал бы любовь, для Гренуя равнозначно «победе над собственной участью клеща» (3, с. 262). Но сравнение с лягушкой заложено в самой фамилии «Гренуй», ибо французское слово «grenouille» означает «лягушка». Его семилетнее пребывание в пещере, когда он питался саламандрами и ящерицами, подчеркивает, что он, скорее, животное, а не человек. Это объясняет и абсолют-

ную аморальность Гренуя: ведь «о Боге он не имел ни малейшего понятия» (2, с. 147).

Авторы критических работ о романе Зюскинда «Парфюмер» называют произведение постмодернистским, хотя сам писатель с этим не соглашается. Его ставят в один ряд с такими постмодернистами, как Дж. Барт, Дж. Фаулз, А. Роб-Грийе, У. Эко, Т. Пинчон, К. Рансмайр. Постмодернистский роман характеризуют «открытость многим литературным ветрам»: «литературный розыгрыш, игра произвольных намеков, двойное и тройное кодирование, хроническое переосмысливание и литературная симуляция» (4, с. 24). Авторы создают текст-стилизацию из загадок, намеков, версий, цитат и полуцитат, аллюзий, новых наслоений и проч.

Постмодернистский роман характеризует и принцип множественности (Р1игаНШ). «Множественность мира, нарисованного в постмодернистском романе, грандиозна, беспредельна в своих бесчисленных переходах, метаморфозах» (4, с. 39). Так, в романе «Парфюмер» налицо оригинальная, упорядоченная система цитирования множества первоисточников, причем цитирование не дословное, а «инновационная попытка современного автора создать новое произведение, опираясь на стилистические традиции многих источников» (4, с. 48).

И это отнюдь не «унылое» записывание цитат, писатель их переосмысливает на грани подражания и пародии, т. е. занимается пародийным преувеличением. Зюскинд «многообразно и пародически кодирует свой роман, наносит боковые удары в спину каноническим произведениям» (цит. по: 4, с. 49). Указанным образом в романе «Парфюмер» использованы произведения Гюго, Бальзака, Золя, Флобера, Томаса Манна, Гофмана, Клейста, Гёте, Гюисманса и многих других авторов. Короче говоря, «Парфюмер» - это роман-цитата, в котором интегрированы и перефункционированы даже миф о Прометее и миф об Орфее.

Текстуально-аналитический критик из Гарвардского университета (США) Юдит Райан в статье о проблеме литературной стилизации в романе Зюскинда «Парфюмер» пишет, что его интертекстуальность в наибольшей степени концентрируется в аллюзиях на творчество романтиков и символистов (9, с. 396). Но такие аллюзии, которых множество в романе, по мысли Ю. Райан, не могут не вызвать вопрос, насколько оригинально произведение Зюскинда. Легко угадываются сюжеты стихов Бодлера, Рембо и

Рильке. Ю. Райан также указывает на роман Новалиса «Генрих фон Офтердинген», на сказки братьев Гримм, на «Необычайную историю Петера Шлемиля» Шамиссо, на «Доктора Фаустуса» Томаса Манна, на произведения Гёте.

Многие критики отзываются отрицательно о второй части романа «Парфюмер», которую, по мнению Ю. Райан, нужно понимать как пародию на традицию романтизма. А концовка романа еще более пародийна, чем описание семилетней жизни Гренуя в пещере. Джон Апдайк в журнале «Нью-Йоркер» в 1986 г. написал, что эта концовка является «самой слабой» частью романа «Парфюмер» (9, с. 402). Неудивительно, полагает Ю. Райан, что канни-балистическое пожирание растерзанного тела Гренуя в концовке романа парадоксально становится конечной, последней стадией его жизни, стадией, которая не совпадает с мечтаниями о «Великом Гренуе», декларируемыми им на всем протяжении романа. Заключительная фраза романа о том, что каннибалы совершили свое ужасное дело из любви, является «окончательной иллюстрацией того специфического вида постмодернизма», какой представляет собой роман «Парфюмер», т.е. «специфического вида игры между автором и читателем» (9, с. 396, 402).

Поскольку Жан-Батист Гренуй описан как серийный убийца, то критики относят роман к жанру криминальной литературы, ибо «Парфюмер» (что уже было нами сказано ранее) к детективному жанру не принадлежит. Разница между криминальным и детективным сюжетами состоит в том, что первый сосредоточен на описании убийства и на рассказе о личности, совершающей таковое. Детективный же сюжет описывает работу по разгадке причин преступления и поиски преступника (8). Рассказ о серийном убийце в криминальном романе требует исследования психологических причин совершения подобных преступлений.

Как известно, Зигмунд Фрейд считал, что поведением людей правят иррациональные психические силы, т.е. неосознаваемая психическая активность. Роман Патрика Зюскинда «Парфюмер» и является примером использования этих положений психоанализа, полагает польский литературовед Томаш Малишек (6, с. 7-8).

Канадские литературоведы Р. Дж. Уитингер и М. Герзог считают, что роман Зюскинда начинается фразой, заимствованной из повести Эрнста Теодора Амадея Гофмана «Мадемуазель де Скюдери» (1818) и из повести Генриха фон Клейста «Михаэль

Кольхаас» (1810). Зюскинд пишет: «В восемнадцатом столетии во Франции жил человек, принадлежавший к самым гениальным и самым отвратительным фигурам этой эпохи. » (2, с. 5). Э. Т. А. Гофман представляет антигероя Рене Кардильяка, золотых дел мастера XVII в., как одного из самых искусных и вместе с тем странных людей своего времени. Генрих фон Клейст начинает повесть фразой о том, что его антигерой лошадиный барышник Михаэль Кольхаас был одним из самых справедливых, но и самых страшных людей середины XVI столетия. Если Гренуй убивал невинных девушек, то Рене Кардильяк убивал заказчиков, для которых он сделал роскошный драгоценный убор, а Михаэль Кольхаас со своей бандой разгромил Саксонию из-за двух вороных коней, которых у него отобрали.

