Общечеловеческие проблемы в рассказах петрушевской. Проблема изучения творчества Л

В 70-е годы появилась «новая волна» литературы. Эта литература была неоднородна и авторов зачастую объединяла лишь хронология появления их произведений да общее стремление к поиску новых художественных форм.

Среди произведений «новой волны» появились книги, которые стали называть «женская проза». К «женской прозе» относят и произведения Л.Петрушевской.

Людмила Петрушевская среди современных писателей стоит особняком. Ее пьесы и рассказы не могут не заставить человека думать о жизни, о смысле и цели существования. В основном она и пишет на социальную тематику, прежде всего, о проблемах, волнующих людей, о наи­более важных вопросах, интересующих человека.

Людмилу Петрушевскую долго не печатали, так как ее рассказы считали слишком мрачными для «счастливого советского общества».

В своих произведениях Петрушевская описывает современную жизнь, дале­кую от благополучных квартир и официальных приемов. Ее герои – незаметные, замученные жизнью люди, тихо или скандально страдающие в своих коммуналь­ных квартирах или неприглядных дворах.

Темы для своих рассказов Петрушевская обычно берет из череды повседнев­ных событий. Писательница показывает мир, далекий от благополучных квартир и официальных приемных.

В ее произведениях ежесекундно разыгрываются микротрагедии обстоятельств

Персонажи прозы Петрушевской, за редким исключением, не живут, а выживают. Естественно, что подобный взгляд на человеческое существование потребовал плотного бытописания, подчас натуралистического. Вещные, бытовые детали отобраны точно и наполнены психологическим содержанием.

Здесь все несчастны, и это понятно – материальный мир полон ловушек, он всегда поймает тебя, не в одну так в другую, а средства выбраться из нее, в преде­лах этого мира, нет. Вот и бьются они как рыба об лед изо дня в день, и борьба эта заранее обречена на провал.

Самое главное и самое неприятное, о чем она твердит неустанно, - это ката­строфическое отсутствие любви. В мире, где обитают герои Петрушевской, любви нет – принципиально, всеобъемлюще.

Основная тема большей части рассказов, повестей и сказок Петрушевской – изображение женской любви – к мужчине, детям, внукам, родителям. Изображение жизни семьи диктует писателю обращение к жанру семейного рассказа или семейной повести.

в семье она чаще всего видит распад: неверность одного или обоих супругов, ад ссор и склок, обжигающие потоки ненависти, борьбу за жилплощадь. Вытеснение кого-то из членов семьи, с этой жилплощади, приводящее к нравственной деградации либо мешающее герою обрести место в социуме (повесть «Время ночь»).

Человек и, прежде всего, женщина оказывается в произведениях Л. Петрушевской одиноким перед необъяснимыми обстоятельствами.

Очень характерна в этом плане повесть Л. Петрушевской «Время ночь». На­писанная от первого лица, повесть становится монологом героини, которая посте­пенно, шаг за шагом, теряет все ниточки, связывающие ее с жизнью.

постепенно в повести появляется тема полной, абсолютной, фаталь­ной разобщенности, непонимания, невозможности общения не только на духов­ном, но даже на бытовом уровне.

Мир повести – замкнутый круг тяжелых жизненных обстоятельств: тесная квартира, в которой живут три поколения людей, неустроенный быт, социальная незащищенность

Человек в этой жизни всегда одинок, это не жес­токость, не бездушие, это распад жизни на обломки, которые ничто соединить не может.

В повести «Время ночь» мы обнаруживаем практически все основные темы и мотивы, звучащие в творчестве Л.Петрушевской: одиночество, сумасшествие, болезнь, страдание, старость, смерть. При этом используется прием гиперболизации: изображается крайняя степень человеческих страданий, ужасы жизни предстают в концентрированном виде, возникает множество натуралистически-отталкивающих деталей. Тем самым создается впечатление полного погружения в неразрешимые бытовые проблемы героев повести.

«Время ночь» - это еще и постоянное ощущение всеми персонажами повести тоски, подавленности, душевной тяжести, предчувствие новых проблем и трагедий

«социальная проза» Петрушевской - стремление писателя говорить об «обыкновенном человеке», о том, что «так бывает» (одно из самых любимых присловий Людмилы Петрушевской), – и говорить так, как этого не делали в литературе социалистического реализма (да и потом).

17_Тема преемственности поколений роман Славниковой «Стрекоза…»

Героини заранее себя отгородили от мира. Но им некуда деваться друг от друга: действительность их отторгает, поскольку они ее тоже не принимают.

Софья Андреевна - учительница, человек, работающий с большим количеством людей, но живущий в прошедшем времени.

Но посмотрим на взаимоотношения самых близких людей: матери и дочери. Это история взаимонепонимания, нелюбви и одновременно неразрывной связи, подспудного взаимодействия и отражения, где внутренне состояние одного никогда не находит отклика в другом, а только множит бесконечный ряд взаимных обид и недоумений. (Вспомним историю подарком и поздравлений!)

Софья Андреевна

больная и немощная лежит в больнице. Ей "нравилось возвращать испуганной дочери ее неуклюжие котлеты с подошвами жира, мешки рваных слипшихся пельменей, полные корявых веток и черной воды банки забродившего винограда. Ей казалось что эти продукты хорошо выражают обиду, - и дочь теперь уже не оставалась равнодушной, вздыхала и горбилась у всех под ногами, запихивая кульки в разинутую сумку ".

Со Славниковой мы можем предполагать, что истоки такой вот материнской любви, вероятней всего, кроятся в неустроенности ее судьбы, в неустроенности всей женской судьбы этой семьи. "То была семья потомственных учителей, вернее, учительниц, потому что мужья и отцы очень скоро исчезали куда-то, а женщины рожали исключительно девочек, и только по одной. Семья жила в провинции и была провинциальна ".

Их город, где они существовали сами по себе, не развивался и не рос, напротив - становился все более захолустным. Каждый персонаж замкнут на самом себе, и поэтому у него нет не единого шанса установить контакт с окружающим миром

Личная жизнь дочери - повторение существования матери. И это не случайность. Об этом пишет и классическая литература и Петрушевская. Например: "Время ночь", и писательнице еще раз очень важно, чтобы люди прониклись к этим. Мы в ответе за тех, кого приручили. Нельзя, чтобы перетекали неудачи, разочарование, отчужденность, непонимание, боль из одного в другого. И даже неустроенность душевная и бытовая. Но в романе происходит совершенно обратное, все перетекает. История семьи крутится как будто на одном месте, вокруг одного и того же: одиночества и неустроенности.

Отсутствие действия писательница заменяет огромным объемом до мельчайших подробностей прописанных деталей - обстановка, одежда, пейзажи, психологические состояния, так что постепенно создается ощущение, что именно эти мастерские миниатюры и являются подлинными героями повествования (черта постмодернизма).

Терзаемая долгом быть счастливой здесь и сейчас, Софья Андреевна старалась пробудить в себе доброту к мужу Ивану.

Катерина Ивановна также нашла себе подобного, обделенного жизнью человека. Рябков,

отстававший по времени от других людей и имевший дело не с событиями, а большей частью с их последствиями, мог надеяться равномерностью семейной жизни, одинаковостью дней сделать незаметным этот опасный разрыв

Личностная неустроенность судьбы матери выливается раздражением на дочь. Ощущение собственной ненужности и отмщение за это всем, но рядом оказывается только дочь. Дочь помешала во всем: во-первых, стать женщиной, во-вторых, быть любимой, в-третьих, верить в себя, в-четвертых, отняла радость жизни.

Поэтому мать не заложила в ней внутреннее женское начало заботы о других. Если бы Софья Андреевна рассказала дочери об отце - но за всю совместную жизнь мать и дочь ни разу не поговорили ни о чем серьезном и вечно ссорились по пустякам, вкладывая в это столько интонаций и переживаний, что два их взволнованных голоса - одинаковых, один на номер меньше, - можно было слушать не понимая слов.

Зато перебранки по поводу плохо промытых вилок или слишком красной дочериной юбки придавали всему их бедному обиходу некую значительность, словно каждая мелочь стоила многочасового обсуждения.

Зато саднящий груз обид, все продолжавший копиться и возрастать, и был тем общим, что соединяло этих двух единственно родных людей.

Читая о Катерине Ивановне, очень хочется, по-человечески хочется, надеяться, что она выйдет из этого заколдованного круга невезучести, серости, потому что иногда эту возможность нам дает Славникова и дает ее не случайно. Потому что они не "вымороченные" героини, у них все есть для того, чтобы быть счастливыми женщинами, иметь семью. Изредка подмечает писательница женственность, "особую" привлекательность некоторых портретных деталей героини.

Нужно было напрячь душевные силы в отношении к Ивану, в отношении к ученикам, в отношении к собственной дочери, чтобы к концу жизни быть нужной и любимой. Но, к сожалению, приходит к ней это чувство слишком поздно. У нее уже нет никаких сил и времени. Как важно человеку, жизнь которого так мала, все успеть в свое время, а успев и уйдя из этой жизни, оставить продолжение любимое и нужное. К сожалению, и дочь, когда жизнь ей дарует встречи, которые перевернули бы все ее собственную жизнь, она поступает как мать, отторгает от себя всех и вся.

"Катерина Ивановна старая дева, машинистка в заштатном НИИ, безобидна и невинна, но ей приходится платить за зло, накопленное в земле и в семье.

героиня пытается зажить, как все. Но из попытки ничего не получается: старая дева в испуге сбегает от приглашенного жениха и попадает под грузовик. Но она гибнет не только потому, что в смятении чувств не смотрела по сторонам: ее желание осуществилось реально, и душа отделилась от тела насовсем".

Катерина Ивановна вдруг поняла, что со смертью матери их связь не исчезла, и теперь они должны сделаться как бы симметричны относительно общей прежней жизни; если мать ушла далеко, то и ей надлежит уйти, набирая нужное расстояние земными километрами".

Это трагичнее чем у Л.Петрушевской (И в этом новое решение темы). У той, по крайней мере, после смерти главной героини остаются дочь и внуки, то есть продолжение рода, а у О.Славниковой такого продолжения нет.

18 Местный колорит Славникова «2017»

Прежде всего, говорить нужно о двух главных «разделенных» пространствах: городе и «промысловой» долине.

В тексте Урал называется «Рифейские горы». Это античное название нужно, чтобы создать дымку отдаленности, загадочности

Потому что Урал насыщен подземными сокровищами, многие их ищут, то есть прямо с загородной электрички ступают в неизвестность. На Урале существуют так называемые хитники – люди, без лицензии добывающие самоцветы. Они не профессионалы, не геологи.

«Роман с камнем» – это азарт, удача, фарт. Это риск: хитник может в старой шахте попасть под завал, сломать ногу и не выйти из тайги.

Рифейский человек глубоко связан с миром горных духов. Этот мир описал в свое время Павел Бажов, но этот мир существует и вне бажовских сказов. Для рифейца он реален.

Большой уральский город (вполне узнаваемый, родной для Славниковой Свердловск-Екатеринбург, в котором есть все – он настойчиво предлагается нам не столько как модель мира, а скорее как образ современной России. Для Ольги Славниковой важно, что мы живем на территории, удостоенной стать местом действия блестящей полноценной мифологии. Бажовские герои проступают в наших современниках - мы их там видим, потому что Бажов соответствующим образом настроил наше зрение.

бажовская мифология для нее - один из способов бороться за сохранение статуса места. Она продолжает авторитетную традицию, демонстрирует ее актуальность. Отчасти в романе, конечно, отражается реальное пространство. Славникова обычно скрупулезно дотошна в описаниях. И город, хоть и назван по-другому, узнаваем во многих своих деталях, и вся здешняя каменная инфраструктура описана, точно.

горы, в которых полно ценных камней, и вокруг этих желанных сокровищ все крутится – вожделенны и притягательны они для каждого «рифейца». Есть Герой, без имени, зато с фамилией - Крылов, у героя есть работа: он талантливый огранщик камней, ювелир, резчик, практически Данила-мастер. А еще у него есть любовь – загадочная неземная страсть, и бывшая жена - вполне земная, богатая и успешная. Главное, что хочет Крылов, не участвовать в этой жизни, суть которой - бессмысленная суета, жестокость и фальшь. А для этого ему нужна любовь, что позволит оторваться от «земного», и деньги, чтобы «не зависеть».

Но, несмотря на всю нереальность, роман ультрасовременен: Славникова прошлась и по политически-гламурному бомонду, власти, СМИ, бизнесу, замешанному на крови, проблемам экологии – все черты и проблемы нашей жизни здесь есть. К тому же обильно приправленные «каменной» мистикой и всякой чертовщиной.

Не герои фальшивы – весь мир подделка. И живет он по своим, пусть жестоким, но искусственно театральным законом. Здесь нет никому дела до реального горя, зато с охотой подают ряженным попрошайкам, потому как только фальшивое смотрится в этом ненастоящем мире подлинным. 2017 год – юбилей Октябрьской революции, люди обряжаются в белых и красных и, подчиняясь все тем же законом дурного театра, начинают с упоением в друг друга стрелять, что в результате приводит к государственному перевороту

«Люди живут ненастоящей жизнью», - вот это твердит нам автор, это главная мысль всей сложносколоченной конструкции, претендующей на звание современного русского романа.

просто по версии Славниковой, наш мир так устроен, ничего настоящего, реального в нем нет и быть не может. И тогда же становится понятно, почему «2017», провисев во всевозможных списках литературных премий, в итоге почти «под занавес» отхватил главную – «Русского Букера». Это роман о будущем, продолжающем настоящее, точнее прошлое, утопающее в событиях 1917 г.: по улицам города маршируют спецназовцы, «стягиваются суконные армейские части».

Это роман о любви... разной, двойственной, где есть страсть, разрушающая гармоническое состояние покоя, и простота, родственность, теплота человеческих отношений. Герой мечется, оказывается на перепутье своего нравственного состояния, в мечтаниях утомленного разума.

И если это 2017-ый год, то так тому и быть. И, если уральский дождь в финале сменяется московским мокрым снегом, жизнь продолжается, время продолжает свой бег и ускоряется стихийным карнавалом истории.

Герои романа живут как будто во сне, их черты размываются ореолом времени: «Она» в «невесомости» своих одежд и надежд, «Он» живет ощущениями своей души, не различая в ней пределы мыслимого. Герои романа живут, как если бы это была не жизнь, а фантазия - картина будущего, которая изначально заложена в человеческом разуме.

Тема урока «Смысл названия рассказа Л. Петрушевской «Борьба и победа».

Мишень: анализ ключевых эпизодов рассказа, раскрывающих смысл названия произведения (процесс духовного перерождения героини, его предпосылки)

Тип урока: педагогическая мастерская с применением ИКТ

Методы : проблемно- исследовательский, безоценочный

Средства обучения:

Цель : создание условий для формирования навыков самопознания, ценностных ориентаций, для приобретения собственного духовного опыта через анализ содержательной стороны литературного произведения (осмысления философских и нравственных проблем, поднятых в рассказе)

Задачи образовательные:

· формирование аналитических навыков при работе с текстом;

· развитие навыков целевого отбора материала и создания монологического высказывания

Развивающие :

развитие

· критического и образного мышления;

· читательского интереса обучающихся;

· творческих способностей;

· личностной рефлексии

Воспитывающие :

· формирование духовно-нравственных и коммуникативных качеств личности, самостоятельности, толерантности и креативности;

· воспитание чувства сострадания, уважения к людям;

· формирование способности сопротивляться губительным жизненным обстоятельствам в условиях нравственного выбора, проявлять активную гражданскую позицию

Оборудование: раздаточный материал, тексты рассказа, презентация (Приложение 1)

Ход урока

1. Вступление. Сегодня на уроке мы будем работать с текстом рассказа Л. Петрушевской «Борьба и победа».

Слово о писателе

Выступление обучающихся «Страницы жизни и творчества Людмилы Стефановны Петрушевской»

Актуализация работы

2. «Индукция» - («наведение» - проблемная ситуация, вопрос) создание эмоционального настроя, включение чувств ученика, создание личного отношения к предмету обсуждения.

В нашем мире изменилась шкала ценностей и по этой шкале меряют всех людей. Многие не достигают нужного уровня, отсюда конфликты в социуме. А только ли в социуме? Что же с душой человека?

Любовь, сочувствие, внимание к человеку уже не могут существовать без материальной поддержки. И между людьми, даже близкими, идёт постоянная борьба.

