Иван Соколов-Микитов - На теплой земле (сборник). На теплой земле (сборник) Последние годы жизни писателя

Введение

С детства, со школьной скамьи каждый из нас привыкает к словосочетанию «любовь к родине». Осознаем мы эту любовь гораздо позже, а разобраться в столь сложном чувстве-то есть что именно и за что любим - дано нам уже в зрелом возрасте.

Чувство это, действительно, сложное: тут и родная культура, и родная история, все прошлое и все будущее народа. Не вдаваясь в глубокие рассуждения, можно сказать, что на одном из первых мест в сложном чувстве любви к родине находится любовь к родной природе.

Кому-то мила степь, кому-то - горы, кому-то - морское, пропахшее рыбой побережье, а кому-то - родная среднерусская природа, тихие красавицы реки с желтыми кувшинками и белыми лилиями и чтобы жаворонок пел над полем ржи, и чтобы скворечник на березе перед крыльцом.

Но нужно сказать, что чувство любви к родной природе в нас не возникает само собой, стихийно, поскольку мы родились и выросли среди природы, оно воспитано в нас литературой, живописью, музыкой, всеми теми великими учителями, которые жили прежде нас, любили родную землю и передали свою любовь нам, потомкам.

Разве не помним мы с детства наизусть лучшие строки о природе Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Алексея Толстого, Тютчева, Фета? Разве оставляют нас равнодушными, разве не учат ничему описания природы у Тургенева, Аксакова, Льва Толстого, Пришвина, Леонова, Паустовского. В ряду этих славных учителей занимает достойное место имя замечательного русского писателя Ивана Сергеевича Соколова-Микитова.

Иван Сергеевич Соколов-Микитов родился в 1892 году на земле Смоленской, и детство его прошло среди самой что ни на есть русской природы. В то время живы были еще народные обычаи, обряды, праздники, быт и уклад старинной жизни. Незадолго до смерти Иван Сергеевич так писал о том времени и о том мире: «В коренной крестьянской России начиналась моя жизнь. Эта Россия была моей настоящей родиной. Я слушал крестьянские песни, смотрел, как пекут хлеб в русской печи, запоминал деревенские, крытые соломой избы, баб и мужиков… Помню веселые святки, масленицу, деревенские свадьбы, ярмарки, хороводы, деревенских приятелей, ребят, наши веселые игры, катанье с гор… Вспоминаю веселый сенокос, деревенское поле, засеянное рожью, узкие нивы, синие васильки по межам… Помню, как, переодевшись в праздничные сарафаны, бабы и девки выходили зажинать поспевшую рожь, цветными яркими пятнами рассыпались по золотому чистому полю, как праздновали зажинки. Первый сноп доверяли сжать самой красивой трудолюбивой бабе - хорошей, умной хозяйке… Это был тот мир, в котором я родился и жил, это была Россия, которую знал Пушкин, знал Толстой».

Соколов - Микитов вошел в литературу со своей малой родиной - смоленской лесной стороной, со своей рекой Угрой и неповторимым очарованием неброской и, по его собственному выражению, как бы застенчивой красы отчих мест, глубоко воспринятой им в пору простецкого деревенского детства.

Но его трудно назвать только «смоленским писателем», «певцом Смоленщины». Дело не только в том, что тематический круг его творчества неизмеримо шире и разнообразнее «областного материала», но главным образом в том, что по своему общему и основному звучанию творчество его, имея истоком своим малую родину, принадлежит большой Родине, великой советской земле, а в настоящее время великой России с ее необъятными просторами, неисчислимыми богатствами и разнообразной красой - от севера до юга, от Балтики до Тихоокеанского побережья.

Путешественник по признанию юности и скиталец по обстоятельствам нелегкой жизненной судьбы, И.С. Соколов - Микитов, повидавший немало далеких краев, южных и северных морей и земель, всюду пронес неизгладимую память родной Смоленщины. Он остается для своего читателя уроженцем недальних мест среднерусской полосы, человеком, которого читатель признает, как говорится, «по выговору». И может быть, эта особенность сообщает рассказам и очеркам И.С. Соколова - Микитова ту задушевную, доверительную интонацию, которая так подкупает и располагает к нему читателя, а творчество нашего писателя - земляка вновь носит актуальный характер. Оно близко и к аксаковской, и к тургеневской, и к бунинской манере. Однако в его произведениях присутствует свой особый мир: не стороннее наблюдательство, а живое общение с окружающей жизнью.