Американский литературовед Манфред Джейкобсон называет три вида стратегий романа «Парфюмер». Во-первых, это желание Зюскинда подразнить читателя утверждением, будто Жан-Батист Гренуй является исторической фигурой, для чего указываются даты его рождения и смерти. Во-вторых, этот персонаж романа, по всей вероятности, представляет собой единственный образ гения обоняния в мировой художественной литературе. И в-третьих, сделав Гренуя таким гением, Зюскинд «заложил основу для большинства метафор, каламбуров, приключений и изобретательности романа» (5, с. 202).

Одной из основных концепций анализа постмодернистского литературного произведения в середине ХХ в. стало понятие интертекстуальности. Наиболее четко его сформулировал в 1973 г. французский теоретик культуры и литературы Ролан Барт (19151980) как переплетение различных культурных кодов и дискурсов, т. е. специфических правил организации письменной или устной речевой деятельности. Согласно Р. Барту, «каждый текст является интертекстом; другие тексты присутствуют в нем на различных уровнях в более или менее узнаваемых формах: тексты предшествующей культуры и тексты окружающей культуры. Каждый текст представляет собой новую ткань, сотканную из старых цитат. Обрывки культурных кодов, формул, ритмических структур, фраг-

менты социальных идиом и т. д. - все они поглощены текстом и перемешаны в нем^»1

Постмодернистские литературные произведения также демонстрируют своеобразный вид иронии, причем иронии идеологической. Однако в основе литературного постмодернизма лежит не только ирония, но и пародия, и литературная стилизация, и сочетание этих форм.

Зюскиндовский парфюмер Жан-Батист Гренуй являет собой пример суперэгоистической, суперотчуждающей личности. «Его злая и агрессивная идеология направлена на то, чтобы "перевернуть мир вверх дном", достигнуть абсолютной власти над людьми, навязать им новый, являющийся слепком "черной души", ложный и опасный выбор» (4, с. 55).

Гренуй страшен своей жаждой не только овладеть всем миром, но и «аурой каждого отдельного человека» (там же). Жан-Батист мечтает о том, чтобы его любили, но одновременно он осознает свое преступное намерение «полностью и окончательно контролировать других людей» (5, с. 209). Желая покорить людей, Гренуй говорит себе, что «хочет этого потому, что насквозь пропитан злом. И при этом он усмехался и был очень доволен» (2, с. 184).

Приемы литературной стилизации в романе «Парфюмер» имеют «идеологическое значение, в особенности для немецкоязычных стран», - пишет Юдит Райан (9, с. 402). А по мнению Манфреда Джейкобсона, текст «Парфюмера» есть «иносказание о Третьем рейхе, т.е. изложение идеологии тоталитаризма» (5, с. 210). Да и другие исследователи подчеркивают, что «Парфюмер» прежде всего и исключительно является либо иносказанием о Третьем рейхе, либо о каком-то ином политическом режиме. И в подтверждение такой интерпретации романа они приводят главу, описывающую оргию толпы, собравшейся наблюдать казнь Гре-нуя и внезапно осознавшей, что он отнюдь не убийца, но воплощенная невиновность. А отец убитой им Лауры Риши даже стал называть Гренуя своим сыном, братом Лауры: «Ты ее брат, и я хочу, чтобы ты стал моим сыном, моей радостью, моей гордостью, моим наследником» (2, с. 285).

1 Цит. по: Ильин И. Постмодернизм: Словарь терминов. - М.: Интрада, 2001. - С. 102-103.

Итак, многие рецензенты вслед за Джейкобсоном считают, что роман «Парфюмер» представляет собой аллегорию Третьего рейха, показывая тоталитарную личность Гренуя. Роман позволяет воспринять его протагониста «как одну из целого ряда чудовищных личностей, которые осуществляли перевороты и ужасы более современных эпох» (10, с. 223).

Список литературы

1. Борзенко С. Парфюмер. Правда и вымыслы Патрика Зюскинда. - 29 с. Режим доступа: http://www.proza.ru/2009/06/10/738/

2. Зюскинд П. Парфюмер. История одного убийцы. - СПб.: Азбука-классика, 2004. - 304 с.

3. Зверев А. Преступления страсти: Вариант Зюскинда // Иностранная литература. - М., 2001. - № 7. - С. 256-262.

4. Постмодернизм в зарубежной и русской литературах: (коллективная монография). - Казань: Каз. ун-т, 2011. - 201 с.

5. Jacobson M.R. Patrick Süskind"s «Das Parfum»: A postmodern Künstlerroman // The German Quarterly. - Philadelphia (Pennsylvania), 1992. - Vol. 65, N 2. -P. 201-211.

6. Malyszek T. Ästhetik der Psychoanalyse. Die Internalisierung der Psychoanalyse in den literarischen Gestalten von Patrick Süskind und Sten Nadolny. - Wroclaw: Wydawnictwo Universytetu, 2000. - 216 S.

7. SüskindP. Das Parfüm: Die Geschichte eines Mörders. - Zürich: Diogenes Verlag AG, 1985. - 295 S. (В немецком языке слово «духи» имеет двойное написание: со знаком умляута и без него «das Parfüm, das Parfum»).

8. RarickD.O. Serial killers, literary critics and Süskind"s «Das Parfum». - Mode of access: http://rmmla. wsn.edu/ereview/63.2/articles/rarick.asp

9. Ryan J. The problem of pastiche: Patrick Süskind"s «Das Parfum» // The German Quarterly. - Philadelphia (Pennsylvania), 1990. - Vol. 63, N 3-4. - P. 396-403.

10. Whitinger R.G., HerzogM. Hoffmann"s «Das Fräulein von Scuderi» and Süskind"s «Das Parfum»: Elements of homage in a postmodernist parody of a romantic artist story // The German Quarterly. - Philadelphia (Pennsylvania), 1994. - Vol. 67, N 2. -P. 222-234.