Одно из произведений Л. Петрушевской так и называется «Борьба и победа» - рассказ о «прозе жизни».

Персонажи Петрушевской ведут себя в соответствии с жестокими жизненными обстоятельствами, в которых вынуждены жить.

Однако ни один из героев Петрушевской не подвергается полному авторскому осуждению. «Литература - не прокуратура, - утверждает Людмила Петрушевская, - она учит и воспитывает». Писательница не судит своих героев, их ожесточенность и бессердечность, объясняя это ущербностью современного мира. Она даёт возможность читателю всё осознать самому.

Эпиграф урока

Всё не ладится в этой квартире,

В этом городе, в этой стране,

В этом блёклом, развинченном мире,

И печальней всего, что во мне (Д. Боков)

Соотнесите эти слова с содержанием рассказа «Борьба и победа (к эпиграфу вернёмся в конце урока)

Передайте впечатление от рассказа (оценку не рассказу, а вашим чувствам, ощущениям) в цвете (поднимите карточку соответствующего цвета)

Работа со словом.

Дайте лексическое толкование слов БОРЬБА, ПОБЕДА (работа в парах или индивидуально)

Приходилось ли вам испытывать радость победы? В чём заключалась ваша победа? В результате борьбы с кем и за что вы её одержали?

Какие ассоциации (смысловые, звуковые, цветовые), воспоминания, ощущения возникают, когда произносятся слова БОРЬБА, ПОБЕДА? Какие вопросы возникают?

(Борьба: за что, с кем и как? Победа: над кем?)

3. Формулировка темы и целей урока учащимися

Сформулируйте тему урока из всего выше сказанного нами (какие вопросы будут интересовать нас в ходе анализа текста рассказа?)

(За что, с кем и как боролась героиня рассказа? Какую победу и над кем она одержала? Ответы на данные вопросы - цель нашего урока.)

Запись темы урока «Смысл названия рассказа Л. Петрушевской «Борьба и победа»

Как можно было назвать это произведение по-другому? Предложите короткое, но емкое заглавие. Запишите в тетрадь. Обсудите в группе, выделите более удачные.

4. Самоконструкция» - индивидуальное создание гипотезы, решения, текста, рисунка, проекта (запись слов по ассоциации).

1) - Итак, проблемный вопрос нами сформулирован: «Была ли победа? Если «ДА», в чём она заключалась?»

Каждый из вас сейчас будет работать над выдвижением гипотезы (предположения) индивидуально, в парах, затем в группах.

Сделайте морфемный разбор слова ПОБЕДА с точки зрения его этимологии (корень БЕД-беда)

В древнерусском языке ПОБДА означало ПОРАЖЕНИЕ, в старославянском - БЕДА («победная головушка» - несчастный человек)

2) Работа с ключевыми эпизодами текста

Рассказ соткан из множества натуралистических деталей и каждая важна для понимания идеи произведения

- Какими словами начинается рассказ?

(…всё, что надо было сделать, уже сделано…»

Так что же было сделано и каковы результаты этих дел? Заполните таблицу самостоятельно (затем обсудите в парах)

Ра бота в парах по дополнению таблицы (реконструкция)

3) - Какова цель борьбы героини? Ради кого она боролась?

(«…всё ради тебя, чтоб тебя не терзать…», но сама же «как бы убила» мужа)

Достигнута цель? Благодарны ли ей её собственные дети?

Чего же в результате борьбы больше: побед или беды?

Беды. Почему? (не всё оценивается материальным достатком; заботясь о своих детях, героиня не думала о дочери своего мужа и о чувствах мужа к дочери)

Подберите синонимы к слову ПОБЕДА (успех, торжество, триумф, лавры)

Героиня не испытывает триумфа, она не торжествует и не пожинает лавры (дети отдалились от неё, следовательно, не испытывают к ней чувства благодарности)

Испытываете ли вы к ней чувство жалости? Легко ли ей было? Выпишите ключевые слова неоднозначного отношения автора к героине («рвалась», «страдающее сердце» и т.д.)

Формулировка гипотезы (первоначальная)

Так была ли победа?

(«Пиррова победа» - разорительная для победителя. Квартира «отошла сыну» умершей Тани, к детям в гости «ездить не решается без повода и приглашения», мужа нет. Это материальная сторона борьбы, ради которой жена «предпринимала решительные меры»)

4) Продолжение работы над гипотезой (индивидуально или в парах)

У слова ПОБЕДА есть философское толкование

n Борьба - созидательная функция, основа диалектического развития общества: синтез (единство) может быть достигнут только через внутреннюю работу человека - борьбу противоположностей и их снятие (Философский словарь)

«Любая жизненная ситуация может перейти в собственную противоположность», - говорили древние философы.

Не так ли и с героиней рассказа?

Анализ отрывка «Жена осталась совершенно одна….»

Почему эту победу мы можем назвать «пирровой»? Чего же лишилась героиня? Только ли близких людей? Казалось, она была нужна всем, а всё закончилось одиночеством.

Как изменилась её жизнь? Она уже никуда не спешит. Нет уже «тех дел», т.е. той, против которой она боролась, Тани. Нет и мужа, от которого жена утаила болезнь дочери)

Изменилась ли сама героиня? (она стала спокойной, умиротворённой)

Можем ли мы говорить в данном случае о таком художественном приёме как антитеза?

О чём свидетельствует факт, что на надгробной плите рядом с портретами мужа и его дочери и её собственный портрет?

Согласны ли вы с утверждением, что героиня «уже похоронила себя»? (А может быть что-то в себе?)

Самая большая победа - это победа над собой.

Считаете ли вы, что эти слова относятся к героине рассказа? Пришло ли осознание вины за то, что сделано? Найдите ключевые фразы, подтверждающие ваше мнение.

(Вместо посещения собственных детей она ездит на кладбище, где «развела целый сад». «Поставила надгробие за большие деньги », хотя при жизни Тани боролась, чтоб ей ничего не досталось. «Умерли отец, мать и их девочка… ». «Всё исчезнет , а на плите будут три прекрасных лица,… что муж и жена пожелали умереть в один день, вскоре после смерти их дочери»)

Что поняла героиня? (Не так жила)

Можно сказать, что она опоздала понять? А когда же можно было остановиться и начать жить по-другому? (Найдите эти эпизоды в тексте)

Подумайте над окончательной формулировкой гипотезы.

(Одна из версий: победа была. Над собой, по крайней мере. Пришло осознание совершённого. Но какой ценой!)

Каков смысл названия рассказа? Как бы вы теперь его озаглавили? Какой вопрос можно поставить в заглавии?

(В чём смысл жизни?)

5. «Социоконструкция» - работа учащихся в группах по дополнению записей и подготовке к выступлению-ответу на проблемный вопрос. (Создание группового интеллектуального продукта: гипотезы, устного высказывания)

6. «Социализация» - защита гипотез (вопросы, обсуждение, корректное высказывание своей точки зрения)

7. «Разрыв» (кульминация, во время которой обучающийся начинает понимать или чувствовать то, чего не знал или не чувствовал раньше).

Каждый из нас для себя определился: осуждает он героиню рассказа или нет.

Заполните таблицу её качеств.

Каких качеств больше?

Изменилось ли ваше мнение о ней?

Слово учителя о том, что многие произведения Л. Петрушевской неоднозначны (поэтому они и интересны). Каждый из нас по-своему ответил на проблемный вопрос урока. Главное - задумались ли мы о смысле наших дел и поступков, о том, когда и за что нужно бороться, а когда следует остановиться. Часто ли мы задумываемся о смысле жизни? Так в чём всё-таки он заключается? Над этим вопросом подумаете, оставшись наедине с собой, выполняя домашнее задание.

8. «Рефлексия» - самооценка, самоконтроль духовного состояния после мастерской (отражение чувств, ощущений, возникших у учащихся в ходе мастерской)

Возвращение к эпиграфу урока

Как вы теперь соотнесёте эти строки с образом Жены в рассказе «Борьба и победа»? (Духовная пустота, ничтожность помыслов делают существование человека бессмысленным, а порой уводят его в мир равнодушия и жестокости)

1) Что было важно сегодня на уроке именно для тебя?

2) Какие этапы мастерской особенно понравились, запомнились?

3) Согласился ли ты с большинством в решении проблемного вопроса?

3) Что более всего удалось тебе во время работы на уроке, какие виды деятельности были выполнены успешно?

4) О чем пришлось задуматься? Что было трудно?

5) Какие вопросы и пожелания себе, другим участникам, учителю появились у вас?

9) Домашнее задание (по выбору)

1. Написать рецензию на рассказ Л. Петрушевской «Борьба и победа»

2. Сочинение-рассуждение по прочитанному тексту

3. Эссе «Смысл жизни…. В чём он?»

4. Предложить эскиз обложки к рассказу или нарисовать к нему иллюстрации

Муниципальное общеобразовательное учреждение

“Средняя общеобразовательная школа № 10”

Аттестационная работа по литературе

Тема: “Проблема нравственного выбора в творчестве Людмилы Петрушевской”

Выполнил:

Ученик 11 “А” класса

МОУ СОШ № 10

Оценка:

Председатель аттестационной

комиссии:

Учитель:

Ассистент:
I.Введение………………………………………………….....................................3

1. 
   1. Творческая судьба Людмилы Петрушевской; особенности стиля писательницы……………..................................................................................4

2. Цикл “Сады других возможностей”: художественное своеобразие, герои и смыслы рассказов……………………………………………….…….6

3. Проблема нравственного выбора в рассказе “Глюк” (из цикла

“Сады других возможностей”)…………………………………….…….…11

III. Заключение…………………………………………………………....………19

IV. Библиография…………………………………………………………………20

V. Приложение

1. Л.С. Петрушевская

Глюк………………………………………………………………………...21

2. Иероним Босх

Воз сена…………………………………………………....……..................32

Введение

Двадцать первый век, век высоких коммуникационных технологий, новых экономических и политических отношений, открыл человеку большие возможности для реализации своего внутреннего потенциала, развития личностных качеств. Но вместе с тем, двадцать первый век это и век природных катаклизм, национальных конфликтов, век терроризма, век, когда всё продаётся и всё покупается, даже человеческая жизнь. Заканчивая одиннадцатый класс, я всё чаще стал задумываться над вопросом: что же влияет на нравственный выбор современного человека? Что помогает человеку сохранить в себе личность? На этот вопрос я решил найти ответ в произведениях современной писательницы Людмилы Петрушевской. Выбор мой не случаен. Во-первых, Людмила Петрушевская – одна из популярных и востребованных писательниц современной литературы, которая в своем творчестве исследует данную проблему. Во-вторых, ее произведения почти не изучаются в школе, но привлекают многих читателей своей необычностью, непохожестью как по содержанию, так и по форме. Петрушевская получила мировое признание (в 1983 году она награждена немецкой премией им. Пушкина). Данная работа поможет мне открыть Петрушевскую как писательницу и найти ответы на интересующие меня вопросы.

Цель моей работы: изучить тему нравственного выбора в творчестве Людмилы Петрушевской. В процессе работы мне необходимо изучить имеющиеся работы по творчеству Петрушевской; выявить особенности стиля писательницы; рассмотреть художественное своеобразие цикла рассказов «Сады других возможностей»; провести целостный анализ рассказа «Глюк», входящий в цикл «Сады других возможностей».

Методы моей работы – поисковый и описательный анализы, анализ художественного произведения, обобщение информации и фактов.

Творческая судьба Людмилы Петрушевской, особенности стиля писательницы

Людмила Стефановна Петрушевская родилась в 1938 году. Вошла в литературу как драматург. При советской власти большинство её пьес отвергались государственными театрами и запрещались цензурой. В середине восьмидесятых годов Петрушевская стала одним из самых известных и популярных современных драматургов. Тяжёлые, “чернушные” пьесы о бессмысленности и жестокости жизни воспринимались в тот момент как критика общественного строя.

Широкую известность получила её повесть “Свой круг” (1988 г.). История жизни компании друзей-интеллектуалов излагается от лица одной из участниц “круга”. Человек жесток, здесь, как и во всей ранней прозе Петрушевской,- это аксиома, не требующая доказательств. Героиня повести знает, что она неизлечимо больна и вскоре умрёт. Её бывший муж, слывущий в своём, элитарном кругу порядочным человеком, завёл другую семью. Но героиня понимает цену этой порядочности и боится, что после её смерти он не возьмёт их сына к себе, а под благовидным предлогом отдаст в детский дом. Ей необходимо отправить мальчика к отцу при жизни. А для этого надо, чтобы общественное мнение “своего круга” сочло, что ребёнок не может находиться у матери, и заставило отца взять сына. Поэтому она, позвав гостей, демонстративно бьёт ребёнка на глазах у всей компании – и, вызвав общее возмущение, достигает цели…

Как видим, уже в ранних произведениях Петрушевскую волнует тема нравственного выбора человека. И уже в раннем творчестве писательница заявила о своей непохожести. Наверное, поэтому в критике встречаются значительные расхождения в оценке произведений Петрушевской. Так, например, Г.Л.Нефалгина в монографии по современной отечественной прозе относит произведения Петрушевской к «другой прозе». Писательницу исследователь причисляет к натуральному течению, которое «генетически восходит к жанру физиологического очерка с его откровенным детальным изображением негативных сторон жизни, интересом к «дну» общества». Писатели-«натуралисты» не склонны маскировать страшную и жестокую действительность, где попирается достоинство человека, где нет грани между жизнью и смертью, где убийство воспринимается как избавление от издевательства. В «натуралистической» прозе герой всегда зависит от среды; являясь ее порождением, он сам способствует укреплению ее норм, привычек, канонов. В результате круг оказывается замкнутым. Это «свой круг», из пределов которого, как бы ни старался, не вырваться.

Сочетание жестокости и сентиментальности в прозе Петрушевской подчеркивает публицист Д.Быков. Он утверждает, что за писательницей утвердилась репутация мастера «случая и антиутопии», что в «жанре случая» Петрушевскую можно сравнить с Хармсом. Критик также находит в ее прозе черты абсурда.

Рассказы Петрушевской по-разному воспринимаются и читателями, оказывают на них разное воздействие (эмоциональное, эстетическое и т.д.).

“Сады других возможностей”: художественное своеобразие, герои и смыслы рассказов

Творческое лицо Людмилы Петрушевской, на мой взгляд, выразилось ярко индивидуально в цикле произведений “Сады других возможностей”. Для её творчества характерен мир метафорического сознания, она осмысливает “мир как текст”.

Её герой – частный человек, заявленный еще Чеховым, погружённый в мир обыденной жизни, личных интересов, собственного существования, но сегодня утративший способность к активной рефлексии. Воспитанный на симулякрах, общественных и идеологических, он замкнулся, потерял интерес к “общим вопросам и святым идеалам человечества”. Замерла его душа, свернувшись в “куколку”. Этот мифологический образ-символ трактуется в творчестве Петрушевской как состояние духа современника.

Автор обращается к многообразным способам повествования, использует кинематографический приём быстрой сменяемости смысла, переход из реального в ирреальный мир (как в сюрреалистическом фильме Бунюэля “Дневная красавица” или в знаменитом фильме Киры Муратовой “Астенический синдром”)

Важным моментом является тип повествователя. С одной стороны, это интеллигент, способный передать многочисленные оттенки поведения и переживания своих героев, проникновенно переживающий и сочувствующий им. С другой стороны, это скептически настроенный автор-ироник. Создаётся впечатление множественности, многоголосности разных точек зрения, “хора голосов”; многомерный смысл, создающий текстуальный диалог с читателем. Это удаётся Петрушевской с помощью включения в своё повествование контекста культуры, прежде всего – мифа. Миф автором практикуется, прежде всего, как образ-символ. Как было отмечено выше, сквозным становится миф “бабочка-куколка”, получивший выражение в рассказе “По дороге Эроса”.

Мифы-символы лежат и в структуре рассказов “Минерва”, ”Дитя”, “Тень жизни”, “Сын Бога Посейдона”.