Об Иване Сергеевиче в энциклопедии сказано так: « Русский советский писатель, моряк, путешественник, охотник, этнограф». И хотя дальше стоит точка, можно продолжить: учитель, революционер, солдат, журналист, полярник. Именно такой уникальный жизненный опыт лежит в основе его творчества.

Произведения И.С. Соколова - Микитова, по справедливости, занимают свое видное место на полках любой библиотеки, общественной и личной. Они написаны певучим, богатым и в то же время очень простым языком. Они дороги всем, кому дороги сокровищница чудесной русской речи, богатства советской литературы.

Книги его - это не только лирический дневник охотничьих и путевых скитаний, написанный вдохновенным художником русского повествовательного слова. Это повесть о богатой и плодотворной жизни, озаренной любовью к природе и самому человеку родной русской земли.

Тема моего реферата «И.С. Соколов-Микитов и Смоленщина». Мне очень понравились некоторые произведения автора, поэтому захотелось узнать больше об этом человеке: что он из себя представлял? Как он жил? О чём писал?

Цель моего реферата - проследить этапы жизни и творчества И.С. Соколова-Микитова на Смоленщине.

Задачи:

1. Познакомится с автобиографией И.С. Соколова - Микитова;

Рассмотреть творческое наследие И.С. Соколова - Микитова Смоленского периода;

Оценить вклад И.С. Соколова - Микитова в развитие Смоленщины;

В исследовательской работе мне помогли следующие издания :

1. Литература Смоленщины. Учебник - хрестоматия по литературному краеведению. 9 класс. - Том 2.

Смирнов В.А. Иван Соколов - Микитов: очерк жизни и писательства.

Соколов - Микитов И.С. На своей земле.

4. Соколов - Микитов И.С. «Автобиографические заметки».

1. Жизненный путь И.С. Соколова-Микитова

.1 Детство писателя

Родился Иван Сергеевич Соколов - Микитов 30 мая 1892 году в семье почетного гражданина, управляющего лесными угодьями богатых московских купцов Коншиных - Сергея Никитьевича и Марии Ивановны Соколовых.

Семья Соколовых прожила в Осеках (под Калугой) три года. Потом из Смоленской губернии приехал старший брат отца, тоже служивший у Коншиных, и уговорил перебраться на родину.

Проходило детство писателя в дореволюционной деревне Кислово, среди родной ему русской природы, в общении с народом, в кругу обычных дел и забот деревенского люда. И эти первые впечатления детства навсегда оставили в душе мальчика глубокую и неугасимую любовь к родному краю, к людям труда, к великодушию, доброте и щедрости русского сердца.

Мальчик рос среди обильной, почти нетронутой природы, в окружении простодушных, добрых и трудолюбивых людей, сердечно радовавшихся каждому гостю, со всяким прохожим и проезжим доверчиво деливших и кров и стол. Первыми, наиболее яркими впечатлениями были впечатления от народных гуляний, красочных сельских ярмарок. Первые услышанные слова - народные яркие выражения, первые сказки - народные устные сказки, первая музыка - крестьянские песни.

Любовь к родному языку, к образной народной речи будущий писатель унаследовал от матери. Мария Ивановна, полуграмотная крестьянка, душевно чуткая и заботливая женщина, изумляла всех удивительным знанием родного языка, народных сказок, небылиц и прибауток; каждое её слово в речи было к месту. Она умела рассказывать просто и понятно для всех. «Каждое слово в ее речи всегда было к месту, всегда имело свой особый смысл и знание, - вспоминал Иван Сергеевич - до конца своих дней удивляла она собеседников богатством народных слов, знанием пословиц и поговорок».

Отец Ивана Сергеевича был мягким, добрым и отзывчивым к людскому горю человеком. Он и в сыне воспитывал эти же качества, с детства приучая его быть честным и справедливым, трудолюбивым и любознательным. Очень часто он брал с собой мальчика в служебные поездки и на охоту. Эти поездки и прогулки с отцом были для ребенка настоящими праздниками. Он любил слушать занятные рассказы отца о лесе и лесных обитателях, его веселые сказки, полные необыкновенных приключений и невиданных чудес. Чем больше подрастал мальчик, тем ближе и понятнее становился ему отец - его первый друг и наставник.