Прежде чем говорить о художественных особенностях романа П. Зюскинда «Парфюмер», его постмодернистской эстетике и интертекстуальной символике, следует сказать пару слов об авторе и истории создания этого легендарного произведения.
Немецкий писатель Патрик Зюскинд – личность загадочная. Известно о нём очень мало. Когда в 1986 году во Франкфурте ему присвоили приз за лучший дебют, он отказался от награды. Даже премьера фильма Тома Тыквера «Парфюмер» не нарушила отшельничества писателя, он не хотел «разделять с создателями фильма успех его выхода на экраны». Известный во всём мире писатель и сегодня остаётся одной из самых таинственных фигур в мире литературы. За всю свою творческую жизнь Зюскинд всего четыре раза общался с прессой и разрешил напечатать только три фотографии.
Роман Патрика Зюскинда «Парфюмер» произвёл своеобразный литературный фурор и ажиотаж. После его публикации вышла целая серия научных исследований и толкований произведения, огромное влияние книга Зюскинда оказала также и на последующее понимание утонченного искусства создания парфюма. Необходимо отметить тот факт, что к созданию своего легендарного произведения писатель подошел основательно: он начал собирать материал для будущей книги еще будучи студентом в Мюнхенском университете, где он с интересом и особым вниманием изучал средневековую и современную историю. В процессе написания романа он проявил недюжинную силу воли и профессионализм: объехал места действия будущего романа, долгое время вникал в секреты парфюмерии на фирме Fragonard, и изучал большое количество литературных и культурологических источников.
Впервые роман был опубликован швейцарским Домом Книги еще в 1985-ом году. Русскоязычный читатель впервые услышал имя Зюскинда после публикации произведения в журнале «Иностранная литература» (известный многим как «Иностранка») в 1991 году в переводе отечественного филолога и лингвиста Эллы Венгеровой. Книга выдержала многосменные публикации, общий тираж «Парфюмера» превышает количество двенадцати(!) миллионов, книга доступна на сорока пяти различных языках мира.
Появление романа П. Зюскинда «Парфюмер» (1985) вызвало огромное количество интерпретаций. Написанное в эстетике постмодернизма, это произведение очевидно совмещает в себе различные литературные жанры, в связи, с чем допускает прочтение романа как криминальной истории одного убийцы, исторического очерка или романа о гении художнике. Политические, библейские и философские реминисценции в «Парфюмере» дают простор для различных интерпретаций романа, а интертекстуальные связи в своей совокупности создают удивительное постмодернистское произведение-полотно, пронизанное мифологическими и библейскими аллюзиями, литературными аллюзиями к творчеству различных писателей. По словам литературоведа Гладидина Н. В. в статье «Интертекстуальные референции в романах “Парфюмер” П. Зюскинда и “Сестра сна” Р. Шнайдера» данное произведение признано образцовым постмодернистским гипертекстом, который всецело сложен из тем, мотивов и образов литературы предшествующих эпох; в романе обнаруживаются в той или иной степени явные «следы» Библии, Еврипида, Гете, Новалиса, Клейста, Шамиссо, Гофмана, Бодлера, Гюисманса, Лавкрафта, Т. Манна и других писателей.
Теперь непосредственно обратимся к сюжету и содержанию произведения. Временем действия романа (1738-1767 гг.) автор отмечает начальный период развития современной европейской цивилизации. ХVIII век выбран автором неслучайно. Это время появления материалистической и атеистической картины мира, время формирования нового отношения человека к миру, и появления нового социального типа на арене истории – буржуа. Соответственно, это и период новых художественных решений.
“В немецкую литературу вошло чудовище Жан-Батист Гренуй. И стало литературным событием”; – писала немецкая критика, отмечая успех “до дрожи прекрасного романтического детектива” Зюскинда.
Чтобы в полной мере проанализировать образ главного героя Жана Батиста Гренуя, нужно принять во внимание, как и черты его характера, как гениального художника-создателя духов, так и его эгоистическую натуру аморального злодея, убийцы, не поступившегося ни перед кем ради создания идеального запаха, дурманящего до сумасшествия людей.
В начале романа читатель знакомит нас с Жаном Батистом Гренуем, отмечая тот факт, что сфера запахов для героя значит очень много, гораздо больше, чем для других людей. Далее описывается атмосфера во Франции в 18 веке: несмотря на эпоху Просвещения, на различные открытия, в городе стоит ужасная невообразимая вонь. Как пишет Зюскиндд: «воняло все: улицы, дома, реки, площади…»
Тут в Париже, у смердящей рыбной лавки, рядом с Кладбищем невинных появляется на свет Жан-Батист Гренуй. Младенчество Гренуя – это лишь намек на исключительность (дурную) его судьбы. По словам литературоведа Н. Н. Манаковой в статье «К проблеме безумного гения и власти» образ Жана-Батиста Гренуя представляет собой синтез образов Крошки Цахеса Гофмана, Квазимодо В.Гюго, Г.Касторпа Т.Манна. Помимо обозначенных персонажей в образе героя П.Зюскинда явственно просвечивают реминисценции и другого произведения Гофмана о романтическом гении – композиторе Иоганне Крейслере с подступающей темой безумия и двойничества.
В самом деле, можно найти сходство Гренуя с другим литературным героем – уродцем, звонарем Квазимодо из романа В. Гюго «Собор Парижской Богоматери», подкинутому на паперть собора. А отталкивающая внешность (хромота, нелепая фигура, лицо, обезображенное следами от сибирской язвы) Гренуя ассоциативно связывает его облик с обликом Крошкой Цахесом из Гофмана; при этом они схожи и внутрене: Крошка Цахес использует свой магический дар, дарованный ему феей Розабельверде, во власти над людьми, а Гренуй использует свой дар создания запахов. В конечном итоге оба героя приобретают чудовищную власть над людьми, и постыдно заканчивают свою жизнь (крошка Цахес в горшке с нечистотами, Гренуя растерзывают бродяги в безумном порыве «любви» от его нечеловеческого аромата).
Положение главного героя не завидно: в детстве его бьют, обзывают, всячески издеваются за его увечья и уродливость, но и спустя несколько лет уже, будучи взрослым мужчиной, Гренуй по-прежнему остаётся изгоем. Тем не менее, за ним замечаются поразительные поступки: благодаря скрытым способностям, он не боится ходить в темноте, умеет предсказывать дождь.