Символично и название цикла “Сады других возможностей”. Сад сам по себе символизирует красоту, плодородие, творчество, напоминает библейский сад, Эдем. Таким образом, сад – это многоосмыслённый авторский символ. Название, думаю, пересекается с названием и смыслом Босховского полотна “Сады земных наслаждений”. В триптихе Босха есть выразительный фрагмент “Воз сена”. Содержание полотна явно символично: маленькие, изворотливые, как муравьи, человечки окружили воз сена, каждый из них пытается изловчиться и вытащить клок побольше, повесомее. Некоторые даже взобрались на воз, выхватывая друг у друга охапки, при этом, не ведая об убожестве своих жадных хлопот.

Многие из героев рассказов цикла Петрушевской близки этим босховским персонажам желанием отхватить от жизни без особых затрат свой клок сена. Писательницу интересуют прежде всего отношения героев со своей собственной жизнью, их жизненная стратегия.

У одних это выжидательная позиция на пути надежды, полагание на случай (для героини рассказа “По дороге Бога Эроса”, тихо добродетельной Пульхерии, стремящейся, затаясь, переиграть свою соперницу). У других пассивной созерцательности (“Сон и пробуждение”), либо стоическое приятие того, что дала жизнь (“Я тебя люблю”), или активно творческое преодоление рока (“Еврейка Верочка”), либо агрессивное несогласие с судьбой (“Дитя”), или уход в мечту, сон, даже смерть (“Тень жизни”, “Бог Посейдон”, ”Два царства”)

При всём многообразии путей автора интересует жизнесозидательные начала в человеке, которые проявили себя в рассказе “Еврейка Верочка” и “Я тебя люблю” – при всей гибельности обстоятельств, сумевших пронести в своём недолгом пути умение глубоко любить, дарить тепло и охранять жизнь тех, кого они любили:

“А за стенкой приплакивали и вскрикивали во сне его дети, мальчик и девочка, и храпела его жена-сердечница, старая и всё более любящая. Вот уж уму непостижимо, как она, старая старуха с гаком лет, его любила и ему угождала! Она-то, похоже, и вообще никогда не верила в то, что он ее любит, что этот шикарный, с седыми висками мужчина ее муж, и вечно тушевелась и отказывалась с ним ходить куда-либо вдвоем. Шила себе платья сама по единому незатейливому фасону, и длинные и мешковатые, чтобы скрыть полноту и латаные чулки, на которые вечно не хватало денег…Она давно уже плюнула на свою косу и ямочки, ухаживала за мужем и матерью, следила за детьми, преданно бегала для хозяина своей жизни на базар, никуда не успевала вовремя…

…Когда родились дети, мальчик и девочка, то и тут первая её мысль была о муже: его проводить с завтраком на работу, его встретить горячим обедом с работы, выслушать всё, что он хочет рассказать…”

Пассивно страдающая, сберегающая даже то немногое, что остаётся на её долю, утратившая чувство собственного достоинства, безмолвно любящая, и прощающая героиня рассказа сумела тихой убедительностью своего чувства перевернуть скудное, поверхностное сознание мужа, вдруг увидевшего в безвозвратно минувшем смысл и сущность подлинного бытия, которого он искал в “хорошенькой пухлой блондинке“:

“В ночь, когда она умерла и её увезли, муж свалился и заснул, и вдруг услышал, что она тут, прилегла головой к нему на подушку и сказала: “Я люблю тебя”, и он спал дальше счастливым сном и был спокоен и горд на похоронах, хотя сильно исхудал, и был честен и твёрд, и на поминках, при полном собрании людей, сказал всем, что она ему сказала “я тебя люблю”…и он неожиданно, тут же за столом стал показывать всем маленькие, бледные семейные фотографии жены и детей”.

Петрушевская склонна не судить своих героинь и героев, а осмыслить не только их разные характеры, но и вникнуть в индивидуальные ситуации, постичь разные уровни их сознаний, их мировосприятия и личностные пути.

В рассказе “Дитя” убогое сознание, неразвитость духа, нищета и собственное движение героини по биологическому циклу обусловливает чудовищность выраженного протеста: избавление от своего только что рождённого ребёнка:

“Её роды прошли нормально, раз она смогла сразу же после этих родов развить такую деятельность и заложить своего сына камнями при дороге в полной темноте, причём ухитрилась заложить его так, что на нём не было ни ссадинки, ни царапины, когда его впоследствии осматривали врачи.

При ней был чемоданчик, и в нём обнаружили вату и шило, которое, по мнению всех, могло послужить для единственной цели – убить им ребёнка.

Рассказывали, что новорождённый мальчик произошёл неизвестно от кого, и что роженица работает где-то в столовой уборщицей и кормит отца и детей, и что ни слова не говорила о своей новой беременности, и не брала отпуска, а при её полной фигуре всё прошло незамеченным.

Из всего этого следует, что она с самых первых дней готовилась убить ребёнка”.

Мотив “Мать и дитя”, “Мадонна и младенец” трансформируются в рассказе в мотив неразвитости души, неспособности к нравственному осознанию своих собственных поступков, преодолению и решению жизненных проблем. У слабого человека всегда виноват кто-то другой. Он не способен к саморазвитию, у него пассивное несамокритическое сознание.

Родившийся ребёнок даёт толчок к развитию матери. Именно ребёнок разбудил в ней человеческую совесть, осознание зла, которое она совершила!

В рассказе “Еврейка Верочка” представлена дуальная ситуация выбора:

“…Верочка умерла три года назад от рака груди…Верочка очень хотела родить, но ей запретили из-за рака груди, но она не сделала аборт, а родила. Она умерла, когда ребёнку было семь месяцев. Она не пошла под облучение и не принимала никаких лекарств, чтобы ему не повредить во время беременности…Родителя взяли, они его взяли, хотя отношения были плохие… ”

Как видим, мотивационный выбор обеспечивается для героини волевым усилием.

Герои Петрушевской – разные голоса самой реальности. Автор предлагает читателю вникнуть и понять, сколь многообразны пути человека к самовыражению и осмыслению своего бытия. К пониманию своей дороги человек идёт всю жизнь, осмысливая и переосмысливая её, указывая свой путь – “сады других возможностей”.

В рассказах Петрушевская показала невозможность достижения иных садов в силу воздействия обстоятельств, судьбы, рока, разных представлений героев о смысле человеческого существования. А сколь разное отношение к “садам” у разных героев. Одни из них нацелены на поглощение плодов, удовольствий, наслаждений. Иные герои сами созидают свой “сад”, однако возможность созидать есть в любом положении, в любых, даже безысходных ситуациях. В самом - каждом человеке сохранено представление о “садах других возможностей”, а другая возможность во многом – в нас самих.

Как писал ещё М. Хайдеггер, мы не должны позволить говорить кому-то “…за нас, через нас, вместо нас”. Людмила Петрушевская верна этому завету.

В цикле «Сады других возможностей» мое внимание привлек рассказ «Глюк». Главная героиня этого произведения – моя ровесница. Какой жизненный путь выбирает Таня, какие нравственные, духовные ценности определяют ее выбор? Думаю, анализ рассказа поможет найти ответы на эти вопросы.

Проблема нравственного выбора в рассказе “Глюк” (из цикла “Сады других возможностей”)

«Однажды, когда настроение было как всегда по утрам, девочка Таня лежала и чи­тала красивый журнал. Было воскресенье. И тут в комнату вошел Глюк. Красивый, как ки­ноартист (сама знаете кто), одет как модель, взял и запросто сел на Танину тахту». Как мо­жно читать красивый журнал, читать интере­сный, даже толстый журнал - это понятно, а тут... красивый. Следовательно, наша ге­роиня просто рассматривает картинки, для нее важна внешняя привлекательность. Неслучайно слово «красивый» употреблено в таком маленьком абзаце дважды, и оба раза только внешность интересует Таню: и в Глю­ке, и в журнале. Что нам расскажет о Тане ее вчерашний день?

«- Привет, - воскликнул он, - привет, Таня!

Ой, - сказала Таня (она была в ночной рубашке). - Ой, что это?

Как дела? - спросил Глюк. - Ты не стесняйся, это ведь волшебство.

Прям, - возразила Таня. - Это глюки у меня. Мало сплю, вот и все. Бот и вы. Вчера они с Анькой и Ольгой на дискоте­ке попробовали таблетки, которые принес Никола от своего знакомого. Одна таблетка теперь лежала про запас в косметичке, Нико­ла сказал, что деньги можно отдать потом». Таня принимает наркотические веще­ства. Но не нужно сразу обвинять человека, может быть, Таня не знает, что принимать таблетки - плохо, может, она не догадыва­ется об их опасности?

Таня все знает, так как ей неприятно, что Глюку известно о таблетке, она даже готова отказаться от выполнения желания, значит, сознает опасность.

Уже в начале рассказа Петрушевская определяет жизненные ценности главной героини: стремление к гламурной жизни, желание лоска, поглощение удовольствий, наслаждений, при этом без особых душевных затрат. Неслучайно, именно в доме Тани появляется Глюк.

Глюк готов исполнить любое желание героини. В литературе можно встретить много подобных приёмов, когда герою предоставляется возможность загадать любое желание, и оно обязательно исполнится. «Сказка о рыбаке и рыбке» А.С.Пушки­на, «По щучьему велению», «Цветик-семи­цветик» В.П.Катаева, «Черная курица» А.По­горельского. По тому, что желает че­ловек, по тому, что он хочет, по тому, о чем он мечтает, мы можем многое понять о чело­веке, о его характере.

Что загадала Таня? «Я хочу школу кончить... - нерешитель­но сказала Таня. - Чтобы Марья двойки не ставила... Математичка». «Хочу быть краси­вой!» «А если я толстая?.. Катя вон худая». «Сережка чтобы... ну, это самое». Почему Глюк, пообещавший испол­нить любое желание, это исполнять не хо­чет? На такие желания даже не стоит тра­тить волшебство, их человек может испол­нить сам, своими силами, кстати, даже не прикладывая особых усилий. И здесь мы по­нимаем, что наша героиня - человек сла­бый, не способный изменить что-то в своей жизни, не способный поставить цель и ее до­биться. Эту часть можно назвать экспозицией.

А что же является завязкой? Это то Танино желание, которое испол­нил Глюк. «Ну.… Много денег, большой дом на море... и жить за границей!» Кто не желает это­го? И в самом желании нет ничего плохого, но в чем же тогда суть, идея произведения, что же хочет сказать нам автор? И вот желание исполняется, но именно тогда-то все и начинается.

Вот наша героиня в момент, когда ее желание исполняется:«Чпок! В ту же секунду я лежу в розовой странно знакомой спальне. На столике ле­жит раскрытый чемодан, полный денег. У меня спальня, как у Барби! - подумала я тогда. Я видела такую спальню в витрине ма­газина "Детский мир". Потом решила посмо­треть, где тут что. В доме оказалось два эта­жа, везде розовая мебель как в кукольном доме. Мечта! Я даже попрыгала на диване, посмотрела, что в шкафах (ничего). На кухне стоял холодильник, но пустой. Пришлось по­пить водички из-под крана. Жалко, что не по­думала сказать, "чтобы всегда была еда". Надо было добавить "и пиво". Я вообще лю­била пиво, мы с ребятами постоянно покупа­ем по баночке. Денег только иногда нет, но я их беру у папы из кармана. Мамина заначка тоже мне хорошо известна, от меня ничего не спрячешь! Нет, надо было сказать Глюку так: "И все, что нужно для жизни!" В ванной находилась какая-то машина, видимо, сти­ральная. Но разобраться в кнопках я не смогла, так же, кстати, как и с телевизором. Затем решила посмотреть, что снаружи. Дом мой стоял на краю тротуара. Фу! Надо была сказать: "С садом и бассейном!" К сча­стью, хоть ключи висели на медном крючке в прихожей у двери, я взяла чемоданчик денег и пошла на улицу».

Характер Тани дан в развитии. Она стала еще хуже, потому что, когда по­лучаешь все незаслуженно, начинаешь ду­мать, что могли бы дать и больше. Теперь она не думает, что же ей загадать, не сомневает­ся, а требует. Таня практически ничего не умеет, даже включить телевизор или стиральную маши­ну; часто берет без спроса (крадет у отца) деньги, пристрастилась к пиву, хотя привер­женность к Барби и «Детскому миру» выдают ее возраст. В то же время усиливает трагизм ситуации: наркотики принимает еще ребенок.

А что происходит дальше? «До вечера голодная Таня шла и шла по берегу, а когда повернула обратно, надеясь найти какой-нибудь магазин, но перепутала местность и не смогла найти тот пустырь, от­куда вела прямая улица до ее дома». Таня за­блудилась. Эта сцена символична: Таня уже давно сбилась с правильного жизненно­го пути.

«Чемодан с деньгами оттянул ей руки. Тапки намокли от брызг прибоя. Она села на сыроватый песок, на свой чемоданчик. Солн­це заходило. Страшно хотелось есть и осо­бенно пить. Таня ругала себя последними словами, что не подумала о возвращении, вообще ни о чем не подумала - надо было найти сначала хоть какой-нибудь магазин, что-то купить. Обо всем у них дома заботи­лись мама и папа, Таня не привыкла плани­ровать, что есть, что пить завтра, что надеть, как постирать грязное и что постелить на кровать». У нее чемодан денег, а она не мо­жет найти возможности напиться и поесть. А далее автор еще больше и больше добав­ляет черных красок: имея чемодан денег, Таня подбирает баночки с земли и допивает из них остатки лимонада. Таня - беспо­мощный человек. Мы понимаем: даже если у Тани будет два чемодана денег, она все рав­но будет умирать от голода и жажды. Сама она ничего не умеет, обо всем всегда заботились родители. Сам чемодан денег (как символ) для человека, ничего не умеющего в жизни, ничего не зна­чит.

О родителях Тани в рассказе немного. Это скорее не о них, а об отношении Тани к родителям. Мама пытается многое Тане в этой жиз­ни объяснить, эти же слова повторяет Глюк, приговаривая: «Я же тебе добра хочу», под­черкивая, с какой целью делала это же мама Тани. Дочь воспринимает это, как «базары», говоря: «Они кричат на меня, как больные». Мама и папа всегда заботились о ней, а дочь отвечала неблагодарностью: крала деньги, пила, принимала таблетки, забывала, как сейчас, позвонить им. Таня не умеет быть благодарной.

Таня, которая потерялась и не может найти дорогу домой, теперь теряет и чемо­дан с деньгами. Потом появляется Глюк и предлагает вновь исполнить три желания.

Почему автор выстраивает сюжет та­ким образом? Зачем? Ecли Глюк такой все­могущий, то он мог сделать так, чтобы Таня не теряла ничего. В данном случае дается Тане второй шанс, еще одна возможность понять и ис­править свою ошибку, пока последствия ее еще не так страшны. Многим в жизни даётся второй шанс, однако они не пользуются им. Но Таня не осознаёт опасности своих поступков, это ее оче­редное желание.

«- Вот тебе еще три желания, Танечка, говори! Таня, теперь уже умная, хрипло выгово­рила: “Хочу, чтобы всегда мои желания испол­нялись!”. Всегда? - спросил голос как-то за­гадочно. Всегда! - ответила, вся, дрожа, Таня. Откуда-то очень сильно воняло гнилью». Запах гнили вроде бы ниоткуда.

«- Да никого я не захочу спасти, - ска­зала, трясясь от холода и страха, Таня. - Не такая я добренькая. Ну, говори свое желание, - произнес голос, и запахло еще и отвратительным ды­мом. Гниль и дым, как на помойке".

«Она лежала и чувствовала, что из кос­метички, которая была спрятана в рюкзак, несет знакомой тошнотворной гнилью - там все еще находилась таблетка с дискотеки, за которую надо было отдать Николе деньги...» Этот запах сопровождал все плохое, ужас­ное, чему место только на помойке.