Значительное влияние имел на Ивана его «крестный», старший брат отца. Иван Никитич Микитов был знающим, начитанным человеком, к которому приходили за советами люди из дальних волостей. Еще в молодости он служил в смоленском имении Погодиных (в Ельнинском уезде), куда не один раз наезжал гостить знаменитый русский историк М.П. Погодин. Молодой сообразительный конторщик полюбился старику Погодину, и он не раз возил его в Москву. Под влиянием Погодина «крестный» почтительно относился к книгам, а имена русских великих писателей в их доме были священны.

Счастливые, светлые дни детства, постоянное общение с природой, знание жизни народа - все это не могло не сказаться на творчестве Соколова-Микитова. «Деревенскому миру., окружившим меня простым людям, русской родной природе, обязан я лирическим свойством моего таланта», - писал он впоследствии в «Автобиографических заметках».

1.2 Учеба в Смоленском реальном училище

Когда мальчику исполнилось десять лет, отец отвез его в Смоленск и определил в Александровское реальное училище. «Из привычной лесной тишины, из милого сердцу охотничьего приволья и домашнего спокойного уюта, - рассказывал Иван Сергеевич, - попал в шумный суетливый город, в однообразную, казенную обстановку училища».

Жизнь в городе, ежедневное посещение унылого училища показались ему каторгой. Самым счастливым временем стали поездки домой, в деревню, на зимние и летние каникулы.

Учился юноша посредственно и только по двум предметам - естествознанию и рисованию, которые по-настоящему любил, - неизменно получал хорошие отметки. С четвертого класса он стал увлекаться театром, хотя никакими актерскими способностями не отличался, выступал статистом в различных труппах, приезжавших в Смоленск на гастроли.

Пребывание Соколова - Микитова в училище совпало с трудным для России временем - с поражением первой русской революции и наступившей затем мрачной полосой реакции. Естественно, юноша, чьи симпатии всегда были на стороне угнетенных и обездоленных, не мог оставаться равнодушным к бурным политическим событиям. Он открыто восторгался людьми, которые пытались бороться с реакцией, бывал на конспиративных сходках революционной молодежи, с интересом вчитывался в строчки революционных листовок и прокламаций. По доносу провокатора полиция произвела в его комнате обыск, и «по подозрению в принадлежности к ученическим революционным организациям» Соколов - Микитов был исключен из пятого класса училища с «волчьим билетом».

Изгнание из училища стало крупнейшим переломом, совершившимся в жизни Ивана Сергеевича. От гибели, от обильной печальной судьбы многих отчаявшихся молодых людей спасла его природа, чуткость и любовь отца, помогшего ему в трудный час жизни сохранить веру в людей, в себя и в свои силы.

После изгнания из училища около года Иван Сергеевич в родном Кислово, много и жадно читал. С книгами под головой, накрывшись пропахшим лошадиным потом стареньким армяком, спал под открытым небом, в саду.

Общаясь с людьми, Иван Сергеевич много думал, размышлял. Остро запоминались слова, поражала талантливость простого народа, богатство народного языка. С юношеской пылкостью, болезненно переживал он несправедливость, неравенство людей, ощущал остроту контрастов: бедности и богатства, голода и довольства. И все ближе узнавал и видел многообразную, очень сложную и многоликую жизнь деревни, так мало известную городским людям.

.3 Учеба в Петербурге и судьбоносные знакомства

В 1910 году Соколов - Микитов приехал в Петербург, где поступил на четырехгодичные частные сельскохозяйственные курсы, единственное учебное заведение, где принимали без аттестатов и без «свидетельств о политической благонадежности».

Однако он не чувствовал большого влечения к агрономии и все свободное время отдавал чтению полюбившихся еще в Смоленске книг историка Погодина и Льва Толстого, Горького и Бунина, популярного в те годы А. Ремизова. В произведениях А. Ремизова Иван Сергеевич встретился с миром народных сказок, так хорошо знакомых ему с детских лет. Он пробует писать и сам. Решает бросить курсы и заняться литературой. Этому способствовали и завязавшиеся литературные знакомства.

Однажды в небольшом кабачке на Рыбацкой улице, который охотно посещали студенты и журналисты, Соколов - Микитов познакомился с известным путешественником - натуралистом З.Ф. Сватошем и, несмотря на разницу в возрасте, быстро с ним сдружился. Их связывала общая любовь к природе и страсть к путешествиям. Узнав, что юноша занимается сочинительством, Сватош познакомил его с известным писателем Александром Грином, а несколько позже с А.И. Куприным, с которым у Соколова - Микитова установились теплые дружеские отношения.