Подобно Г. Касторпу из “Волшебной горы” Т. Манна, который 7 лет своей жизни провел в высокогорном санатории и оказался наедине с чудовищной, фантасмагорической для его опыта сложностью мира, Гренуй удаляется на 7 лет от людей, чтобы реализовывать свои гениальные способности в создании ароматов – метафорически ключей к замкам людских душ.
Литература романтизма дает нам самый широкий спектр судеб гениев. В понятии "гений" эстетика романтизма вкладывает элитарную концепцию художника в его высшем созидательном смысле и идею исключительности романтической личности. Гренуй взращивает в полной и добровольной изоляции от людей, которая приводит его в ликование, свою империю запахов. Он жрал мох, лакал воду как животное, но испытывал восторженные экстазы одиночества, “отгороженности” от людей. Он создавал свою Империю зла, Империю запахов, пестуя свою ненависть, злобу, отвращение к миру и к людям. Никто не догадывается, что Гренуй - уникум, человек, обладающий острейшим обонянием, которое может улавливать даже запахи, которым нет названия. Красота, явленная романтическому гению, взыскательно требует своего воплощения. Задача гения – художника (а не филистера) - удержать, воплотить в жизнь эту Красоту, показать ее людям. Гренуй использует свой дар не на благо людям, он лишь эгоистично поглощает Красоту, сжирает без остатка, закрывает ее в тайники своей утробной гениальности. “Гений и злодейство” сливаются воедино. Безумный парфюмер хочет завоевать авторитет в кругу толпы у людей, создав божественный идеальный аромат, совсем нечеловеческими методами – убийствами ни в чем невинных жертв – молодых девушек.
Таким образом, Гренуй предстает перед читателем как одаренный гений, безумно одержимый жаждой Красоты, которую он находит в запахах, но в то же время он монстр, чудовище, наместник Дьявола, воплощение всего злого и античеловеческого насилия над природой и жизнью.
Он возвращается к людям "новым человеком". Зюскинд вводит мотив мимикрии (маскировки) зла, знакомый европейскому читателю уже по роману Т.Манна “Доктор Фаустус”. Гренуй для того, чтобы убедить всех, что он человек, конструирует свой запах и люди наконец начинают воспринимать его как человека. Гренуй одержим безумной мечтой - создать запах людей, которых любят. Он совершает 24 убийства, сладострастно отбирая у своих жертв аромат для удовлетворения своих эгоистических амбиций, становясь всемогущи. Благодаря созданию своих духов «любви» его казнь превращается в карнавальную вакханалию: люди делаются безумными жалкими зверьками. В конце романа Гренуй уходит с места казни в Париж, где сборище людей дна: убийц, воров, насильников, нанюхавшись божественных духов Гренуя, разрывает его на части и съедает. “Они были чрезвычайно горды. Они впервые совершили нечто из любви”.
Зюскинд в своем романе доказывает, что безумие - прежде всего порождение гениального разума, доведенного до абсурда сознания.
Пару слов о романе как о постмодернистском тексте. Роман Патрика Зюскинда – это несомненно постмодернистский текст, характерные черты которого - “невозможность прочтения в одном, определенном смысле” (по словам К. Степанян) и наличие “общей совокупности межтекстовых связей, в состав которых входят не только бессознательная, автоматическая игровая цитация, но и направленные, осмысленные, оценочные отсылки к предшествующим текстам и литературным фактам” (по словам Хализева).
Подводя итог, можно сказать, что Гренуй – безумный гений и аморальный человек, не ведающий, что такое любовь, сострадание и милосердие. Убийства для него не несут в себе никакой дилеммы, они естественны и «природны». Он не отвергает мораль, он существует вне ее. Кроме того, он является причиной смерти своей матери и приносит несчастья всем, кого встречает на своем пути. Стоит отметить, что вначале герой не находится в конфликте с окружающем миром. Героя «Парфюмера» не тревожит внешний мир, чьи тяготы переносятся им с завидной стойкостью.
Гений обладает исключительностью, которая определяет его миссию. Эта характеристика неоднократно подчеркивается в романе при выстраивании образа главного героя. По словам Е. А. Аникеевой в статье «Интертекстуальные игры П. Зюскинда: “Парфюмер” “как роман о художнике”», «Гренуй уподобляет себя Богу, он хочет стать «всемогущем богом аромата». Исследовательница говорит об интертекстуальном взаимодействии с мифом о Прометее, часто используемым мотивом романтической литературы. Гренуй похищает секрет аромата, как Прометей огонь у Зевса. Только если Прометей действует из благих побуждений, альтруистически, то главным героем «Парфюмера» движут исключительно эгоистические мотивы: жажда власти, презрение, ненависть.
Однако вскоре Гренуй осознает, как ненавидит он толпу за то, что они мелочные пустые жалкие люди,которые восприняли лишь его "божественный запах". Безумный парфюмер прекрасно понимает, что созданный им аромат симулятивен, ведь художник испокон веков не может быть «…воспринятым в своей истинной сути». Толпа не может понять гения. Люди восприняли только его оболочку из запаха, не реагируя на его сущность человека-убийцы: «Чем больше он ненавидел их в это мгновение, тем больше они его боготворили, ибо ничто в нём не воспринималось ими как истина, кроме присвоенной ауры, кроме ароматической маски, краденого благоухания, а оно в самом деле было достойно обожествления». Гренуй с головы до ног обливается своими же созданными духами и отдает себя на суд толпе. Здесь возникает библейская аллюзия: главный герой выступает Антихристом и кощунственно переворачивает смысл евангельских слов «Примите, ядите, сие есть тело мое». Его смерть представляет собой грязную гордую жертву, он своей смертью не искупляет грехи людей, как Христос, а еще более демонстративно выделяет себя из толпы, показывая свою исключительность и гордыню: ему нет места в мире людей, потому что он сверхчеловек, богочеловек.
Примечательны финальные строки романа, в которых звучит острая ирония: «Они впервые совершили нечто из любви» показывают, что это была сильная любовь – не христианская любовь к Богу, а безумная одержимость, которая довела людей до низменного психического и духовного состояния. Они были настолько одержимы Гренуем, что поглотили его естество.
Гренуй поплатился жизнью за свою безумную идею: нельзя насилием и обманом завоевать любовь у толпы, отнимая метафорически через запахи красоту души у людей страшным методом и превращая ее в неестественные убийственные духи «любви».