А откуда идет этот запах? Разве рядом есть помойка или рядом что-то гниет? Это гниют души людские. Запах - здесь тоже метафора. Мы можем отметить одну из осо­бенностей стиля Петрушевской, метафорич­ность многих образов в ее произведениях. Но сначала Тане кажется все «весело», «кру­то», «класс». И мы видим, что для этого необ­ходимо было Тане, «хочу оказаться в своем доме с полным холодильником, и чтобы все ребята из клас­са были, и телефон позвонить маме». «…Ребята открыли холодильник и стали играть в саранчу, то есть уничтожать все припасы в холодном виде», Саранча - стадные насекомые. Они об­разуют огромные стаи и губят всю раститель­ность на своем пути, передвигаясь большими группами в поисках пищи, съедая любые рас­тения, которые им попадаются, опустошая все вокруг, нанося большой вред. Если путь стаи проходил через земли фермера или колхозни­ка, то человеку оставалось только в бессиль­ном отчаянии смотреть, как саранча уничто­жает плоды его трудов. Думаю, что эта игра здесь - своеобраз­ная метафора, и ключевые слова подсказыва­ют нам, что это не люди, а стадо, что они не­разборчивы в еде и по своей сути все они - разрушители. И вот саранча насытилась, а автор да­же точно называет продукты, которые Таня считала обязательными в холодильнике. Но этого оказалось мало. На что далее Таня расходует свои желания? мороженое, пиво. Серёжа попросил водки, мальчики - сигаре­ты. Таня потихоньку, отвернувшись, пожелала себе быть самой красивой и все то, что зака­зывали ребята». «Антон спросил на ухо, нет ли травки покурить, Таня принесла папироску с травой, потом Сережка заплетающимся язы­ком сказал, что есть такая страна, где свобод­но можно купить любой наркотик, и Таня отве­тила, что именно здесь такая страна, и принесла полно шприцев». Именно так происходит и в жизни: сна­чала - неразборчивость в еде, а потом - в друзьях, в развлечениях; сначала - балу­ешься пивом, а потом - куришь травку и колешься.

А почему Таня все же решилась на укол? «Она не умела колоться, ей помогли Ан­тон и Никола. Было очень больно, но она только смеялась. Наконец у нее было множе­ство друзей, все ее любили! И, наконец, она была не хуже других, то есть попробовала уколоться и не испугалась ничего!» Таня, думает, что «пиво» - ничего страш­ного, Но именно с этого и начинается пьянст­во, алкоголизм, а даже легкая травка в конце
концов приведет к наркомании. А где есть ал­коголь и наркотики, там распущенность, там будет и сексуальная неразборчивость, и сексу­альная доступность. Есть в рассказе указание и на эту проблему в нашей жизни... Насилие не совершилось, но самое страшное произошло...

«Вдруг все встали с мест и обступили Та­ню, кривляясь и хохоча. Все открыто радова­лись, разевали рты. Вдруг у Аньки позеленела кожа, выкатились и побелели глаза. Распада­ющиеся зеленые трупы окружили кровать, у Николы из открытого рта выпал язык прямо на Танино лицо. Сережа лежал в гробу и давился змеей, которая ползла из его же груди. И со всем этим ничего нельзя было поделать. По­том Таня пошла по черной горячей земле, из которой выпрыгивали языки пламени. Она шла прямо в раскрытый рот огромного, как заходящее солнце, лица Глюка. Было нестер­пимо больно, душно, дым разъедал глаза. Она сказала, теряя сознание: "Свободы!"» Таня в данный момент просит свобо­ды, но ведь совсем недавно она разрешила всем все. Так почему же она не свободна? Может, это ее желание не исполнилось? Это желание исполнилось - это-то и страшно. Страшно и то, что Таня не осознает того, что личная свобода каждого не должна нарушать свободу другого человека. Она не должна подменяться вседозволенностью. А главное, человек за свою свободу несет ответственность. Это и является кульминацией расска­за.

А какова развязка? Таня очнулась, увидела, что все погиб­ли, и тогда пожелала, «чтобы все было, как раньше», после чего она благополучно пе­ренеслась домой. «Тут же раскололась земля, завоняло немыслимой дрянью, кто-то взвыл, как со­бака, которой наступили на лапу. Потом стало тепло и тихо, но очень болела голова. Таня лежала у себя в кровати и не могла проснуться. Рядом валялся красивый журнал. Вошел отец и сказал: Как ты? Глаза открыты. Он потрогал ее лоб и вдруг открыл зана­вески, а Таня закричала, как всегда по вос­кресеньям: "Ой-ой, дайте поспать раз в жизни!" Лежи, лежи, пожалуйста, - мирно со­гласился отец. - Вчера еще температура - сорок, а сегодня кричишь как здоровая!

Таня вдруг пробормотала: « Какой страшный сон мне приснился!» В рассказе нет описания родитель­ского дома Тани, но в этом отрывке есть сло­ва, которые объясняют все. «Тепло и тихо», «мирно» - это главное, что должно быть там, дома. Но пробуждение Тани ставит и другой вопрос. Значит, этого ничего не было? Нет, так однозначно мы сказать не мо­жем, потому что автор оставляет нам детали, намеки, что это все было. «А отец сказал: «Да у тебя был бред целую неделю. Ма­ма тебе уколы делала. Ты на каком-то языке даже говорила. Эпидемия гриппа, у вас це­лый класс валяется, Сережка вообще в боль­ницу попал. Катя тоже без сознания неделю, но она раньше всех заболела. Говорила про вас, что все в каком-то розовом доме... Бред несла. Просила спасти Сережу».

Почему рассказ так называется? Глюк - от глюки - это сленговое, обра­зование от галлюцинации, то есть болезнен­ное воображение.. Следовательно, Глюк - волшебник из болезненных фантазий, не бы­ло бы его, не произошло бы ничего с Таней. Глюк - по-немецки означает счастье. И думаю, что автор просто спрашивает нас, каким вы представляете счастье, счастливы ли вы, что вы сделали, чтобы стать счастливыми?

Интонация повествования о « садах других возможностей» звучит здесь трагически. Петрушевская предупреждает, к чему может привести « счастье», о котором мечтает Таня, - к преждевременной смерти. Желание потреблять, отхватить от жизни без особых затрат свой лакомый кусок роднит героиню со многими персонажами цикла. В данном рассказе писательница близка позиции В.Дудинцева в романе «Не хлебом едины»: человек рождается не просто для того, чтобы есть и пить. Для этого было бы гораздо удобнее родиться дождевым червем. Мы не можем представить дальней­шую жизнь героини. Но зато мы понима­ем: жизнь Тани, то, какой она будет, зависит только от нее самой.

Заключение

В ходе своей работы я пришел к следующим выводам:

Л.Петрушевская, исследуя в своем творчестве проблему нравственного выбора, изображает дисгармоничность жизни и человеческих отношений, отчуждение, одиночество, бездуховность героев.

Герой писательницы – частный человек, близкий чеховским персонажам. Порой это человек умный, культурный, даже способный к творчеству, но утративший честь, чувство собственного достоинства. Произошло оскудение его души. Коммерциализация культуры, индивидуальный диалог с компьютером, по мнению Петрушевской, привел к оскудению духовного содержания жизни. Поэтому многие ее герои – потребители. Тем не менее, писательница уверена: даже в безысходной ситуации есть возможности созидать, «сады других возможностей» есть в каждом человеке. Важно научиться каждому из нас видеть красоту, верить в добро, счастье, свет, мечтать и надеяться.

Библиография

1. 
   Журнал “Литература в школе”, декабрь 2004 г, Москва
2. 
   Журнал “Новый мир”, февраль 1993 г, Москва
3. 
   Департамент образования Пермской Области Государственное учреждение образования Пермской Области институт повышения квалификации работников образования “Вестник Поипкро №1”, Пермь 2005
4. 
   http://www.ladoshki.com/?books&group=13&author=881&mode=i&id=11094&el=1"%20target =
5. 
   http://www.sferamm.ru/books/authorbio2039.html
6. 
   http://www.gothic.ru/art/paint/bosch/voz.jpg

Людмила Стефановна Петрушевская

Однажды, когда настроение было как всегда по утрам, девочка Таня лежала и читала красивый журнал.

Было воскресенье.

И тут в комнату вошел Глюк. Красивый как киноартист (сами знаете кто), одет как модель, взял и запросто сел на Танину тахту.

Привет, - воскликнул он, - привет, Таня!

Ой, - сказала Таня (она была в ночной рубашке). - Ой, это что?

Как дела? - спросил Глюк. - Ты не стесняйся, это ведь волшебство.

Прям, - возразила Таня.- Это глюки у меня. Мало сплю, вот и все. Вот и вы.

Вчера они с Анькой и Ольгой на дискотеке попробовали таблетки, которые принес Никола от своего знакомого. Одна таблетка теперь лежала про запас в косметичке, Никола сказал, что деньги можно отдать потом.

Это не важно, пусть глюки, - согласился Глюк. - Но ты можешь высказать любое желание.

Ну ты сначала выскажи, - улыбнулся Глюк.

Ну... Я хочу школу кончить... - нерешительно сказала Таня.- Чтобы Марья двойки не ставила... Математичка.

Знаю, знаю, - кивнул Глюк.

Я все про тебя знаю. Конечно! Это ведь волшебство.

Таня растерялась. Он все про нее знает!

Да не надо мне ничего, и вали отсюда, - смущенно пробормотала она. - Таблетку я нашла на балконе в бумажке, кто–то кинул.

Глюк сказал:

Я уйду, но не будешь ли ты жалеть всю жизнь, что прогнала меня, а ведь я могу исполнить твои три желания! И не трать их на ерунду. Математику всегда можно подогнать. Ты ведь способная. Просто не занимаешься, и все. Марья поэтому поставила тебе “ парашу ”.

Таня подумала: действительно, этот Глюк прав. И мать так говорила.

Ну что? - сказала она. - Хочу быть красивой!

Ну не говори глупостей. Ты ведь красивая. Если тебе вымыть голову, если погулять недельку по часу в день просто на воздухе, а не по рынку, ты будешь красивей, чем она (сама знаешь кто).

Мамины слова, точно!

А если я толстая? - не сдавалась Таня.- Катя вон худая.

Ты толстых не видела? Чтобы сбросить лишние три килограмма, надо просто не есть без конца сладкое. Это ты можешь! Ну, думай!

Сережка чтобы... ну это самое.

Сережка! Зачем он нам? Сережка уже сейчас пьет. Охота тебе выходить замуж за алкаша! Ты посмотри на тетю Олю.

Да, Глюк знал все. И мать о том же самом говорила. У тети Оли была кошмарная жизнь, пустая квартира и ненормальный ребенок. А Сережка действительно любит выпить, а на Таню даже и не глядит. Он, как говорится, “ лазит ” с Катей. Когда их класс ездил в Питер, Сережка так нахрюкался на обратном пути в поезде, что утром его не могли разбудить. Катя даже его била по щекам и плакала.

Ну вы прям как моя мама, - сказала, помолчав, Таня.- Мать тоже базарит так же. Они с отцом кричат на меня как больные.

Я же хочу тебе добра! - мягко сказал Глюк. - Итак, внимание. У тебя три желания и четыре минуты остается.

Ну... Много денег, большой дом на море... и жить за границей! - выпалила Таня.

Чпок! В ту же секунду Таня лежала в розовой, странно знакомой спальне. В широкое окно веял легкий, приятный морской ветерок, хотя было жарко. На столике лежал раскрытый чемодан, полный денег.

“У меня спальня как у Барби! ” - подумала Таня. Она видела такую спальню на витрине магазина “ Детский мир ”.

Она поднялась, ничего не понимая, где тут что. В доме оказалось два этажа, везде розовая мебель, как в кукольном доме. Мечта! Таня ахала, изумлялась, попрыгала на диване, посмотрела, что в шкафах (ничего). На кухне стоял холодильник, но пустой. Таня выпила водички из–под крана. Жалко, что не подумала сказать: “ Чтобы всегда была еда ”. Надо было добавить: “ И пиво ”. (Таня любила пиво, они с ребятами постоянно покупали баночки. Денег только не было, но Таня их брала иногда у папы из кармана. Мамина заначка тоже была хорошо известна. От детей ничего не спрячешь!) Нет, надо было вообще сказать Глюку так: “И все, что нужно для жизни ”. Нет: “Для богатой жизни! ” В ванной находилась какая–то машина, видимо, стиральная. Таня умела пользоваться стиралкой, но дома была другая. Тут не знаешь ничего, где какие кнопки нажимать.

Телевизор в доме был, однако Таня не смогла его включить, тоже были непонятные кнопки.

Затем надо было посмотреть, что снаружи. Дом, как оказалось, стоял на краю тротуара, не во дворе. Надо было сказать: “С садом и бассейном ”. Ключи висели на медном крючке в прихожей, у двери. Все предусмотрено!

Таня поднялась на второй этаж, взяла чемоданчик денег и пошла было с ним на улицу, но обнаружила себя все еще в ночной рубашке.

Правда, это была рубашка типа сарафанчика, на лямочках.

На ногах у Тани красовались старые шлепки, еще не хватало!

Но приходилось идти в таком виде.

Дверь удалось запереть, ключи девать было некуда, не в чемодан же с деньгами, и пришлось оставить их под ковриком, как иногда делала мама. Затем, напевая от радости, Таня побежала куда глаза глядят. Глаза глядели на море.

Улица кончалась песчаной дорогой, по сторонам виднелись маленькие летние домики, затем развернулся большой пустырь. Сильно запахло рыбным магазином, и Таня увидела море.

На берегу сидели и лежали, прогуливались люди. Некоторые плавали, но немногие, поскольку были высокие волны.

Таня захотела немедленно окунуться, однако купальника на ней не было, только белые трусики под ночной рубашкой, в таком виде Таня красоваться не стала и просто побродила по прибою, уворачиваясь от больших волн и держа в одной руке шлепки, в другой чемоданчик.

До вечера голодная Таня шла и шла по берегу, а когда повернула обратно, надеясь найти какой–нибудь магазин, то перепутала местность и не смогла найти тот пустырь, откуда вела прямая улица до ее дома.

Чемодан с деньгами оттянул ей руки. Тапки намокли от брызг прибоя.

Она села на сыроватый песок, на свой чемоданчик. Солнце заходило. Страшно хотелось есть и особенно пить. Таня ругала себя последними словами, что не подумала о возвращении, вообще ни о чем не подумала, надо было найти сначала хоть какой–нибудь магазин, что–то купить. Еду, тапочки, штук десять платьев, купальник, очки, пляжное полотенце. Обо всем у них дома заботились мама и папа, Таня не привыкла планировать, что есть, что пить завтра, что надеть, как постирать грязное и что постелить на кровать.

В ночной рубашке было холодно. Мокрые шлепки отяжелели от песка.

Надо было что–то делать. Берег уже почти опустел.

Сидела только пара старушек да вдали вопили, собираясь уходить с пляжа, какие–то школьники во главе с тремя учителями.

Таня побрела в ту сторону. Нерешительно остановилась около кричащих, как стая ворон, детей. Все эти ребята были одеты в кроссовки, шорты, майки и кепки, и у каждого имелся рюкзак. Кричали они по–английски, но Таня не поняла ни слова. Она учила в школе английский, да не такой.

Детки пили воду из бутылочек. Кое–кто, не допив драгоценную водичку, бросал бутылки с размахом подальше. Некоторые, дураки, кидали их в море.

Таня стала ждать, пока галдящих детей уведут.

Сборы были долгие, солнце почти село, и наконец этих воронят построили и повели под тройным конвоем куда–то вон. На пляже осталось несколько бутылочек, и Таня бросилась их собирать и с жадностью допила из них воду. Потом побрела дальше по песку, все–таки вглядываясь в прибрежные холмы, надеясь увидеть в них дорогу к своему дому.

Внезапно опустилась ночь. Таня, ничего не различая в темноте, села на холодный песок, подумала, что лучше сесть на чемоданчик, но тут вспомнила, что оставила его там, где сидела перед тем!

Она даже не испугалась. Ее просто придавило это новое несчастье. Она побрела, ничего не видя, обратно.

Она помнила, что на берегу оставались еще две старушки.

Если они еще сидят там, то можно будет найти рядом с ними чемоданчик.

Но кто же будет сидеть холодной ночью на сыром песке!

За песчаными холмами давно горели фонари, и из–за этого на пляже было совсем уже ничего не видно. Тьма, холодный ветер, ледяные шлепки, тяжелые от мокрого песка.

Раньше Тане приходилось терять многое - самые лучшие мамины туфли на школьной дискотеке, шапки и шарфы, перчатки вообще бессчетно, зонтики уже раз десять, а деньги вообще считать и тратить не умела. Она теряла книги из библиотеки, учебники, тетрадки, сумки.

Еще недавно у нее было все - дом и деньги. И она все потеряла.