А. Грин был одним из первых, кто научил Соколова - Микитова любить и понимать море, которое позже заняло прочное место в его жизни и творчестве. Многие рассказы Куприна он знал наизусть, учился по ним живому языку, точному и лаконичному, покоряющему читателя силой и свежестью своих красок.

Познакомившись с владельцем «Ревельского листка» Липпо, Соколов - Микитов охотно принял предложение стать сотрудником его газеты и зимой 1912 года переехал в Ревель на должность секретаря редакции. На первых порах газетная работа всецело захватила начинающего писателя - он работает фельетонистом, секретарем редакции, ежедневно сочиняет передовицы, корреспонденции на самые различные темы, выступает как автор небольших рассказов и очерков.

Ревель в те времена был довольно оживленным морским портом. Жизнь вблизи моря еще больше обостряла желание дальних странствий.

Дьякон из церкви Николы Морского, приносивший в газету заметки, узнав о страсти к морю Соколова - Микитова, через связи в военно - морском штабе помогает ему устроиться матросом на посыльном судне «Могучий». На нем и уходит в свое первое морское плавание Соколов - Микитов. Впечатление от него было потрясающим, оно и утвердило юношу в решении стать моряком и положило начало его морским скитаниям.

Соколов - Микитов избороздил почти все моря и океаны, побывал в Турции, Египте, Сирии, Греции, Англии, Италии, Нидерландах, Африке. Он молод, полон сил и здоровья: «Это было самое счастливое время моей юношеской жизни, когда я сходился и знакомился с простыми людьми, а сердце мое трепетало от полноты и радости ощущения земных просторов». И где бы он ни был, куда бы ни забрасывала его матросская судьба, прежде всего интересовался жизнью простых людей труда.

С теплым чувством вспоминал он потом эти годы, когда «сердце трепетало от полноты и радости ощущения земных просторов». Так родились его «морские рассказы», в которых столько солнца, соленого ветра, пейзажей, чужих побережий, шума восточных базаров, живых портретов людей, с которыми сближало повседневное трудовое ремесло.

Первая мировая война застала Соколова - Микитова в заграничном плавании. С великим трудом удалось ему вернуться в Россию. По возвращении несколько месяцев он провел у родных на Смоленщине, а в начале 1915 года возвратился в Петроград. Идет война и молодой человек решает отправиться на фронт, для чего поступает на курсы братьев милосердия. Однако весь свой досуг юноша по-прежнему отдает литературным занятиям.

В 1916 году в литературно - художественном сборнике «Пряник», изданном А.Д. Барановской в пользу осиротевших детей, были напечатаны рассказы И.С. Соколова - Микитова «Торопь вешняя», «Кукушкины дети». В этом сборнике, состоявшем из произведений второстепенных и малоизвестных писателей, принимали участие и такие писатели, как А. Блок, С. Есенин, А. Ахматова.

В том же 1916 году была напечатана первая сказка Соколова - Микитова «Соль Земли». Написанная по мотивам русского фольклора, она раскрывала извечную тему народного счастья, выражала чаяния писателя о времени, когда в лучах незаходящего солнца исчезает все темное и злое на земле.

Кроме этой большой темы, была в сказке и другая - о том, что все явления в природе взаимосвязаны и нарушать гармонию этой взаимосвязи нельзя, так как одно без другого обречено на гибель: «где вода - там и лес, а где лес повырубят - там и вода усыхает».

Покинув курсы, Соколов - Микитов добровольцем уходит в действующую армию. Его назначают санитаром в санитарно - транспортный отряд принцессы Саксен - Альтенбургской, в котором царят пронемецкие настроения. Командование, не стесняясь, потакало явным и тайным немецким агентам. Соколов - Микитов открыто возмущался предательством и после нескольких стычек с начальством был отчислен из отряда.

Окончив курсы авиамотористов, он попадает в «Эскадру воздушных кораблей» младшим мотористом на бомбардировщик «Илья Муромец», командиром которого был известный летчик, смоленский земляк Глеб Васильевич Алехнович.

В очерке «Глебушка», написанном в газете «Биржевые ведомости», Соколов - Микитов так писал о своем командире: «Много авиаторов стали авиаторами на фу - фу, из - за моды, случайно. У Глебушки же птичья кровь. Глебушка родился в птичьем гнезде, ему отроду летать написано. Отнимите у поэта песню, у Глебушки летание - пожухнут оба».