Патрик Зюскинд

Парфюмер. История одного убийцы

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

В восемнадцатом столетии во Франции жил человек, принадлежавший к самым гениальным и самым отвратительным фигурам этой эпохи, столь богатой гениальными и отвратительными фигурами. О нем и пойдет речь. Его звали Жан-Батист Гренуй, и если это имя, в отличие от других гениальных чудовищ вроде де Сада, Сен-Жюста, Фуше, Бонапарта и т.д., ныне предано забвению, то отнюдь не потому, что Гренуй уступал знаменитым исчадиям тьмы в высокомерии, презрении к людям, аморальности, короче, в безбожии, но потому, что его гениальность и его феноменальное тщеславие ограничивалось сферой, не оставляющей следов в истории, - летучим царством запахов.

В городах того времени стояла вонь, почти невообразимая для нас, современных людей. Улицы воняли навозом, дворы воняли мочой, лестницы воняли гнилым деревом и крысиным пометом, кухни - скверным углем и бараньим салом; непроветренные гостиные воняли слежавшейся пылью, спальни - грязными простынями, влажными перинами и остро-сладкими испарениями ночных горшков. Из каминов несло верой, из дубилен - едкими щелочами, со скотобоен - выпущенной кровью. Люди воняли потом и нестираным платьем; изо рта у них пахло сгнившими зубами, из животов - луковым соком, а из тела, когда они старели, начинали пахнуть старым сыром, и кислым молоком, и болезненными опухолями. Воняли реки, воняли площади, воняли церкви, воняло под мостами и во дворцах. Воняли крестьяне и священники, подмастерья и жены мастеров, воняло все дворянское сословие, вонял даже сам король - он вонял, как хищный зверь, а королева - как старая коза, зимой и летом. Ибо в восемнадцатом столетии еще не была поставлена преграда разлагающей активности бактерий, а потому всякая человеческая деятельность, как созидательная, так и разрушительная, всякое проявление зарождающейся или погибающей жизни сопровождалось вонью.

И разумеется, в Париже стояла самая большая вонь, ибо Париж был самым большим городом Франции. А в самом Париже было такое место между улицами О-Фер и Ферронри под названием Кладбище невинных, где стояла совсем уж адская вонь. Восемьсот лет подряд сюда доставляли покойников из Отель-Дьё и близлежащих приходов, восемьсот лет подряд сюда на тачках дюжинами свозили трупы и вываливали в длинные ямы, восемьсот лет подряд их укладывали слоями, скелетик к скелетику, в семейные склепы и братские могилы. И лишь позже, накануне Французской революции, после того как некоторые из могил угрожающе обвалились и вонь переполненного кладбища побудила жителей предместья не только к протестам, но и к настоящим бунтам, кладбище было наконец закрыто и разорено, миллионы костей и черепов сброшены в катакомбы Монмартра, а на этом месте сооружен рынок. И вот здесь, в самом вонючем месте всего королевства, 17 июля 1738 года был произведен на свет Жан-Батист Гренуй. Это произошло в один из самых жарких дней года. Жара как свинец лежала над кладбищем, выдавливая в соседние переулки чад разложения, пропахший смесью гнилых арбузов и жженого рога. Мать Гренуя, когда начались схватки, стояла у рыбной лавки на улице О-Фер и чистила белянок, которых перед этим вынула из ведра. Рыба, якобы только утром выуженная из Сены, воняла уже так сильно, что ее запах перекрывал запах трупов. Однако мать Гренуя не воспринимала ни рыбного, ни трупного запаха, так как ее обоняние было в высшей степени нечувствительно к запахам, а кроме того, у нее болело нутро, и боль убивала всякую чувствительность к раздражителям извне. Ей хотелось одного - чтобы эта боль прекратилась и омерзительные роды как можно быстрее остались позади. Рожала она в пятый раз. Со всеми предыдущими она справилась здесь у рыбной лавки, все дети родились мертвыми или полумертвыми, ибо кровавая плоть вылезшая тогда из нее, не намного отличалась от рыбных потрохов, уже лежавших перед ней, да и жила не намного дольше, и вечером все вместе сгребали лопатой и увозили на тачке к кладбищу или вниз к реке. Так должно было произойти и сегодня, и мать Гренуя, которая была еще молодой женщиной (ей как раз исполнилось двадцать пять), и еще довольно миловидной, и еще сохранила почти все зубы во рту и еще немного волос на голове, и кроме подагры, и сифилиса, и легких головокружений ничем серьезным не болела, и еще надеялась жить долго, может быть, пять или десять лет, и, может быть, даже когда-нибудь выйти замуж и родить настоящих детей в качестве уважаемой супруги овдовевшего ремесленника…

Мать Гренуя желала от всей души, чтобы все поскорее кончилось. И когда схватки усилились, она забралась под свой разделочный стол и родила там, где рожала уже четыре раза, и отрезала новорожденное создание от пуповины рыбным ножом. Но потом из-за жары и вони, которую она воспринимала не как таковую, а только как нечто невыносимое, оглушающее, разящее - как поле лилий или как тесную комнату, в которой стоит слишком много нарциссов, - она потеряла сознание, опрокинулась набок, вывалилась из-под стола на середину улицы и осталась лежать там с ножом в руке.

Крик, суматоха, толпа зевак окружает тело, приводят полицию. Женщина с ножом в руке все еще лежит на улице, медленно приходя в себя.

Спрашивают, что с ней?

«Ничего».

Что она делает ножом?

«Ничего».

Откуда кровь на ее юбках?

«Рыбная».

Она встает, отбрасывает нож и уходит, чтобы вымыться.

И тут, против ожидания, младенец под разделочным столом начинает орать. Люди оборачиваются на крик, обнаруживают под роем мух между требухой и отрезанными рыбными головами новорожденное дитя и вытаскивают его на свет божий. Полиция отдает ребенка некой кормилице, а мать берут под стражу. И так как она ничего не отрицает и без лишних слов признает, что собиралась бросить ублюдка подыхать с голоду, как она, впрочем, проделывала уже четыре раза, ее отдают под суд, признают виновной в многократном детоубийстве и через несколько недель на Гревской площади ей отрубают голову.