Таня ругала себя. Если бы можно было начать все сначала, она бы, конечно, крепко подумала. Во–первых, надо было сказать: “Пусть все, что я захочу, всегда сбывается!” Тогда бы сейчас она могла бы велеть: “Пусть я буду сидеть в своем доме, с полным холодильником (чипсы, пиво, горячая пицца, гамбургеры, сосиски, жареная курица). Пусть по телеку будут мультики. Пусть будет телефон, чтобы можно было пригласить всех ребят из класса, Аньку, Ольгу да и Сережку! ” Потом надо было бы позвонить папе и маме. Объяснить, что выиграла большой приз - поездку за границу. Чтобы они не беспокоились. Они сейчас бегают по всем дворам и всех уже обзвонили. Наверное, и в милицию подали заявление, как месяц назад родители хиппи Ленки по прозвищу Бумажка, когда она уехала в Питер автостопом.

А вот теперь в одной ночной рубашке и в сырых шлепках приходится в полной тьме блуждать по берегу моря, когда дует холодный ветер.

Но уходить с пляжа нельзя, может быть, утром повезет первой увидеть свой чемоданчик.

Таня чувствовала, что стала гораздо умней, чем была утром, при разговоре с Глюком. Если бы она оставалась такой же дурой, то давно бы уже покинула это проклятое побережье и побежала туда, где теплей. Но тогда бы не оставалось надежды найти чемоданчик и улицу, где стоял родной дом...

Таня была полной дурой еще три часа назад, когда даже не посмотрела ни номер своего дома, ни названия улицы!

Она стремительно умнела, но есть хотелось жутко, а холод пронизывал всю ее до костей.

В этот момент она увидела фонарик. Он быстро приближался, как будто это была фара мотоцикла, но без шума.

Опять глюки. Да что же это такое!

Таня замерла на месте. Она знала, что находится в совершенно чужой стране и не сможет найти защиты, а тут этот страшный бесшумный фонарик.

Она свернула и потрюхала в своих тяжелых, как утюги, шлепках по кучам песка к холмам.
Но фонарик оказался рядом, слева. Голос Глюка сказал:

Вот тебе еще три желания, Танечка. Говори!

Таня, теперь уже умная, хрипло выпалила:

Хочу, чтобы всегда мои желания исполнялись!

Всегда! - ответила, вся дрожа, Таня.

Откуда–то очень сильно воняло гнилью.

Только есть один момент, - произнес Невидимый с фонариком. - Если ты захочешь кого–нибудь спасти, то на этом твое могущество кончится. Тебе уже ничего никогда не достанется. И тебе самой придется худо.

Да никого я не захочу спасти! - сказала, трясясь от холода и страха, Таня.- Не такая я добренькая.

Хочу оказаться в своем доме с полным холодильником, и чтобы все ребята из класса были, и телефон позвонить маме.

И тут же она в чем была - в мокрых тапочках и ночной рубашке - оказалась, как во сне, у себя в новом доме в розовой спальне, а на кровати, на ковре и на диване сидели ее одноклассники, причем Катя с Сережей на одном кресле.

На полу стоял телефон, но Таня не спешила по нему звонить. Ей было весело! Все видели ее новую жизнь!

Это твой дом? - галдели ребята. - Круто! Класс!

И прошу всех на кухню! - сказала Таня.

Там ребята открыли холодильник и стали играть в саранчу, то есть уничтожать все припасы в холодном виде. Таня пыталась подогреть что–то, какие–то пиццы, но плита не зажигалась, какие–то кнопки не срабатывали... Потребовалось еще мороженое, пиво, Сережка попросил водки, мальчики сигарет.

Таня потихоньку, отвернувшись, пожелала себе быть самой красивой и всего того, что заказали ребята. Тут же за дверью кто–то нашел второй холодильник, тоже полный.

Таня сбегала в ванную и посмотрела на себя в зеркало. Волосы стали кудрявыми от морского воздуха, щеки были как розы, рот пухлый и красный без помады. Глаза сияли не хуже фонариков. Даже ночная рубашка выглядела как кружевное вечернее платьице! Класс!

Но Сережка как сидел с Катей, так и сидел. Катя тихо ругалась с ним, когда он открыл бутылку и стал отпивать из горлышка.

Ой, ну что ты его воспитываешь, воспитываешь! - воскликнула Таня.- Он же тебя бросит! Я все всем разрешаю! Просите чего хотите, ребята! Слышишь, Сережка? Проси у меня что хочешь, я тебе все разрешаю!

Все ребята были в восторге от Тани. Антон подошел, поцеловал Таню долгим поцелуем, как ее еще никто в жизни не целовал.

Таня торжествующе посмотрела на Катю. Они с Сережкой все еще сидели на одном кресле, но уже отвернулись друг от друга.

Антон спросил на ухо, нет ли травки покурить, Таня принесла папироски с травой, потом Сережка заплетающимся языком сказал, что есть такая страна, где свободно можно купить любой наркотик, и Таня ответила, что именно здесь такая страна, и принесла полно шприцов. Сережка с лукавым видом сразу схватил себе три, Катя пыталась вырвать их у него, но Таня постановила - пусть Сережка делает что хочет.

Катя замерла с протянутой рукой, не понимая, что происходит.

Таня чувствовала себя не хуже королевы, она могла все.

Если бы они попросили корабль или полететь на Марс, она бы все устроила. Она чувствовала себя доброй, веселой, красивой.

Она не умела колоться, ей помогли Антон и Никола. Было очень больно, но Таня только смеялась. Наконец у нее было множество друзей, все ее любили! И наконец она была не хуже других, то есть попробовала уколоться и не испугалась ничего!

Закружилась голова.

Сережка странно водил глазами по потолку, а неподвижная Катя злым взглядом смотрела на Таню и вдруг сказала:

Я хочу домой. Мы с Сережей должны идти.

А что ты за Сережу выступаешь? Иди одна! - еле ворочая языком, сказала Таня.

Нет, я должна вернуться вместе с ним, я обещала его маме! - крикнула Катя.

Таня проговорила:

Тут я распоряжаюсь. Поняла, гнида? Иди отсюда!

Одна я не уйду! - пискнула Катя и стала смотреть, не в силах шевельнуться, на совершенно бесчувственного Сережку, но быстро растаяла, как ее писк. Никто ничего не заметил, все валялись по углам, на ковре, на Таниной кровати, как тряпичные куклы. У Сережки закатились глаза, были видны белки.

Таня залезла на кровать, где лежали и курили Ольга, Никола и Антон, они ее обняли и укрыли одеялом. Таня была все еще в своей ночной рубашке, в кружевах, как невеста.

Антон стал говорить что–то, лепетать типа “ не бойсь, не бойсь ” , зачем–то непослушной рукой заткнул Тане рот, позвал Николу помочь. Подполз и навалился пьяный Никола. Стало нечем дышать, Таня начала рваться, но тяжелая рука расплющила ее лицо, пальцы стали давить на глаза... Таня извивалась, как могла, и Никола прыгнул на нее коленями, повторяя, что сейчас возьмет бритву... Это было, как страшный сон. Таня хотела попросить свободы, но не могла составить слова, они ускользали. Совсем не было воздуха, и трещали ребра.

И тут все вскочили с мест и обступили Таню, кривляясь и хохоча. Все открыто радовались, разевали рты. Вдруг у Аньки позеленела кожа, выкатились и побелели глаза. Распадающиеся зеленые трупы окружили кровать, у Николы из открытого рта выпал язык прямо на Танино лицо. Сережа лежал в гробу и давился змеей, которая ползла из его же груди. И со всем этим ничего нельзя было поделать. Потом Таня пошла по черной горячей земле, из которой выпрыгивали языки пламени. Она шла прямо в раскрытый рот огромного, как заходящее солнце, лица Глюка. Было нестерпимо больно, душно, дым разъедал глаза. Она сказала, теряя сознание: “Свободы ”.

Когда Таня очнулась, дым все еще ел глаза. Над ней было небо со звездами. Можно было дышать.

Вокруг нее толпились какие–то взрослые люди, сама она лежала на носилках в разорванной рубашке. Над ней склонился врач, что–то ее спросил на иностранном языке. Она ничего не поняла, села. Ее дом почти уже сгорел, остались одни стены. На земле вокруг лежали какие–то кучки, накрытые одеялами, из–под одного одеяла высовывалась черная кость с обугленным мясом.

Хочу понимать их язык, - сказала Таня.

Кто–то рядом говорил:

Тут двадцать пять трупов. Соседи сообщили, что это недавно построенный дом, здесь никто не жил. Врач утверждает, что это были дети. По остаткам несгоревших костей. Найдены шприцы. Единственная оставшаяся в живых девочка ничего не говорит. Мы ее допросим.

Спасибо, шеф. Вам не кажется, что это какая–то секта новой религии, которая хотела массово покончить с собой? Куда завлекли детей?

Пока я не могу ответить на ваш вопрос, мы должны снять показания с девочки.

А кто владелец этого дома?

Мы все будем выяснять.

Кто–то энергично сказал:

Какие негодяи! Загубить двадцать пять детей!

Таня, трясясь от холода, произнесла на чужом языке:

Хочу, чтобы все спаслись. Чтобы все было, как раньше.

Тут же раскололась земля, завоняло немыслимой дрянью, кто–то взвыл, как собака, которой наступили на лапу.

Потом стало тепло и тихо, но очень болела голова.

Таня лежала у себя в кровати и никак не могла проснуться.

Рядом валялся красивый журнал.

Вошел отец и сказал:

Как ты? Глаза открыты.

Он потрогал ее лоб и вдруг открыл занавески, а Таня закричала как всегда по воскресеньям: “Ой–ой, дайте поспать раз в жизни! ”

Лежи, лежи, пожалуйста, - мирно согласился отец. - Вчера еще температура сорок, а сегодня кричишь, как здоровая!

Таня вдруг пробормотала:

Какой страшный сон мне приснился!

А отец сказал:

Да у тебя был бред целую неделю. Мама тебе уколы делала. Ты на каком–то языке даже говорила. Эпидемия гриппа, у вас целый класс валяется, Сережка вообще в больницу попал. Катя тоже без сознания неделю, но она раньше всех заболела. Говорила про вас, что все в каком–то розовом доме... Бред несла. Просила спасти Сережу.

Но все живы? - спросила Таня.

Кто именно?

Ну весь наш класс?

А как же, - ответил отец. - Ты что!

Какой страшный сон, - повторила Таня.

Она лежала и чувствовала, что из косметички, которая была спрятана в рюкзак, несет знакомой тошнотворной гнилью - там все еще находилась таблетка с дискотеки, за которую надо было отдать Николе деньги...

Ничего не кончилось. Но все были живы.