Соколов - Микитов был одним из первых русских писателей на заре воздухоплавания, разрабатывающих в литературе «летный пейзаж». Он дал художественное описание земли с высоты птичьего полета, рассказал о необыкновенных ощущениях покорителей неба: «Полет - плавание, только воды нету: смотришь вниз, как смотрел на опрокинутое в зеркальной глади облачное небо. Это пробуждение «птичьего» в человеке, дающее ощущение необыкновенного счастья, доисторическое воспоминание о времени, когда и человек на собственных крыльях летал над дремучей землею, покрытой водой и лесами».

После Февральской революции И.С. Соколов - Микитов как депутат от фронтовых солдат приезжает в Петроград. Его переводят во 2-й Балтийский флотский экипаж. Все лето и осень 1917 года он живет в Петрограде, волей судьбы оказавшись в самой гуще политических событий. Он выступает на солдатских митингах и рассказывает о неприглядной правде войны, печатает фронтовые очерки и зарисовки в прогрессивных газетах и журналах. В то же время он охотно посещает литературные диспуты, продолжает встречаться с А. Грином и М. Пришвиным.

М. Пришвин работал в газете «Воля народа» и редактировал литературное приложение «Россия в слове», сотрудничать в котором пригласил и Соколова - Микитова. Постоянное общение друг с другом, споры о воспитательном значении литературы, отрицательное отношение к войне, которую оба видели своими глазами, считали враждебной человеку, а потому враждебной жизни вообще, - все это еще больше сблизило писателей, упрочило их отношения.

В горячие Октябрьские дни Соколов - Микитов, захваченный революционными событиями, слушает выступления В.И. Ленина в Таврическом дворце, встречается с A.M. Горьким. Горький сочувственно отнесся к его литературным опытам, помог добрым советом, и с этих пор для Ивана Сергеевича ясно, что литература - основное дело его жизни.

Революция стала окончательным переломом в его жизни: Соколов - Микитов стал писателем. Он воплотил свое неуклонное стремление к странствиям, живой интерес к людям, встреченным на путях жизни, в точной и выразительной прозе увлеченного и увлекающего повествователя. Бездонные скитания в чужих краях с неугасимой в душе тоской по родине дали ему материал для «Чижиковой лавры» - горестной повести о людях, силой различных обстоятельств заброшенных на чужбину.

Прекрасное знание русской смоленской деревни - и в ее дореволюционные времена, и в начальные годы октябрьского становления - запечатлено в целой серии рассказов о людях старой новой души, о коренных переменах, происходящих в сельской глухомани, о борьбе противоречивых и враждебных друг другу начал в сознании ее жителей. Автор так говорит об этом периоде своей творческой биографии: «В те годы я очень близко был связан с деревней, охотился, много бродил с ружьем и кое-что записывал, в шутку и всерьез, «с натуры». Как всегда, меня поражали жизнестойкость русского человека, его природный юмор, ум, склонность к выдумке».

В начале 1918 года Соколов - Микитов демобилизовался и уехал на Смоленщину. Он и интересом приглядывался к тому новому, что входило в жизнь деревни, ощутимо меняя ее облик.

С ружьем за плечами бродил он по лесным дорогам родного края, охотно посещал окрестные деревеньки, примечая и записывая все, что позже послужит ему материалом для таких циклов рассказов, как «На речке Невестнице», «По лесным тропам» и своеобразных «Записей давних лет».

В 1919 году Соколов - Микитов учительствовал в Дорогобужской городской неполной средней школе Смоленской области, куда перебрался со своей семьей. Несмотря на отсутствие учительского опыта, он быстро подружился с ребятами. На занятиях по литературе он очень понятно и содержательно говорил о произведениях классиков русской литературы, а также рассказывал о заморских странах и забавных охотничьих приключениях.

Ему очень хотелось создать настоящий детский журнал, в котором непосредственно участвуют дети: сами пишут, сами рисуют и сами редактируют. Его увлекла мысль организовать «детскую коммуну», увлекла настолько, что он написал и в предельно короткие сроки осуществил издание небольшой книжечки «Исток - город», в которой защищал и развивал идею гармоничного воспитания молодежи.

Эта маленькая книжка, по словам писателя, могла положить начало его педагогической карьере, но, чувствуя, что ему не хватает знаний, опыта и умения, он отказался от мысли стать учителем. Его вновь потянуло странствовать, захотелось увидеть море, по которому он скучал все это время.