Ребенок к этому моменту уже трижды поменял кормилицу. Ни одна не соглашалась держать его у себя дольше нескольких дней. Они говорили, что он слишком жадный, что сосет за двоих и тем самым лишает молока других грудных детей, а их, мамок, - средств к существованию: ведь кормить одного-единственного младенца невыгодно. Офицер полиции, в чьи обязанности входило пристраивать подкидышей и сирот, некий Лафосс, скоро потерял терпение и решил было отнести ребенка в приют на улице Сент-Антуан, откуда ежедневно отправляли детей в Руан, в государственный приемник для подкидышей. Но поскольку транспортировка осуществлялась пешими носильщиками и детей переносили в лыковых коробах, куда из соображений экономии сажали сразу четырех младенцев; поскольку из-за этого чрезвычайно возрастал процент смертности; поскольку носильщики по этой причине соглашались брать только крещеных младенцев и только с выправленным по форме путевым листом, на коем в Руане им должны были поставить печать; и поскольку младенец Гренуй не получил ни крещения, ни имени, каковое можно было бы по всей форме занести в путевой лист; и поскольку, далее, со стороны полиции было бы неприлично высадить безымянного младенца у дверей сборного пункта, что было бы единственным способом избавиться от прочих формальностей, поскольку, стало быть, возник ряд трудностей бюрократического характера, связанных с эвакуацией младенца, и поскольку, кроме того, время поджимало, офицер полиции Лафосс отказался от первоначального решения и дал указание сдать мальчика под расписку в какое-нибудь церковное учреждение, чтобы там его окрестили и определили его дальнейшую судьбу. Его сдали в монастырь Сен-Мерри на улице Сен-Мартен.

Он получил при крещении имя Жан-Батист. И так как приор в тот день пребывал в хорошем настроении и его благотворительные фонды не были до конца исчерпаны, ребенка не отправили в Руан, но постановили воспитать за счет монастыря. С этой целью его передали кормилице по имени Жанна Бюсси, проживавшей на улице Сен-Дени, которой для начала в качестве платы за услуги предложили три франка в неделю.

Несколько недель спустя кормилица Жанна Бюсси с плетеной корзиной в руках явилась к воротам монастыря и заявила открывшему ей отцу Террье - лысому, слегка пахнущему уксусом монаху лет пятидесяти: «Вот!» - поставила на порог корзину.

Что это? - сказал Террье и, наклонившись над корзиной, обнюхал ее, ибо предполагал обнаружить в ней нечто съедобное.

Ублюдок детоубийцы с улицы О-Фер!

Патер поворошил пальцем в корзине, пока не открыл лицо спящего младенца.

Он хорошо выглядит. Розовый и упитанный…

Потому что он обожрал меня. Высосал до дна. Но теперь с этим покончено. Теперь можете кормить его сами козьим молоком, кашей, реповым соком. Он жрет все, этот ублюдок.

Патер Террье был человеком покладистым. По долгу службы он распоряжался монастырским благотворительным фондом, раздавал деньги бедным и неимущим. И он ожидал, что за это ему скажут спасибо и не будут обременять другими делами. Технические подробности были ему неприятны, ибо подробности всегда означали трудности, а трудности всегда нарушали его душевный покой, а этого он совершенно не выносил. Он сердился на себя за то, что вообще открыл ворота. Он желал, чтобы эта особа забрала свою корзину и отправилась восвояси и оставила его в покое со своими младенцами и проблемами. Он медленно выпрямился и втянул в себя сильный запах молока и свалявшейся овечьей шерсти, источаемый кормилицей. Запах был приятный.

Я не понимаю, чего ты хочешь. Я действительно не понимаю, чего ты добиваешься. Я могу лишь представить себе, что этому младенцу отнюдь не повредит, если ты еще некоторое время покормишь его грудью.

Ему не повредит, - отбрила Жанна, - а мне вредно. Я похудела на десять фунтов, хотя ела за троих. А чего ради? За три франка в неделю!

Ах, понимаю, - сказал Террье чуть ли не с облегчением, - я в курсе дела: стало быть, речь опять о деньгах.

Нет! - сказала кормилица.

Не возражай! Речь всегда идет о деньгах. Если стучат в эти ворота, речь идет о деньгах. Иной раз я мечтаю, чтобы за дверью оказался человек, которому нужно что-то другое. Который, например, идучи мимо, захотел бы оставить здесь маленький знак внимания. Например, немного фруктов или несколько орехов. Мало ли по осени вещей, которые можно было бы занести идучи мимо. Может быть, цветы. Пусть бы кто-нибудь просто заглянул и дружески сказал: «Бог в помощь, отец Террье, доброго вам здоровья»! Но, видно, до этого мне уже не дожить. Если стучат - значит нищий, а если не нищий, так торговец, а если не торговец, то ремесленник, и если он не попросит милостыню - значит предъявит счет. Нельзя на улицу выйти. Не успеешь пройти по улице и трех шагов, как тебя уж осаждают субъекты, которым вынь да положь деньги.

Это не про меня, - сказала кормилица.

Вот что я тебе скажу: ты не единственная кормилица в приходе. Есть сотни превосходных приемных матерей, которые только и мечтают за три франка в месяц давать этому прелестному младенцу грудь, или кашу, или соки, или иное пропитание…

Вот и отдайте его такой!

- …Но, с другой стороны, нехорошо так швыряться ребенком. Кто знает, пойдет ли ему на пользу другое молоко? Дитя, знаешь ли, привыкло к запаху твоей груди и к биению твоего сердца.

И он снова глубоко втянул в себя аромат теплого пара, который распространяла кормилица, но, заметив, что слова его не возымели действия, прибавил:

А теперь бери ребенка и отправляйся домой. Я обсужу это дело с приором. Я предложу ему платить тебе в дальнейшем четыре франка в неделю.

Нет, - сказала кормилица.

Ну, так и быть: пять!