Иероним Босх

Людмила Петрушевская
Устроить жизнь
Жила молодая вдова, хотя и не очень молодая, тридцати трех лет и далее, и ее посещал один разведенный человек все эти годы, он был каким-то знакомым ее мужа и приходил всегда с намерением переночевать - он жил за городом, вот в чем дело.
Вдова, однако, не разрешала ему оставаться, то ли негде, то ли что, отнекивалась.
Он же жаловался на боли в коленях, на позднее время.
Он всегда приносил с собой бутылку вина, выпивал ее один, вдова тем временем укладывала ребенка спать, нарезала какой-то простой салат, что было под рукой, то ли варила яйцо вкрутую, короче, хлопотала, но не очень.
Он говорил длинные речи, блестя очками, дикий какой-то был человек, оригинальный, знал два языка, но работал по охране учреждения, то ли следил за отоплением, но все ночами.
Денег у него не было никаких, а был порядок: он ехал занимал у кого-нибудь малую сумму денег, затем, легкий и свободный, покупал свою бутылку и, будучи уже с бутылкой, здраво рассуждал, что везде он желанный гость, а тем более у вдовы друга, у которой свободная квартира.
Так он и делал и по-деловому ехал откуда ни возьмись со своей бутылкой и со своими здравыми мыслями о своей теперь ценности, в особенности для этой одинокой, для вдовы.
Вдова же дверь ему открывала, памятуя, что это был мужнин друг, и муж всегда считал, что вот Саня хороший человек, но в том-то и дело, что при жизни этого мужа Саня как-то редко появлялся на горизонте, в основном только на круглых мероприятиях типа свадеб, куда уже всех пускают, а на дни рождения и всякие праздники типа Нового года его уже точно не звали, не говоря о случайных посиделках и застольях, самом лучшем, что бывало в их жизни - разговоры до утра и так далее, взаимная помощь, общее лето в деревне, за чем потом шла дружба детей и детские праздники: бытие со своими радостями.
Во все эти дела Саня допускаем не был, ибо, несмотря на свой светлый разум математика и знание языков, он напивался по каждому случаю до безобразия и просто начинал громко орать всякую чушь, произносил громовые бессмысленные монологи, безостановочно кричал или пел песню Окуджавы "А что я сказал медсестре Марии", где, как известно, были слова "Ты знаешь, Мария, офицерские дочки на нас, на солдат, не глядят", и он это свое кредо выгоняемого пропевал бурно, хотя и без мелодии, кричал как ишак, пока мальчики не брались за дело и действительно не выпроваживали его вниз по лестнице.
Он, видимо, и сам не знал, что с этим поделать, так как сквозь выпадение памяти что-то, видимо, светило, какие-то жуткие воспоминания, и в дальнейшем этот Саня как бы исчез из поля зрения, на ком-то женился, привез жену из Сибири, сестру друга по студенческому общежитию, что ли, и она приехала под его крыло, молодая провинциальная барышня, тут же дали квартиру, правда в далеком научном городке, но все же под Москвой.
Родил ребенка, начал вроде бы новую жизнь как младший научный сотрудник, хозяин себе и своей семье, и все меньше о нем было слышно в столице, как вдруг - бац! звонит.
Звонит тем и этим, назойливо хочет поговорить, ладно, а потом или занимает деньги, или уже с бутылкой является в семейный дом, в теплое гнездо, где дети, бабки и кровати, - с бутылкой, как агрессор, но агрессор потому, что не хотят.
Если бы его хотели, звали, усаживали, уговаривали, он бы успокоился и, может быть, сказал бы что-нибудь путное, даже бы помолчал, даже бы заплакал над собой, поскольку ясно было, что жена его теперь тоже гонит, кончилось его очарование высокого, стройного, очкастого жителя столицы и интеллигента, кончился его английский и немецкий, его университетское образование и университетский круг знакомых - она, простая периферийная молодая женщина с простой профессией учительницы, видимо, прозрела, поняла весь ужас своего положения, простые бабы очень быстро все понимают, и она тоже начала гнать его.
И все надежды на поговорку типа "мой дом - моя крепость" рухнули, а ведь именно только это одно и остается человеку, дом и семья, дом и дети, дом свой, койка своя, ребенок свой!
Ребенок свой, и ничей другой, он слушает разинувши мокрый ротик, он покорно ест и ложится спать в кроватку, которую ты ему сделал, он обнимает перед сном, прижавшись как птичка, как рыбка, и любит именно своего папу.
Но тут жена присутствует как тигр и не позволяет пьяному отцу любить ребенка, вот закавыка, разлучает, орет, видимо, известную песню - денег не вносишь и т. д. Научилась у тещи орать, объясняет Саня, теща открыла ей путь-дорожку.
Вот тебе и жизнь.
И неудивительно, что Саня уезжал, и уезжал вон из своего городка, а куда - в столицу, и тут повторялась уже известная история с тем, что его и здесь никто не принимал.
Хорошо, он вообще увольняется с работы, уходит от жены, все, полный конец, уехал из городка и нашел себе работу в Москве, в теплом месте, дежурным при котельной.
Вот там и началась его та жизнь, к которой он был приспособлен и для которой, видимо, и был рожден, хотя родился в приличной семье строгих уставов и всегда был отличником в детстве.
Но разум и душа, заметим, - две разные вещи, и можно быть полным дураком, но с основательной, крепкой душой - и пожалуйста, все тебя будут уважать, и даже можешь стать главой нашего государства, как уже бывало.
Можно же родиться буквально гением, но с безосновательной, ветреной и пустяковой душой, и пропадешь буквально ни за грош, как это тоже уже неоднократно случалось с нашими гениями пера, кисти и гитары.
И вот Саня был как раз каким-то гением чего-то, но на работе его не приняли, не поняли, с работой он вечно лез не туда и не в те сроки, не по тем планам, не в масть руководителю, высовывался, ничего не понимая в раскладе, а потом и вообще махнул рукой, и исчезло его второе (после семьи) возможное спасение - завлечь кого-нибудь своей работой, дать понять хоть кому-нибудь о своей роли в этом мире, о пользе, о своем даре.
Нет, рухнуло и пропало, никто не увлекся, не помог, никому оказались не нужны его труды, у каждого было свое собственное маленькое дело, не нашлось сподвижника. Какой сподвижник у враля и крикуна может быть, спросим, а он-то кричал, возможно, и по делу, как в том случае с песней Окуджавы, намекал аккуратно, не в лоб: офицерские дочки на солдат не глядят.
А без сподвижника самый даже гений - пустяк.
У всех был хоть один да сторонник, у всех гениев, хоть брат, хоть мать, свой ангел-хранитель, хоть друг, кто верил, или любовница или вообще посторонняя старуха, которая пожалеет и пустит ночевать, но Саню не жалел никто.
И Саня нашел себя в обществе таких же нестройных, некрепких душ, работников по котельным, подвалам и больницам, слесарей, ремонтников и ночных дежурных.
Время их было темное, невидимое, не заметное никому, ночью все люди спят, а нелюди ходят, бродят, бегают насчет бутылки, собираются, пьют, кричат свои пустяковые слова, дерутся, даже умирают - там, внизу.
У всех у них все когда-то было и сгинуло, осталось только это - бутылка и друзья, и Саня тоже, бывало, не спит с ними, а потом почистится, помоется под краном - и встал аккуратный, в очках, чисто выбритый, все они там в подвалах считают своим долгом бриться, бороды презирают, да с бородой никто и на работу в подвал не возьмет, видимо, считают, что раз не может бриться, то и вентиль, глядишь, не закрутит, и трубу не заткнет: может, наследие Петра Первого, недоверие к бороде посреди механики и циферблатов.
Саня брит, помыт, глаза сверкают от невольной влаги за линзами и звонит по своему ритуалу.
Скажем, звонит этой вдове, что приедет.
Она отнекивается. Все они отнекиваются, что делать.
Тогда он поступает следующим образом: звонит теперь уже в дверь.
Вдова открывает, а за ней маячат ее мать и ребенок.
Что же, дверь открыта, и Саня с порога провозглашает, что приехал на такси и нет ли такой-то суммы, точно до копейки.
Молодая вдова жмется, у нее и у самой ничего нет, с какой стати к ним да на такси, думает она, что за спешка, но старушка мать с готовностью начинает шарить по карманам, и хоть требуемой суммы не нашлось (Сане нужно ровно столько-то с финальным числом что-то сорок семь), но он все же деньги получил и чинно-благородно откланивается и бодро идет к лифту.
Далее возникает новое видение: Саня является через пятнадцать минут с бутылкой и тортом.
Вдова вся холодеет - Саня теперь остался на целый вечер, но зато старушка мать довольна и даже приятно возбуждена видом мужчины с тортом и бутылкой, какие-то у нее шевелятся радужные подозрения.
Старушка мама здесь не живет, у нее своя конура, и - о совпадение - у нее тоже какая-то такая же легкая душа, легкая, неустойчивая, крики и слезы по пустякам, добра и отходчива мгновенно, все отдаст и подарит, святая, явка в любое время к кому угодно, душа странницы.
Это только внешне она старушка-бабушка, а внутри там сидит вечный бродяжка, сумы переметные, все мое ношу с собой, все квитанции по уплате за газ-воду, к тому же глухая, глубинная тоска и одиночество, жажда света и тепла и ездит к дочери, как соберется.
А та в смятении, поскольку с годами старушка становится явно беспризорной, говорливой, с прокурорскими интонациями, что все ее бросили, с требованиями и проклятиями, а на самом деле ее надо покормить, обуть-одеть, помыть, обогреть, спать уложить, старый ребенок и полнейшая сиротка.
И жизнь уйдет только на это.
Итак, один дом, одна кухня, одна хозяйка с ребенком и две эти сироты, которые сидят и возбужденно ждут угощения.
Бабушка сияет, ее тоже не больно звали на праздники, она сама являлась, так сложилось - а праздники для нее, как для всех одиноких, это смысл жизни.
Далее: бутылка раскупорена умелыми руками Сани, яйца сварены, капуста нарезана, картошечка кипит в кастрюле, двое беглецов сверкают очками, только у Сани это близорукость, и у него крошечные за семью слоями стекла воспаленные глазки, а бабушка горит огромными очами, как филин, очки плюс четыре.
В фокусе у них стол под лампой, бедное хозяйство, которое им кажется королевским, тут же свет, тепло, посуда, их обслуживают, к ним относятся как к дорогим гостям, и уже бабушка заводит, как ей кажется, серьезный и даже судьбоносный разговор с Саней о том, не будет ли волноваться жена.
И оказывается, что Саня уже подал на развод!
На самом-то деле подала его жена, добилась суда и даже уплатила со своей стороны, но Сане не это важно.
Он начинает скрежетать что-то о роли женщины, что-то наболевшее, что надо расстреливать, когда в дом водят при ребенке, в то время как родной отец прописан и его уже не пускают.
Так что он даже уже и разведен.
А что? - явно мыслит бабушка, ей всегда нравились именно те дочкины знакомые, ни к селу ни к городу, которые хорошо, по-пустяковому вежливо обращались именно к ней, по старинке именно и прежде всего к мамаше - а так и принято у них, с уважением к старым, а также брить бороду, носить какой-нибудь галстук, несколько простейших правил, пока не розлито, - у дочки и такие случались гости, приведет какая-нибудь ее подруга друга, а у того руки трясутся и единственное в хозяйстве сваренное всмятку яйцо дрожит в руке, когда другая рука целится ложечкой, одно неосторожное движение - и летит все это хозяйство прямо на брюки, на застежку, белок с желтком, дочка никого не гонит и всех угощает, тоже возмутительный был случай, одно яйцо в доме и то пролили!
Однако Саня наливает всем поровну, и пока бабушка по-девичьи пригубливает, а хозяйка разрывается между почитать на ночь дочке, постирать ей бельишко на завтра и звонит телефон, тут - хоп! в бутылке уже на дне и уже Саня громовым голосом излагает бабушке свои последние приобретения в смысле информации - он эрудит, любит странные факты, он же гений, он страшно много читает и хочет теперь составить программу для составления кроссвордов, он знает, сколько платят за кроссворд, он страшно нуждается, но нужен и нужен компьютер, и есть планы: устроиться на ночную работу в вычислительный центр, там полно компьютеров.
Ура! - считает бабушка, и в ее сознании брезжит, что она сейчас устроит жизнь своей одинокой дочери, а ребенок кричит из комнаты, чтобы продолжали читать, и в результате бабушка возникает в прихожей, где дочь поникла над телефонной трубкой, и старушка восклицает, как ей кажется, по-матерински верно:
- Закругляйся, ты что, полчаса тут болтаешь, все ждут еды. Охилела совсем. Ребенок плачет, ты что.
А дочь не слышит, что говорит ей тот, который ей дорог, у них длинный, с замиранием сердец диалог по производственным проблемам, по чьей-то диссертации, не тема важна, а тон.
- Ты что, - возглашает бабушка, - на меня тут шипишь, пора есть! Картошка готова! Надо есть! Почитай ребенку, ему пора спать. Поздно уже, кончай болтать. Он уйдет.
С ударением на "он".
Завершается это тем, что Саня сидит и, наоборот, никак не хочет уходить, и "пусть он переночует!" - громко шепчет бабушка, которой тоже не хочется тащиться домой в стариковскую холодную конурку, и для Сани сооружена раскладушка на кухне, а бабушку ждет тахта, а хозяйка поспит на надувном матрасе, но Саня все разглагольствует и поглаживает больные колени и не хочет спать, ведь ночь - это его царство.
Тем не менее все уложены, погашен свет, как ручей журчит холодильник, по потолку веером расходятся редкие лучи от снегоуборочных машин, блаженно спят изгнанники и бродяги, похрапывает дочка, у нее явно начинается простуда, опять сидеть с больным ребенком и не ходить на работу, надо оставлять дома бабушку, думает на полу хозяйка, это будет фейерверк на две недели, упреки, плач и примирения, а что делать?
А тем двум чудится, что все в порядке, они в теплом доме, им наконец нашлась мать и можно начать жить сначала, и все будет как у людей, чистота, семья, праздники, сплошные праздники, пироги на столе, кто-то все решит, и так будет, ни страха, ни одиночества, а хозяйка на полу слушает похрипывания ребенка и тоже думает о будущем, и слезы текут по вискам.

При попытке к сопротивлению
(эпоха в духе Л.Петрушевской).

“Много добрых дел делаешь
при попытке к сопротивлению”.