Весной 1919 года по приглашению товарища и однокашника, смоленского земляка Гриши Иванова, в качестве уполномоченных «Предпроделзапсевфронта» они в собственной теплушке отправились на юг в хлебные края. Не раз путешественники были на волосок от смерти. В Мелитополе они чудом вырвались из лап захвативших город махновцев, под Киевом попали в плен к петлюровцам, сидели в контрразведке деникинского генерала Бредова.

Соколову - Микитову с трудом удалось пробраться в Крым и поступить матросом на небольшое старое судно «Дых - Тау». Вновь начались морские скитания. Вновь побывал он во многих азиатских, африканских, европейских портах.

В конце 1920 года на океанском судне «Омск», загруженном хлопковым

семенем, Соколов - Микитов отправился в Англию. Когда «Омск» прибыл в

Гуль, выяснилось, что самозваные белогвардейские власти тайком от

матросов продали пароход англичанам, а Соколов - Микитов вместе со

своими товарищами, русскими моряками, оказался в чужой негостеприимной стране без средств к существованию.

Более года прожил Иван Сергеевич в Англии. Не имея постоянной работы и крова над головой, скитался по ночлежным домам, перебиваясь случайными заработками, он на собственном горьком опыте убедился в несправедливости и враждебности чуждого ему мира.

Весной в 1921 году ему удалось перебраться из Англии в Германию, в Берлин, который был переполнен русскими эмигрантами.

В 1922 году в Берлин из России приехал A.M. Горький. К нему, как очевидцу последних событий на Родине, потянулись эмигранты. Вместе с А.Н. Толстым отправился к Горькому и Соколов - Микитов. Горький одобрил намерение Соколова - Микитова при первой же возможности выехать в Россию и обещал оказать ему содействие. И летом того же года необходимые документы были получены и Соколов - Микитов с письмом Горького к Федину на небольшом немецком пароходике отбыл в Россию.

Летом в 1929 году он вместе с исследователями Севера был в экспедиции в Ледовитом океане (циклы «Белые берега» и «У края земли»), в 1930 году на Земле Франца Иосифа, зимой 1931 - 32 гг. - в экспедиции, организованной для спасения потерпевшего аварию ледокола «Малыгин» («Спасение корабля»), в 1933 году - в Мурманском и Северном краях, участвовал в экспедиции по подъему в Кандалакшской губе ледокола «Садко», затонувшего в 1916 году.

Словом - всюду, где в борьбе с суровой природой ярко проявляются мужество, твердость, настойчивость характера, он, следуя зову своей неуемной в поисках натуры и писательскому долгу, всегда был в первых рядах. Верный друг завоевателей еще мало освоенных пространств, он вместе с ними и в нехоженой тайге с охотничьим ружьем за спиной, и в кабине пилота, и в избушках зимовщиков дальнего Севера.

В марте 1941 года Соколов - Микитов поселился в д. Морозово недалеко от Ленинграда., где и застала его война. Иван Сергеевич, не принятый по возрасту в ополчение, остался коротать голод и холод в деревне.

В июне 1942 года ему пришлось вместе с семьей эвакуироваться на Урал, где Соколов - Микитов поселился в Перми и служил в управлении лесного хозяйства. За время эвакуации он подготовил и сдал в издательство сборник рассказов и очерков «Над светлой рекой», очерки «На земле» и «День Евдокии Ивановны» и другие.

.4 Последние годы жизни писателя

Последние двадцать лет жизни И.С. Соколова - Микитова были связаны с Калининской областью. Здесь, в Карачарове на Волге, в ста шагах от воды, на краю леса стоял его простой бревенчатый домик. Очень часто приезжали к писателю гости, его друзья - литераторы, путешественники, полярные исследователи. [Приложение 6]

В последние годы своей жизни писатель охотно возвращается к теме русской деревни предреволюционного и переходного времени - к народным сказкам, записям бесед с тружениками земли, к сжатым и метким зарисовкам встреч, разговоров, к портретным и речевым характеристикам.

В 1965-1966 гг. вышли в свет 4 тома собрания сочинений И.С. Соколова - Микитова, в которые вошло все наиболее значительное, созданное писателем за пятьдесят с лишним лет его литературной деятельности.