Так сколько же ты требуешь? - вскричал Террье. - Пять франков (это куча денег за такие пустяки, как кормление младенца!

Я вообще не хочу никаких денег, (сказала кормилица. - Я не хочу держать ублюдка в своем доме.

Но почему же, моя милая? - сказал Террье и снова поворошил пальцем в корзине. - Ведь дитя очаровательное. Такое розовое, не плачет, спит спокойно, и оно крещено.

Он одержим дьяволом.

Террье быстро вытащил палец из корзины.

Невозможно! Абсолютно невозможно, чтобы грудное дитя было одержимо дьяволом. Дитя не человек, но предчеловек и не обладает еще полностью сформированной душой. Следовательно, для дьявола оно не представляет интереса. Может. Он уже говорит? Может, у него судороги? Может, он передвигает вещи в комнате? Может, от него исходит неприятный запах?

От него вообще ничем не пахнет.

Вот видишь! Вот оно, знамение. Будь он одержим дьяволом, от него бы воняло.

И, чтобы успокоить кормилицу и продемонстрировать свою собственную смелость, Террье приподнял корзину и принюхался.

Ничего особенного, - сказал он, несколько раз втянув воздух носом, - действительно ничего особенного. Правда, мне кажется, что из пеленок чем-то попахивает, - и он протянул ей корзину, дабы она подтвердила его впечатление.

Я не о том, - угрюмо возразила кормилица и отодвинула от себя корзину. - Я не о том, что в пеленках. Его грязные пеленки пахнут хорошо. Но сам он, сам ублюдок, не пахнет.

Потому что он здоров, - вскричал Террье, - он здоров, вот и не пахнет! Пахнут только больные дети, это же всем известно. К примеру, если у ребенка оспа, он пахнет конским навозом, а если скарлатина, то старыми яблоками, а чахоточный ребенок пахнет луком. Этот здоров - вот и все, чем он болен. Так зачем ему вонять? Разве твои собственные дети воняют?

Нет, - сказала кормилица. - Мои дети пахнут так, как положено человеческим детям.

Террье осторожно поставил корзину обратно на землю, потому что почувствовал, как в нем нарастают первые приливы ярости из-за упрямства этой особы. Нельзя было исключить вероятности того, что в ходе дальнейшей дискуссии ему понадобятся обе руки для более свободной жестикуляции, и он не хотел тем самым причинить вред младенцу. Впрочем, для начала он крепко сцепил руки за спиной, выпятил свой острый живот по направлению к кормилице и строго спросил:

Стало быть, ты утверждаешь, что тебе известно, как должно пахнуть дитя человеческое, каковое в то же время всегда - позволь тебе об этом напомнить, тем более что оно крещено, - есть дитя божье?

Да, - сказала кормилица. - и ты утверждаешь далее, что если оно не пахнет так, как должно пахнуть по твоему разумению - по разумению кормилицы Жанны Бюсси с улицы Сен-Дени, - то это дитя дьявола?

Он выпростал из-за спины левую руку и угрожающе сунул ей под нос указательный палец, согнутый, как вопросительный знак. Кормилица задумалась. Ей было не по нутру, что разговор вдруг перешел в плоскость теологического диспута, где она была обречена на поражение.

Я вроде бы так не говорила, - отвечала она уклончиво. - Причем здесь дьявол или ни причем, решайте сами, отец Террье, это не по моей части. Я знаю только одно: на меня этот младенец наводит ужас, потому что он не пахнет, как положено детям.

Ага, - сказал удовлетворенно Террье и снова заложил руки за спину. - Значит, свои слова насчет дьявола мы берем обратно. Хорошо. А теперь будь так любезна растолковать мне: как пахнут грудные младенцы, если они пахнут так, как, по твоему мнению, им положено пахнуть? Ну-с?

Они хорошо пахнут, - сказала кормилица.

Что значит «хорошо»? - зарычал на нее Террье. - Мало ли, что пахнет. Аравийские сады хорошо пахнут. Я желаю знать, чем пахнут младенцы?

Кормилица медлила с ответом. Она, конечно, знала, как пахнут грудные младенцы, она знала это совершенно точно, через ее руки прошли дюжины малышей, она их кормила, выхаживала, укачивала, целовала… она могла учуять их ночью, даже сейчас она явственно помнила носом этот младенческий запах. Но она еще никогда не обозначала его словами.

Ну-с? - ощетинился Террье и нетерпеливо щелкнул пальцами.

Стало быть, - начала кормилица, - так сразу не скажешь, потому как… потому как они не везде пахнут одинаково, хотя они везде пахнут хорошо, понимаете, святой отец, ножки у них, к примеру, пахнут. Как гладкие теплые камешки… нет, скорее, как горшочки… или как сливочное масло, да, в точности, они пахнут, как свежее масло. А тельце у них пахнет…ну вроде галеты, размоченной в молоке. А голова, там, сверху, с затылка, где закручиваются волосы, ну вот тут святой отец, где у вас ничего уже не осталось, - и она постучала Террье, остолбеневшего от этого шквала дурацких подробностей и покорно склонившего голову, по лысине, - вот здесь, точно, здесь, они пахнут лучше всего. Они пахнут карамелью, это такой чудный, такой сладкий запах, вы не представляете святой отец! Как их тут понюхаешь, так и полюбишь, все одно - свои они или чужие. Вот так и должны пахнуть малые дети, а больше никак. А если они так не пахнут, если они там, сверху, совсем не пахнут, ровно как холодный воздух, вроде вот этого ублюдка, тогда… Вы можете объяснить это как угодно, святой отец, но я, - и она решительно скрестила руки на груди и с таким отвращением поглядела на корзину у своих ног, словно там сидела жаба, - я, Жанна Бюсси, больше не возьму это к себе!

Патер Террье медленно поднял опущенную голову и несколько раз провел пальцем по лысине, словно хотел пригладить там волосы, потом как бы случайно поднес палец к носу и задумчиво обнюхал.

Как карамель?.. - спросил он, пытаясь снова найти строгий тон. - Карамель! Что ты понимаешь в карамели? Ты хоть раз ее ела?