Л.Петрушевская

Прочитанная от корки до корки книга Людмилы Петрушевской “По дороге бога Эроса” (Москва, Олимп, ППП, 1993) способна всерьез повлиять не только на настроение, но и мировосприятие думающего читателя. Она состоит из пяти циклов, включающих в себя сорок пять рассказов. Самые короткие из них - двустраничные, самые “длинные” - чуть меньше сотни страниц. Разделы-циклы названы так: “По дороге бога Эроса” (4 рассказа), “Бессмертная любовь” (12 рассказов), “Реквиемы” (11 рассказов), “В садах других возможностей” (10 рассказов), “Монологи” (8 рассказов). Произведения, включенные в книгу (вышедшую кстати в серии ”My best” - “Мое лучшее”) написаны в разное время: от середины 50-х до конца 80-х годов, но даты написания их писательницей не проставлены. И это не небрежность автора, скорее рациональный умысел.
Нетрудно заметить, что все рассказы того или иного цикла строго - почти классически, без иронии и лукавства - объединены темой.
В первом разделе, давшем название всему сборнику (“По дороге бога Эроса”), это тема “случайной встречи”, переходящей со временем в “бессмертную любовь” или ставшей всего-навсего курьезом (“Али-Баба”). Во втором цикле темой разговора становится сама “бессмертная любовь” (именно так назван цикл), оставляющая о себе память: трагическую или юмористическую, раздражающую или примиряющую человека со своей жизнью. В “Реквиемах” речь идет уже как бы о воплощенной, часто в каких-то иррациональных формах, любовной памяти. В этом цикле собраны истории о тех, кто покинул земной мир, но не забыт близкими или просто случайными людьми. Есть, впрочем, среди рассказов из “Реквиемов” и примеры полного забвения чужой человеческой жизни. Особенно сильное впечатление производит самый коротенький “Смысл жизни” - о “заживо” похороненном в одной из экспериментальных клиник неизлечимо заболевшем молодом враче.
За печальными “Реквиемами” следует фантастический, в чем-то пародийный и озорной, но в то же время и по-настоящему философский цикл “В садах других возможностей”. Он соединяет в себе бытовое и потустороннее, собранные в него рассказы то смешат, то откровенно пугают.
Завершают книгу блистательные “Монологи”. В них - сгусток всего уже сказанного Петрушевской в других, более лаконичных произведениях (коротенькие рассказы - осколочки, большинство монологов - прежде всего “Свой круг” и “Время ночь” - “мазаичные”, дающие полное и острое впечатление о мире полотна), но вместе с тем это и прорыв в те сферы души и быта современного человека, которые до Петрушевской с такой проницательностью и пронзительностью почти не исследовались.
Первое, часто поверхностное чтение книги ”По дороге бога Эроса” способно либо оттолкнуть неопытного читателя, либо вызвать эмоциональный шок даже у закаленных знатоков литературы. Писательница видит изображаемый ею мир предельно отчетливо, подробно - “без прикрас”. Ее описания лаконичны и абсолютно беспристрастны. Петрушевская смело балансирует на грани дозволенного приличием, рискуя показаться циничной. Писательница, не стесняясь, заглядывает в самые неприступные тупики и лабиринты человеческих отношений, не отводит взгляда ни от телесных язв, ни от бытовой “грязи”.
“Какой ужас!” - только и подумает ошарашенный всеми “непристойными” или мистическими подробностями книги Петрушевской читатель - и отложит том в сторону. Но не торопитесь вынести наспех прочитанному категорический и строгий приговор. Не лучше ли вдуматься, перечесть еще и еще...
Людмила Петрушевская, как и многие деятели искусства эпохи конца 50-х - начала 80-х годов, из когорты дарителей света среди мрачного отчаяния современности. Эпоху эту справедливо было бы назвать “доперестроечной”, если бы такие, на первый взгляд, исторические термины не менялись и не устаревали бы в нашем многострадальном отечестве с молниеносной быстротой. И тем не менее время, отображенное Петрушевской в книге “По дороге бога Эроса”, конкретно узнаваемо. Нет точных исторических дат происходящих событий, но есть неоспоримость бытовых и психологических подробностей. Проза Петрушевской - возьму на себя смелость утверждать: увековеченный в отечественной литературе период советского “застоя”. Все, кто пережил его в сознательном возрасте, прочитав Петрушевскую, обязательно вспомнят не только тягостные бытовые реалии, но как бы вновь ощутят атмосферу духовного катастрофического удушья. Его, к несчастью, в той или иной мере испытали на себе все думающие люди - свидетели “застойной” эпохи вынужденного исторического безвременья.
Именно так, как описывает Петрушевская, “работали” во всевозможных безмерно расплодившихся столичных НИИ, болтали о пустяках или о смысле жизни в хмельных пивбарах. Так морочили голову не переводящимся в донжуанской судьбе инфантильные “сорокалетние” мальчики, так безрадостно и нервно ждали в однокомнатных “хрущобах” на скромный ужин и “воровское” счастье одинокие “милые дамы” своих любовников-зануд... Так “грелись” в одиноких холодных трамваях, умирали на сырых вонючих простынях в психушках, справляли свадьбы в пошлых “столовках”, страдали инфекционными заболеваниями в запущенных отделениях родильных домов... Так волокли по темным заснеженным улицам в переполненные детские сады орущих невыспавшихся детей... Так били “младенчиков” под горячую руку, оскорбляли в отупляющей суете самых близких... Так уходили из мира, не успев ничего толком понять, ни к чему по-настоящему не привязаться душою...
И все-таки... Все-таки главная тема Петрушевской - не безжалостное обвинение пошлого и жестокого мира, а поиск любви.
Не скроем, что это тема и всей русской классической литературы как прошлого, так и нынешнего, уже истекающего столетия. Она гениально открыта “Повестями Белкина” А.С.Пушкина и ждет своих интерпретаторов по сей день. Дань литературной традиции, в центр внимания поставившей судьбу “маленького” человека в равнодушном к нему мире, отдали Василий Шукшин и Александр Вампилов, Андрей Битов и Фазиль Искандер, Юрий Трифонов, Венедикт Ерофеев, Виктория Токарева, Булат Окуджава, Валентин Распутин...
Проклятые русские вопросы не дают покоя совестливой русской писательской душе. Петрушевская не исключение. Ее имя в ряду других талантливых имен... По примеру своих духовных учителей, а среди них, бесспорно, Достоевский и Вампилов, писательница отыскивает и воплощает тех еще живых или уже умерших, которые нуждались и нуждаются в “бессмертной любви”. Воспитанному в атеизме современному читателю Петрушевская напоминает (а может быть, и впервые открывает для него) смысл божьей милости, человеческого альтруистического участия, бессмертия душевных порывов. И это среди видимого хаоса людских пороков, заблуждений, предательства и безумств.
А между тем безумие “застоя” два-три десятилетия назад кому-то, может быть, даже большинству, казались нормой, более того - чем-то родным, естественным, неизменным. В те годы не все соотносили свои личные трагедии и проблемы с трагической судьбой Отечества. Мы часто не отдавали себе отчета в том, что всеми ощущаемое удушье (кому не хватает метров жилищной площади, кому аудитории для высказывания своих сокровенных идей) - это нехватка “кислорода” свободы, отсутствие элементарной бытовой культуры, перечеркнутая перспектива творческой деятельности... Уродливое время создавало нравственных уродцев: инфантильность - незрелость! - целого поколения давала о себе знать. Катастрофически снижался не только экономический, но и духовный уровень отношений в обществе. Страна все более и более походила на какое-то замкнутое, изолированное от цивилизованного мира пространство, своего рода “провинцию”, в которой “уродцы” привыкли к своему незавидному положению и не пытаются его изменить. Как не вспомнить уроки чеховской “Палаты № 6”, где ум и безумие меняются местами, в жизни торжествует абсурд, а интеллигенция тут не осознает своего нравственного предназначения - беречь, уважать и преумножать человеческое достоинство.
Среди своих наставников-современников Людмила Петрушевская неустанно называет Александра Вампилова. Именно он дал писательнице духовный ориентир, своего рода светящуюся точку надежды среди мрачного коридора одиночества и каждодневного человеческого несчастья. Точка эта - вера в живую душу. Петрушевской удалось не упустить этот “огонек” из вида даже тогда, когда заглянула она в самые страшные пространства “тоннеля”, куда Вампилов по каким-то соображениям заглядывать остерегся. Можно сказать даже, Людмила Петрушевская продолжила своего учителя так, как развили любимые (и даже потаенные) идеи Пушкина его ближайшие последователи - Гоголь и Достоевский.
Очевидно, высказанное предположение может показаться неправомерной “натяжкой”. Век минувший часто представляется нам в ореоле “святости”, “гениальности”, “неприкосновенности”. Мы не отдаем себе отчета в том, что на исходе уже двадцатое столетие. Не пора ли подводить и его духовные итоги? Дело не только в сравнении наших современников с именами и заслугами классиков, но и в том, чтобы понять, какие именно открытия в литературе совершили писатели ХХ века - в том числе и прежде всего вынужденные или добровольные заложники “цементирующего” творчество каждого из них метода “социалистического реализма”. Таких открытий не так уж много, но они с каждым новым поворотом истории становятся все очевиднее.
Имя Александра Вампилова сегодня не нуждается в представлении, защите и даже расшифровке скрытого за ним художественного значения. Иркутский драматург, успевший за свою недолгую 35-летнюю жизнь написать и опубликовать менее десятка пьес и сборник коротеньких рассказов и фельетонов, сегодня заслуженно признается основоположником целого литературного направления. Он острее других почувствовал то “типическое”, что определило на многие десятилетия вперед как поведение отдельного человека, так и нравственное (лучше сказать, бездуховное) состояние страны в целом.
Как классика воплотила и донесла до читателя общерусское явление, например, “обломовщины”, так Вампилов открыл всем нам “зиловщину” (вспомним знаменитую, трудно поддающуюся какой-либо единой интерпретации “Утиную охоту”).
Несколько пьес этого автора - целый художественный мир, легко выдерживающий сравнение с художественным миром Чехова и Юджина О’Нила, заставляющий вспомнить достойнейшие классические имена - Пушкина, Гоголя, Достоевского, Булгакова... Об этом сегодня написаны десятки диссертаций, в которых убедительно доказана связь драматургии Вампилова с художественной традицией русской классики.
Людмила Петрушевская идет вслед за своим учителем и, как было уже сказано, настойчиво проникает в те области духа и быта современной ей действительности, перед которыми Вампилов как бы остановился - в нерешительности или в раздумье? Постараемся прояснить сказанное.
Как и Вампилов, Людмила Петрушевская пишет не о каких-либо исключительных героях войны или трудовых пятилеток, а о людях из пестрой уличной толпы, не претендующих ни на что выдающееся. Персонажи “Старшего сына” или “Прошлым летом в Чулимске” - провинциалы, “герои” “По дороге бога Эроса” чаще всего коренные москвичи. Но это не меняет суть их существования внутри замкнутого мира не территориальной, а именно духовной “провинции”. Все они так или иначе находятся на периферии каких-то магистральных (если они вообще есть в мире) социальных и культурных потоков. И Вампилов, и Петрушевская пишут то, что можно привычно назвать “болотцем”. В конце 60-х оно только “подернулось” коварной зеленой “тиной”, в конце 80-х - отчаянно и уже абсолютно недвусмысленно “зацвело”.
Проза Петрушевской, как бы это ни показалось кому-нибудь из критиков-модернистов скучным и банальным, по-настоящему реалистична. Сгущение всего “дикого” и “ужасного” в ее коротеньких рассказах, повторюсь, шокирует. Но при этом нельзя не признать (или не почувствовать на интуитивном уровне, если речь идет о почти фантастических “Новых Робинзонах” или “Гигиене”), что все изображенное ею - правда. Это правдивость в лучших традициях русской демократической культуры. В ней узнается хватка последователей гоголевской “натуральной школы”. Та же оголенность факта и нерва, то же внешнее стремление к предельной очерковой объективности... Но при этом - разрывающее душу читателя сострадание к соотечественникам, запертым в клетку социальной безысходности, духовного бессилия.
При желании произведениям Петрушевской можно приписать и пророческое, и почти революционное значение. Но не будем спешить с выводами в духе “реальной критики” прошлого века.
Преждевременно культивировать “правдивость” прозы талантливой писательницы. Нельзя проигнорировать в ней несомненный игровой, иронический элемент. Творчество Петрушевской - всегда немного игра, похожая на “детскую страшилку”. Этого нельзя сказать о произведениях Александра Вампилова. Его пьесы чаще всего оказывались трагикомедиями, в них многое зависило от сюжетных комедийных приемов, но при этом Вампилов никогда не “играл” с читателем в конечном итоге. Его “розыгрыши” оборачивались либо нешуточной бедой одиночества (“Утиная охота”), либо обретением духовного братства (“Старший сын”). Вампилов не утрировал жизнь, не придавал ей очертание заведомо абсурдного фарса. Абсурдность угадывалась в предложенных им сюжетах. Она как бы прогнозировалась на будущие десятилетия. Если ничего принципиально не изменится, что ждет героев Вампилова? Как преодолеют они стену надвигающейся на них “провинциальной” бессмысленности? Не об этом ли задумываемся мы, не это ли предчувствуем, и когда вчитываемся в известные пьесы Чехова - “Иванов”, “Три сестры”, “Дядя Ваня”...
Творчество Петрушевской по праву называется критиками “поствампиловским”. Бессмысленность как быта, так и бытия становится уже как бы сама собой разумеющейся. Тупик не только угадывается, в него уже, если можно так сказать, давно и прочно уткнулись лбом. Что делать? В слепом порыве разбивать о “стенку” голову? Сходить с ума? Где выход?
И вот тут на помощь приходит прием детской игры или легкого намека на него. Каждый отдельно взятый рассказ Петрушевской может ошеломить своей беспросветностью, но учет соседствующих рядом рассказов или просто прорывающаяся чуть заметно ирония названия, финала, мимоходного авторского замечания позволяет не только “не свихнуться” от ужаса, но даже и улыбнуться.
Рассказы Петрушевской из книги “По дороге бога Эроса” (не говоря уже о полном ее творческом багаже - пьесы, сказки, поэмы и др.) заставляют вспомнить озорство одареннейшего “Шута” Даниила Хармса. Петрушевская в меньшей степени смешит читателя чистыми парадоксами и анекдотиками, но она порой достигает той степени остроты и внешней “циничной” бесстрастности, что основной формой защиты, своего рода проявлением инстинкта самосохранения может стать только смех.
Не случайно неопытные (чаще всего молодые, или напротив, пожилые люди) теряются при оценке таких рассказов, как “Медея”, “Гигиена”, “Луны” и т.д. Мучительно сопереживать или смеяться? Верить всему или принять рассказанное за лукавый розыгрыш?
Даниил Хармс смеялся в условиях, когда смеяться было практически невозможно или крайне опасно. Он доводил все окружающее его до полного абсурда. Это был смех над пропастью как безрассудное, но гениальное игнорирование ее. Петрушевская тоже фиксирует пустоту, отсутствие перспективы (самый пронзительный рассказ “Смысл жизни”), по сути “живую” смерть. И смех возможен уже не как исправление нравов (на это вслед за Гоголем, может быть, надеется Вампилов), а как реакция - просто так, нервы не выдерживают, не плакать же сверх отпущенной самой природой меры.
Примеры, подтверждающие вышесказанное, могут быть взяты из любого рассказа. Пересказ каких-либо парадоксальных или ошеломляющих эпизодов, боюсь, станет не только затянутым, но и малоубедительным. Особенность прозы Петрушевской в том, что каждый ее короткий рассказ (а именно они отвечают отмеченной характеристике - “шок”, вызывающий и ужас, и смех) воспринимается только целиком и достоин полного цитирования.
Ирония Петрушевской - тема специального исследования. Ограничимся лишь тем, что отметим ее, не упустим из виду при разговоре о действительно глубинных достижениях самобытной прозы.
Литература помогает людям осмыслить время, в которое им выпало родиться. Мысль эта, что и говорить, не нова. Может быть, острее ощущаешь ее в те периоды, когда влияние писателей на самоопределение нации как бы затухает. Сегодня нет того художественного имени, которое бы приковывало к себе внимание именно высказанной вслух правдой - “о времени и о себе”. Запоздавшее увлечение абсурдизмом, экзистенциализмом и рок-искусством не стало шагом в понимание того, что же со всеми нами в конце концов происходило и происходит. Ни литература, ни кинематограф последнего десятилетия в полной мере не отразили состояние современного нам мира. Этим и объясняется потребность вернуться к открытиям недавнего прошлого, которая в силу крутых исторических перемен стала для нас уже целой ушедшей эпохой.
Еще одна неустаревающая истина: понять мир - это понять и каждого отдельного человека. Литература “доперестроечного” периода оказалась значительной именно потому, что обратилась к судьбе человека. А каково всем вместе и каждому в отдельности в этой непростой измученной вечными вопросами и конкретными житейскими проблемами стране?
Каково мужчинам, женщинам, старикам, детям? Да, именно к такому делению нашего народонаселения мы привыкли. Все мы - люди какого-то усредненного социального, культурного, политического опыта. Многое - шансы на образование, культуру, профессию, социальное обеспечение (или отсутствие всего этого в силу каких-либо причин) у нас уже по конституции было одинаково. Остается отличать друг друга хотя бы по половому или возрастному признаку. Но и здесь границы стали стираться. Всем знакомы наши проблемы - безвольный “он” или не в меру самостоятельная “она”, наивные старики и рано повзрослевшие в семейных скандалах дети.
Литература “застоя” зафиксировала странноватую для неподготовленного к нашим условиям человека разбалансированность общества и как отражение этого - чудовищную дисгармоничность внутреннего мира человека, нелепость отношений: служебных, дружеских, семейных, соседских...
Все это с удивительной проницательностью открыл для нас прежде всего Александр Вампилов. В его пьесах и внешние (часто водевильные) и внутренние (глубоко драматические, даже трагические) конфликты причудливо переплетаются. И пьесы приобретают вид чуть искаженной, сдвинутой модели реального мира. Возникает эффект, близкий по сути к эффекту кривого зеркала. О норме можно догадаться, но она обидно искажена, почти уродлива. В таком “зеркале” сильный, здоровый 27-летний человек, инженер по образованию, выглядит уже “живым покойником” с траурным венком на шее с иронической надписью: “Сгорел на работе”. Речь, конечно же, о Викторе Зилове из “Утиной охоты”.
Другой, 35-летний, не лишенный остроумия и мужского обаяния следователь смотрится уже глубоким стариком, мечтающем только о скорой и безмятежной пенсии. Таков Шаманов из последней вампиловской пьесы “Прошлым летом в Чулимске”. А в самой первой его комедии “Прощание в июне” симпатяга студент-отличник Николай Колесов вдруг обернулся расчетливым эгоистом, ничуть не хуже наипошлейшего спекулянта и взяточника Золотуева.
Современные мужчины (позволим себе все-таки такую градацию, осознавая всю ее ненаучность) долго не решались узнать в пьесах Вампилова самих себя. И только когда открытия уже ушедшего из жизни драматурга стали достоянием - на грани плагиата - кинематографа (“Полеты во сне и наяву”, “Осенний марафон”), в один голос признали повсеместную узнаваемость “зиловского типа”. “Зиловщина” становилась явлением. Хождение в искусстве получил человек, подсмотренный в самой жизни - без нравственного стержня, одновременно “плохой” и “хороший” в глазах окружающих его людей, лишенный настоящей мужской судьбы, вынужденно и легкомысленно растративший себя на пустяки, “пошляк” поневоле, “лишний человек” - по духовной российской традиции.
Зилов - самое значительное открытие Вампилова. Таких “героев” в русской литературе немного, но каждый этапен: Онегин - Печорин - Обломов. Их антиподы: Базаров - Рахметов - Штольц - Павел Власов.
Зилов - последняя убедительная точка в создании галереи мужских литературных типов. И противовеса ему в современном искусстве еще, похоже, не создано.