Оказавшись к середине шестидесятых годов почти в полной темноте из - за потери зрения, Иван Сергеевич не прекращал работать. Писать он не мог, не видел строчек, но память его по-прежнему, оставалось светлой. Вращались диски записывающего аппарата, звучал над столом глуховатый голос писателя. Ложились на ленту слова. [Приложение 7]

В 1969 году была издана его книга «У светлых истоков», в 1970 году - «Избранное», а также новые книги для детей.

За плодотворную литературную деятельность И.С. Соколов - Микитов был награжден двумя орденами Трудового Красного Знамени, медалями.

Умер Иван Сергеевич Соколов - Микитов 20 февраля 1975 года в Москве. Похороны были скромны, без оркестра и больших громких речей: он не любил их и при жизни.

Через сто дней скончалась его жена, Лидия Ивановна. Их прах захоронили в одной могиле под Ленинградом (ныне Санкт - Петербургом).

Иван Сергеевич Соколов - Микитов прошел сложный жизненный путь. Но из всех испытаний он выходил окрепшим умственно и духовно.

Путешественник по призванию юности и скиталец по обстоятельствам нелегкой жизненной судьбы, И.С. Соколов - Микитов, повидавший немало далеких краев, южных и северных морей и земель, всюду пронес с собой неизгладимую память родной Смоленщины.

2. Творчество И.С. Соколова - Микитова

.1 «Елень». «Детство»

микитов писатель произведение

Смоленщина встает со страниц повестей И.С. Соколова - Микитова «Елень», «Детство», рассказов «На теплой земле», «На речке Невестнице», записей давних лет «На своей земле», которые автор называет «былицами»; своеобразный язык и предания нашего края нашли отражение в «озорных сказках» и сборнике рассказов и сказок для детей «Кузовок».

В рассказах, составляющих эти циклы, отображена жизнь целого поколения русских крестьян в переломные двадцатые годы, здесь поэзия природы, как и поэзия быта, отразилась во всей непосредственной свежести и чистоте.

В повестях «Елень» и «Детство» Иван Сергеевич попытался припомнить ту старую деревню, которой «ныне уж нет на смоленской земле», тот уклад жизни и мыслей деревенских жителей, что был накануне «большой ломки старого». Он как бы со всех сторон осматривал в последний раз прошлое, быть может, памятуя свои же слова, высказанные немного позднее, в одной из книг: «Не умея смотреть в прошлое, мы не научимся видеть будущего».

Повесть «Елень» - соединение двух повествований о семье помещика Дмитрия Хлудова и семье крестьянина - лесника Фрола, дополненное короткими рассказами о мужиках и мелкопоместном дворянстве, рассказами, в которых Хлудов и Фрол - прямые или косвенные участники. Жизнь лесника Фрола наедине с природой и уничтожение лесов Хлудовыми - это противопоставление является как бы скрытым двигателем, внутренней объединяющей идеей повести. Лирическая тональность прежних произведений близкой тематики в «Елени» - окрашивается тонами эпического письма. Кроме того, «Елень» буквально пронизана чувством любви к народу, родине, которые ощущаются автором органично духовно - родственно.

В повести Соколов - Микитов, утверждающий в сложные переломные годы веру в здоровые начала русского крестьянина, в «лице» которого «столько жизненного запасу, веселья и доброты», по-новому увидел деревенское бытие. В повести утверждалось, что без понимания мира природы, без подлинной любви к жизни своего народа, человек, его родные обречены на вымирание, если не физическое, то на первом этапе, нравственное. Изображая процесс вырождения династии лесопромышленников Хлудовых, автор одновременно показывал и купеческий разбой, травмировавший не только живую плоть леса, но и душу русского крестьянина.

И в «Елени» и еще раньше - в рассказах из цикла «На речке Невестнице», в «Былинах» («Себе на гроб» и другие) Соколов - Микитов размышлял о судьбе русского леса, его значении в жизни народа, приходя к утверждению, что безразличие к природе подобно безразличию к судьбе родины - оно ведет к духовной и даже физической гибели (Хлудовы, Крючины).

Прослеживая становление характера Фрола, Соколов - Микитов показал тот национальный тип крестьянской России, который олицетворял в его представлении родину: сильный, волевой, чистый душой и телом. Жизнь Фрола так же чиста, как и его мысли. Он размышляет над вечными вопросами, неизбежно возникающими перед людьми, которые живут наедине с природой. Дмитрий Хлудов, неспособный жить так же чисто и крепко, не способен понять и природу человеческого бытия, ощущать ее так же насыщенно, как лесник Фрол. У Хлудова нет ненависти к мужикам - лесорубам. Не желая любить и не умея ненавидеть - он равнодушен, в нем нет живой силы, которая бы могла бы еще поддержать в нем жизнь.