Не то чтобы… - сказала кормилица. - Но я была однажды в большой гостинице на улице Сент-Оноре и видела, как ее готовят из жженого сахара и сливок. Это пахло так вкусно, что я век не забуду.

Ну-ну. Будь по-твоему, - сказал Террье и убрал палец из-под носа. - Теперь помолчи, пожалуйста! Мне стоит чрезвычайного напряжения сил продолжать беседу с тобой на этом уровне. Я констатирую, что ты отказываешься по каким-то причинам впредь кормить грудью доверенного мне младенца Жан-Батиста Гренуя и в настоящий момент возвращаешь его временному опекуну - монастырю Сен-Мерри. Я нахожу это огорчительным, но, по-видимому, не могу ничего изменить. Ты уволена.

С этими словами он поднял корзину, еще раз вдохнул исчезающее тепло, шерстяное дуновение молока и захлопнул ворота. Засим он отправился в свой кабинет.

История Жана-Батиста Гренуя, совершившего серию зверских убийств для достижения заветной мечты - создания духов любви.

«В восемнадцатом столетии во Франции жил человек, принадлежавший к самым гениальным и самым отвратительным фигурам этой эпохи, столь богатой гениальными и отвратительными фигурами. Его звали Жан-Батист Гренуй.»

18 век. Франция. Париж. Летом, в ужасной вони и духоте города рождается Жан-Батист Гренуй. Мать Гренуя родила его под столом рыбной лавки, среди рыбных голов. Мать обвиняют в детоубийстве и казнят, а новорождённого полиция отдаёт некой кормилице. Женщина отказывается ухаживать за ребёнком, потому, что, по её словам, он «не пахнет как другие дети» и одержим дьяволом. Затем его отдают в приют мадам Гайяр. Здесь Гренуй живёт до восьми лет, дети сторонятся его, к тому же он некрасив. Никто не подозревает о том, что он обладает острым обонянием. Потом мадам Гайяр отдаёт его в чернорабочие кожевнику. Гренуй работает в тяжёлых условиях, переносит все болезни. Его ничто не может сломить. Единственная радость для него - это изучение новых запахов. Однажды на улице он чувствует приятный аромат, он его манит. Источником аромата оказывается юная девушка. Гренуй опьянён её ароматом, душит девушку, наслаждаясь её запахом, а затем скрывается незамеченным. Его не мучает совесть, он находится под властью аромата.

Однажды он как посыльный приходит к парфюмеру Бальдини, приносит ему кожи, которые тот заказал. Бальдини - парфюмер, который уже не так популярен, как его конкурент. Он пытается понять формулу духов своего конкурента. Гренуй по великой случайности попадает в лабораторию Бальдини и, подчиняясь своему чутью, смешивает ингредиенты и воспроизводит те самые духи. Бальдини удивлён. С тех пор Гренуй становится учеником Бальдини, он учит Гренуя, как извлекать аромат из различных цветов, используя сублимацию. Теперь Гренуй, овладев этим умением, научился создавать духи по правилам, но пришёл в отчаяние, узнав, что не все запахи можно заключить в флакон.

Далее Гренуй попадает в пещеру и живёт там несколько лет. Он понимает, что сам не пахнет и хочет изобрести духи, чтобы люди перестали сторониться его и приняли за обычного человека. Выйдя из своего убежища, Гренуй попадает под покровительство маркиза Тайад-Эспинасса, создателя «флюидальной теории», далее покидает маркиза и добирается до Граса, где поступает в подмастерья к мадам Арнульфи, вдове парфюмера. Неожиданно рядом с чьим-то садом он снова чувствует аромат, ещё более роскошный, чем аромат когда-то задушенной им девушки. Это запах юной Лауры Риши, которая играет в саду, и Гренуй решает, что нашёл вершину будущих духов, своего главного творения в жизни: аромата абсолютной красоты. В течение двух лет он постигает науку сбора запахов и убеждается, что запах кожи и волос красивой женщины лучше всего принимает ткань, обработанная лишённым аромата жиром. В городе начинается волна странных убийств, жертвами становятся юные девушки. Это Гренуй собирает запахи, обривая своих жертв и обмазывая их жиром.

Люди не могут понять мотивов убийцы. Установлено, что девушки не подвергались сексуальному насилию. Лишь один человек в Грассе оказывается настолько проницательным, что начинает прозревать истинные мотивы убийцы. Это отец Лауры, консул Риши. Он видит, что все жертвы красивы и начинает бояться за свою красавицу-дочь. Он в тайне увозит Лауру. Но Гренуй находит её по дурманящему его аромату, убивает, намазывает жиром, состригает волосы и уносит с собой её аромат. Теперь, имея достаточное количество ароматов, он смешивает их и создаёт идеальные духи. Но его наконец-то находят и арестовывают.

Гренуй приговорён к смертной казни. Но никто не узнал о том, что он создал духи. Перед казнью Гренуй тайком наносит на себя эти духи. Оказавшись на эшафоте, стражи отпустили Гренуя, а у палача опустились руки. Духи были настолько прекрасны, что люди моментально влюбились в Гренуя и забыли о том, что он убийца. У зрителей, пришедших посмотреть на казнь, возникает плотская страсть друг к другу. Начинается безумная оргия. Он смотрит на всё это и, пользуясь всеобщим безумием, исчезает. После того, как на следующий день дурман проходит, люди находят себя раздетыми и, смущённо одеваясь, молчаливо решают забыть о произошедшем. Вместо Гренуя казнят невиновного.

Гренуй свободен. Но он недоволен. Он понимает, что люди не смогут оценить его творение. Он возвращается в Париж, направляется к кладбищу, видит собравшихся у костра воров и бродяг. Гренуй обливается своими духами с ног до головы, воры и бродяги накидываются на него, пленённые ароматом, разрывают его на части и... пожирают останки великого парфюмера Жана-Батиста Гренуя.

Пересказала Е. А. Потехина .

Спрашивают, что с ней?

«Ничего».

Что она делает ножом?

«Ничего».

Откуда кровь на ее юбках?

«Рыбная».

Она встает, отбрасывает нож и уходит, чтобы вымыться.