Людмила Петрушевская не превзошла Вампилова в проницательности взгляда на современника-мужчину. В какой-то мере она лишь ужесточила удар по мужскому самолюбию. Писательница умеет быть беспощадной. Книга “По дороге бога Эроса” открывается рассказом “Али-Баба”. Героиня этой достаточно банальной в то время ситуации (спившаяся, не без культурных запросов дамочка) ищет черты своего избранника в законченном алкоголике, больном и безвольном человеке, сохранившем внешние черты вполне порядочного человека: один поношенный финский костюм чего стоит! Рассказы Петрушевской пестрят псевдогероями-неудачниками. Писательница почти не дает им шансов на перемену их судьбы к лучшему. Но иногда - и это принципиально! - чисто по-женски жалеет бедолаг, смотрит на них глазами своих героинь - ищущих среди пошлости, скуки и грязи свою единственную бессмертную любовь (“Бал последнего человека”, “Смотровая площадка”, “Грипп” и др.)
О созданных Петрушевской женских образах стоит поговорить особо. Здесь она как будто поменялась местами с Вампиловым. Если в изображении психологической и социальной “мужской” драмы лидирует он (Петрушевская лишь повторяет азы, часто их даже не развивая), то “женская” трагедия понятнее и очевиднее для нее самой. Вампилов лишь намекнул на неотвратимо безрадостную судьбу своих соотечественниц. Он указал на зависимость современной женщины от романтической мечты о счастливой любви и реальную невозможность полноценно воплотить желаемое в действительности. В лучшей своей пьесе “Прошлым летом в Чулимске” писатель обратился к истокам вечной женской драмы: опрометчивости женского сердца и горькой расплаты за нее. Сюжетная линия Валентина - Шаманов (она признается ему в своем чувстве, он “охлаждает” ее пыл и чуть не губит этим) отдельно напоминает известнейшую интригу и ее поэтическое толкование из пушкинского “Евгения Онегина”.
О женской судьбе иркутский драматург сказал, может быть, скупее, чем о мужской, но при этом по-вампиловски остроумно и точно. Неслучайно сыграть в спектаклях по его пьесам Нину или Макарскую (“Старший сын”), Галину или Ирину (“Утиная охота”), Викторию (“Провинциальные анекдоты”), Таню (“Прощание в июне”) и, наконец, пронзительную Валентину из “Чулимска” до сих пор является большим испытанием даже для опытных актрис.
Людмила Петрушевская не просто касается “женской” темы, она царствует в ней!
Есть в ее коротеньких рассказах то, что безмерно трогает. Это вера в “чудо” любви. Прием (часто чисто интригующий) знаком нам и по произведениям популярнейшей Виктории Токаревой. Книгами этой писательницы многие зачитываются и сегодня. Нет смысла серьезно сравнивать Петрушевскую и Токареву. При схожести многих внешних черт их художественное видение мира полярно. Токарева светла и лирична, как бы изначально миролюбива. Петрушевская рискует показаться, и даже остаться, в глазах читателей злой и разрушительной. “Чудо” в мире героев Токаревой - часто ничем серьезным не мотивированный поступок чудака-человека (показателен ее известный рассказ “Зигзаг”). “Чудо” у Петрушевской - явленная усталой, но не изверившейся душе благодать. И благодать эта - действительное, а не иллюзорное родство душ. Проза Петрушевской духовна. И опять нельзя не вспомнить Александра Вампилова, герои которого страдали и мучились прежде всего от неосознанности в себе именного духовного начала. Все они - и мужчины, и женщины, даже душевно утонченная Валентина, - не осознают источника искомой радости или покоя. Они бьются как рыба об лед в желании обрести-таки душевную гармонию, но - увы! - тщетно. Только интуиция способна обратить их к природе - ее тишине и первозданности. Но даже природа - не утешитель для мытарствующих душ вампиловских “зиловых”, “шамановых”, “колесовых”. Героини же его пьес, утратив надежду на счастье, оказываются на грани пугающей душевной пустоты. И спасительной чаще всего оказывается только воля.
Конечно, воля - источник мужества и героинь Петрушевской. Но некоторые из них одарены еще и “шестым” чувством - чувством бессмертия (тип Пульхерии из “По дороге бога Эроса”).
Писательница отдает себе отчет в том, что современный человек из “метро” и “трамвая” чаще всего воспринимает себя и воспринимается окружающими как “песчинка” даже не мироздания, а груды отработанного мусора. При желании из цитат из рассказов книги “По дороге бога Эроса” можно создать полноценный “ад”, в котором бьется хиленькая человечья душа, не умеющая, не смеющая, но все же пытающаяся себя назвать и выразить.
Зная о “ловушках” бездуховности - ее порочности, ограниченности и тленности - Петрушевская сосредоточенно, без скидок на сентиментальность приближается к тайне духовного бессмертия.
Секрет этот оказывается простым. Писательница невольно обращается к некой иррациональной силе, возвращающей заблудших и слепых людей “на дорогу бога Эроса”. Именно “бессмертная любовь” внушает одиноким сердцам нежность, лечит озлобленные души, возвращает влюбленных друг другу, разрушает коварные планы недругов. Эта таинственная сила иногда подвигает человека на совершение внешне нелепых и неожиданных для самого себя поступков.
Смысл книги Людмилы Петрушевской - в страстном утверждении бытия, организованном по законам “бога Эроса”. Эти законы внятны тем, кто таит в себе “ангела-хранителя”, оберегающего от скверны, суеты, забвения, смерти. Программным рассказом Петрушевской можно считать новеллу “По дороге бога Эроса”. Среди праздной и пошлой суеты московского интеллигентного круга возникает “чудо” настоящего чувства: незаметной, хранящей в своей душе “ангела” Пульхерии к мужу своей сотрудницы - страдающему шизофренией научному ”гению”, который в глазах любящей его женщины выглядит просто “мальчиком”, ушедшим в высокие миры существом, прикрывшимся для виду седой гривой и красной кожей.
Любящий взгляд преображает человека. Ключевыми для всей книги Петрушевской словами может стать восклицание, обращенное героиней рассказа “Гость” к своему странноватому знакомому, как часто у Петрушевской, талантливому неудачнику: “Вы ведь были прелестны, если бы не ваши щеки, не надо так пить, Толя! Это вас старит, вы не должны стариться, как бог Эрос”.
Сама попытка рассуждать о бессмертии, не беря это духовное понятие в осторожные кавычки, уже смела и обнаруживает зрелость художника. Петрушевская берется за трудную работу: она вновь и вновь напоминает живущим в духовном “вакууме” людям о существовании другой системы ценностей, иного представления о красоте или долге.
В известном смысле художественное откровение Людмилы Петрушевской могут напомнить творческий метод самого Михаила Булгакова. Отсюда не может не потянуться ниточка к традициям Гоголя - мастера мистического сюжета. Как и эти достойные писатели, Петрушевская пытается совместить в какой-то одной социально-нравственно-духовной модели современное и вечное. Она тоже стремится к универсальному видению мира, ее интересует сферическое, а не плоскостное изображение людей и событий.
Вспомним знаменитую гоголевскую “Шинель”. В ней Акакий Акакиевич одновременно воспринимается автором и читателями как прозаический мелкий чиновник и загадочный иррациональный фантом. С ним случается как реальная, так и фантастическая история. В его судьбе играют роль как люди, так и Бог. В “Шинели”, как известно, несколько планов изображения. Пятидесятилетняя жизнь чиновника укладывается в несколько предельно насыщенных бытовой информацией абзацев; чуть больший объем повести посвящен сюжету о пошиве шинели, и, наконец, самое важное для Гоголя сказано в последних стремительных страницах: история кражи шинели, гибели чиновника, посмертного фантастического мщения.
В какой термин укладывается гоголевская проза? Критический реализм? Фантастика? Романтизм? Оставим споры об этом солидному литературоведению. Согласимся лишь с тем, что в “Шинели” Гоголя заключена тайна сосуществования двух (двух ли?) миров в одном случаем (в данной повести - морозцем) спровоцированном сюжете.
Не менее Гоголя таинственны “Повести Белкина” А.С.Пушкина. И в них - попытка создать единую “модель” русской жизни, где переплелись судьба, воля, история, божественное и демоническое, смешное и трагическое, мгновенное и непреходящее.
Тайна, к которой осторожно приближался Пушкин (особенно в “Пиковой даме”, “Метели”, “Гробовщике”, “Капитанской дочке”) и менее осмотрительно - Гоголь (ею отмечено все его художественное творчество), имела гениальное истолкование у Достоевского, Булгакова... Отсутствие “тайны” (а это стало возможным с укоренением атеистического сознания) отмечена замечательная проза Чехова. В - ней зримое отсутствие “сферы” бытия, она ориентирована на изображение бытового поведения и мышления людей. Чеховские герои много страдают. И суть этого страдания - в отсутствии все того же кислорода “духовности”, обреченность жить в “плоскости” нормальных бытовых обязанностей. Осуществится мечта чеховских трех сестер: приедут они, наконец, из провинции в Москву... Счастья от этого, увы, не прибавится. И столица, и провинция одинаково бездуховны, сугубо реалистичны и потому прежде всего скучны. “Скучная история” - гениальная визитная карточка А.П.Чехова. Все, изображенное в ней, узнается и переживается интеллигентом-атеистом и по сей день.
Литература советского периода ориентирована на материалистическое (более того, историко-материалистическое) учение. Она не загадывала читателю загадок, в ней принципиально отсутствовала “тайна”. Признаком хорошей прозы становится в идейном и художественном смысле ясная (в читательской оценке - понятная) литература. Философское содержание постепенно сводится либо к нулю (заменяется чуть ли не производственным, псевдоэкономическим), либо крайне примитивизируется (явление вульгарного социологизма, материализма и т.д.). Книги становятся прямолинейно идеальными, но при этом лишенными смысла, то есть общей, а не конкретно-утилитарной идеи жизни.
Конечно, не все писатели попадают под сильное идеологическое давление. Больше того, отечественная литература сильна как раз сопротивлением старательно культивируемой бездуховности (в частности безрелигиозности: церковь отделена от государства, коммунистическая духовность практически не прививается, остается достоянием одаренных личностей). Кто же из писателей более других отстаивал право на свободу проявления творческого духа? Кто следовал урокам классики не только в социально-нравственном (но нравственность классики не отрывали от христианства), но и в духовно-религиозно-мистическом плане?
Безусловно, Михаил Булгаков. Его творчество неслучайно произвело ошеломляющее впечатление на молодежь. Все изображенное мастером представлялось просто “чудом”. А ведь “чудо” Булгакова основано на верном писательском чутье: он воспринял уроки своих предшественников - Пушкина и Гоголя - как они были преподаны, а не как скорректированы политическим режимом.
Литература предперестроечного периода стремительно искала выход из “тупика”, предложенного ей идеологией. Все чаще, все настойчивей звучат мотивы веры у писателей-”деревенщиков”, к истокам народной мудрости обращается ценитель притчи Ч.Айтматов.
Художники дорожат уже не только правдой как достоверностью изображения, их волнует истина.
У Александра Вампилова истина предчувствуется. И герои, и читатель, и сам автор находятся как бы в преддверии ее. Прислушаемся к мнению маститого Виктора Розова (его талантливые пьесы отразили “плоскостной” мир социалистической Москвы, одухотворенный, однако, высокой коммунистической духовностью): “К сожалению, пьесы Вампилова чаще всего ставят как бытовые. А они не бытовые. Они поэтические, то есть с загадкой, с тайной, я бы даже сказал, с инфернальностью, если бы это слово не истолковывали мистически. Впрочем, всякое истинное творчество - колдовство”. Ценное признание одного из крупнейших соцреалистических (в настоящем смысле понятия) творцов.
Вампилов загадал загадку о человеческой душе того нормального человека, который привык и приучен без представления о душе жить, страдать, умирать... Петрушевская взялась заявленную им “тему” истолковывать, расшифровывать, развивать. Она бесстрашно вторглась в область ирреального. Этому посвящены циклы рассказов “Реквиемы”, “В садах других возможностей”, намек на иррациональное движение сюжета есть и в других представленных в книге “По дороге бога Эроса” разделах.
Подробный анализ мистических рассказов Л.Петрушевской, может, был бы и уместен. Он помог бы глубже увидеть сами “механизмы” движения человеческих судеб в сюжете современного бытия. Ценны и те аллегорические обобщения, которые позволяют сделать такие рассказы, как “Новый Гулливер”, “Гигиена”, “Смысл жизни”, “Новые Робинзоны”, “Луны”... Нельзя не увидеть во многих произведениях социально-разоблачительного почти сатирического подтекста (он по-своему силен и в “Шинели” Гоголя, и в “Гробовщике” Пушкина, и в “Собачьем сердце” М.Булгакова).
Но не важнее ли принять весь “мистический” цикл сборника “По дороге бога Эроса” как некую данность и позволить ему остаться в нашем сознании наваждением, сном, призрачным очертанием труднодоступной истины.
“Реквиемы” - цикл рассказов, объединенных одной неизбывной мукой: что оставляет после себя человек? Кто помнит его? Кто виноват в его земных страданиях? Петрушевская внешне бесстрастно описывает различные варианты ухода людей из жизни: преждевременная смерть от неизлечимой болезни, трагическая случайность, самоубийство, смерть по старости... Что за гранью ухода? От “Реквиемов” веет нешуточным страхом, есть что-то сверхъестественное в рассказах о том, как, например, к неверному в супружестве мужу является душа его недавно скончавшейся жены и говорит простое и бесценное: “Я тебя люблю”. Муж после такого визита забывает все свои “проказы” и посвящает себя осиротевшему дому (“Я тебя люблю”). Смущает душу рассказ о смерти страдающей половым извращением некой В.Н., ни в чем по сути не повинной перед теми, кто испытал на себе ее болезненное внимание (“Кто ответит”). Тягостным предчувствием беды остается в памяти рассказ о странном ночном госте, тяготящемся своим земным существованием (“Гость”). Шокирует сбивчивая исповедь шофера такси о своей вине перед женой-шизофреничкой, во время приступа убившей дочь (“Медея”). Кто помнит “даму с собачкой”, шумную, всегда и всем надоедающую своими замечаниями особу (“Дама с собачкой”).
Читаешь Петрушевскую - и ощущаешь свою беззащитность перед неумолимостью жизни и смерти. И полнее от этого невольного страха и смущения осознаешь ответственность и за себя самого, и за тех, кто рядом.
Есть ли спасение среди ужаса осознания конечности земного существования? Петрушевская настойчиво обращается к любви.
Рассказы из цикла “В садах других возможностей” - о спасении людей в самых невероятных обстоятельствах. На помощь отчаявшимся приходят умершие родственники, друзья - любящие души. И тогда открываются “другие возможности” общения людей. В экстремальных ситуациях человек в полной мере испытывает то, к чему по предназначению способна его душа. Иной мир (часто это, действительно, рай - его воплощения различны) оказывается щедрее реального, он вознаграждает человека покоем и нежностью (“Бог Посейдон”, “Два царства” и др.).
Назвать книгу Л.Петрушевской “По дороге бога Эроса” в полной мере философской, наверное, трудно. В ней предпринята попытка осмыслить законы жизни и смерти, которыми руководствуется современный мир. Писательница невольно выходит на “вечные” темы и берется утверждать, что смерть происходит от недостатка любви, любовь - живая нить жизни. Равнодушие или тупая злоба - шаг к смерти без воскрешения.
В цикле “Монологи” собраны рассказы и повести большой художественной силы, позволяющие судить о Петрушевской как о художнике зрелом и самостоятельном.
В “Монологах”, запоминающихся множеством этапирующих подробностей интимных переживаний соседей по лестничной клетке (“Такая девочка”), жесткой реальности “инфекцированного” отделения родильного дома (“Бедное сердце пани”), экстравагантной судьбы одинокой авантюристки (“Слабые кости”), главным оказывается все-таки не “шоковая терапия” ужасами и бедами быта, а мотив христианского смирения и христианской любви. Это важный поворот в общем сюжете книги.
Похоже, Петрушевская ощущает духовную потребность оценить поступки людей с позиции христианского миропонимания. Все более и более проза ее начинает напоминать уроки Ф.М.Достоевского. Писательница видит: людьми утрачено что-то очень существенное - божественная природа отношения к себе и другим. И все-таки Бог не оставляет людей, его незримое присутствие сказывается в их терпении, доброте.
На первый взгляд, героинь Петрушевской трудно даже заподозрить в милосердии: они грубы, крикливы, истеричны, легкомысленны. Их жизнь - сущий ад (“Свой круг”, “Время ночь”). Но вот среди нечеловеческой “карусели” тщетных забот о хлебе насущном усталые матери совершают какой-то единственно верный шаг по спасению тех, кто нуждается в их любви и защите.
Петрушевская - жесткий, не традиционный в своих ракурсах и оценках художник. Проявление доброты ее героинь носит подчас парадоксальный характер. Не каждому читателю понятны, например, поступки героини повести “Свой круг”. На глазах своих вероломных друзей она за ничтожную провинность избивает в кровь маленького сынишку. Женщина (повествование ведется от ее лица и имя ее не упоминается) знает, что неизлечимо больна. Отец ребенка ушел из семьи к ее лучшей “подруге”. Он не любит и стыдится мальчика. На что обречен малыш? Мать устраивает “кровавый фарс” с избиением “младенца”, чтобы пробудить жалость в отце и его “дружках”. Спектакль удался. Мальчика берут на воспитание “друзья” дома. Они потрясены жестокостью матери и готовы проявить милосердие. Читатели замечают добрую реакцию чужих людей, но для Петрушевской важен поступок самой героини. Она сделала для своего сына все, что было в ее силах и может “спокойно умереть”. Надежда на прощение и понимание мальчика ее невиновности перед ним в будущем. В один из пасхальных дней показывает ему дорожку к могилкам бабушки и дедушки. Может, любовь приведет его когда-нибудь и к ней, похороненной рядом с ними?
Даже скупой пересказ интриги этой повести дает представление о ее нравственной и реалистической силе. В “Своем круге” сильна тема “ребеночка”, “младенчика”, так характерная для Ф.М.Достоевского.
В страшном мире не перестают появляться на свет беззащитные дети. Само их присутствие рядом со взрослыми, измученными болезнями и стрессами, уже спасительно. Дети рождаются от мужей-подлецов, их воспитывают истеричные матери, бабушки-”доходяги”, беспощадная улица. Малыши растут среди диких скандалов, голодают, переживают свою заброшенность и покинутость в родном доме. Кажется, еще мгновение, и может навсегда погаснуть свет надежды, истлеть свеча жизни. Петрушевская умеет довести ситуацию до крайности (“Время ночь”). Но удивительно - самого страшного не происходит. Жизнь часто висит на волоске, но волосок этот - живая душа. И проявляется она прежде всего в творчестве.
Наверное, неслучайно героиней повести “Время ночь” становится профессиональная писательница Анна Андриановна. В ней воплощено много: и истерическая усталость от житейского ада (дочь-неудачница, сын-преступник, требующие заботы внуки, психическая болезнь матери) и творческая одаренность вопреки этому “кошмару” (ночные литературные занятия - “свидания со звездами и Богом”).
Повесть “Время ночь” могла бы стать самым безысходным финалом книги “По дороге бога Эроса”, если бы в ней не жила все та же вера в спасительную нить “бессмертной любви”.
Русская классика завещала не обойти вниманием “маленького человека”. Он разный: смиренный (“Станционный смотритель”) и посмертно бунтующий (“Шинель”), поэтичный (“Бедные люди”), деспотичный (“Село Степанчиково”), опасный (“Человек в футляре”), зарвавшийся (“Собачье сердце”). Он - разный, но он воплощает собой сердцевинную - “провинциальную”- судьбу России.
“Все мы вышли из гоголевской “Шинели”. Эта фраза, приписываемая Достоевскому, не просто красива, она - пророчество. И Акакия Акакиевича особенно жалко, пожалуй, не потому, что его ограбили безымянные злодеи. Она запоминается своей беззащитностью, сбросившей на пол его новенькую шинель в прихожей более благополучного сослуживца. Пренебрегли. Не заметили его присутствия... (Нельзя не вспомнить гоголевскую “Шинель”, читая, например, “Дядю Гришу” из “Бога Эроса”.)
Разглядеть момент присутствия человека в мире - вот скромное предназначение отечественной литературы. Людмила Петрушевская владеет тайной незаметных “невидимых миру слез”. Она же не забывает напомнить нам о сокровенной надежде на то, что все мы в нашей печальной стране привыкли называть “счастьем”.