Умирает, а хоронит его на деревенском погосте Фрол, и это ли не символ: крепкое, духовно чистое будущее деревни расстается со своим прошлым.

В «обитателях» повести «Елень» легко узнаются жители родных Соколову - Микитову деревень - люди, окружавшие в дореволюционном детстве и позднее, в двадцатые годы, самого писателя: тут и дружелюбный, лохматый, легкий и худой, неизменно веселый и хрипучий пастух Авдей, знающий до последнего кустика лес и луга и «норов каждой скотины»; и рыжий, рукастый, смешливый и озорной, с наглыми прозрачными косящимися глазами балагур, деревенский баламут и бунтарь Сапунок, которого начальство за хитрость и безбоязненность считает «Самый большой шельма из вся деревня; и постоянно сплетающий чепуху Максименок; и ловкая, с сияющими глазами, «из которых лилось человеческое полное счастье», опрятная, верная и нежная Марья; и неистовые деревенские молодухи - плясуньи; и хватающиеся за колья по праздникам смурые бурмакинские мужики, и бурмакинский богатырь, спокойный и рассудительный Рябой Николай и другие непохожие, разные и вместе с тем духовно близкие люди, объединенные одним горем, одной страдой и общими праздниками, все они составляют как бы единую национальную стихию.

Повесть «Елень» - одно из лучших произведений нашей литературы, находящееся как бы на стыке сегодняшней литературы и литературы 19 века, продолжающее и развивающее традиции от писателей шестидесятников до Бунина и Куприна.

Любовь к земле - кормилице, родной Смоленщине, к людям, их обычаям, традициям, укладу жизни воплощены писателем в автобиографической повести «Детство» (1932 год). Состоит она из коротких рассказов: «Переезд», «Сад», «Лето», «Плотик», «Деревня», «Отец». Действия происходят в деревне Кислово и на дороге к ней, в усадьбе, доме, саде, на речке, в полях, огородах, в селе Щекино в большом дремучем лесу, на берегу Угры и поэтической речки Невестнице, где жили дед и прадед, отец.

Большое место занимает в повести образ отца, который был первым, кто научил мальчика любить и понимать окружающую его жизнь, кто ввел его в чудесный и таинственный мир природы, заложил основы нравственных устоев будущего писателя. Рассказывая в главе «Плотик» о том, с каким восхищением слушал Сивый сказки отца про плотик, на котором совершали свои волнующие путешествия по речке Невестнице два мальчугана Сережа и Петя, писатель подчеркивает, что сказки эти оставили прочный след в его памяти не только потому, что в них было много забавных приключений, но прежде всего потому, что в основе их всегда лежит глубокий воспитательный смысл. Сказки уносили Сивого в далекую страну справедливости и добра, где торжествовала любовь, человечность и товарищество, где не было места злу и насилию.

В «Детстве» говорится о тех же событиях и людях, что и в повести «Елень», лишь на десятилетие раньше. Так прообразом династии лесопромышленников Хлудовых («Елень»), несомненно, послужила семья миллионеров Коншиных («Детство»), у которых, как известно, управляющий лесными угодьями служил отец писателя.

«Серые идолы» («Елень») и «Мужики - плотогоны» («Детство»), Фрол и управляющий лесными угодьями Сергей Никитич, молодая барыня Кужалиха, разорившаяся, «спаленная» в голодный 1917 год («Елень») и другие персонажи повестей имеют многие общие характерные черты. И сами события, разворачивающиеся в повести «Детство», подводят к действию, происходящему в «Елени». Готовя повести к переизданию, Соколов - Микитов, даже рассматривал их как целое повествование, может быть, потому и отдельные главы и эпизоды «Елени» (глава «Веселая ярмарка») повторяющие содержание «Детства», были исключены писателем и не вошли в четырехтомное собрание его сочинений.

Так же как в «Елени», в «Детстве» много удивительных картин русской природы, пейзажей, пронизанных чувствами и мыслями автора. Они словно бы неотделимы от всей той обстановки старорусской усадьбы, где зародились.

И хотя герой повести утверждает, что ему жалеть из прошлого нечего, ему все же «жалко лишь тетеревиных выводков, деревенских песен и сарафанов, жалко некогда наполнявшего детского чувства радости и любви, которого никакими силами невозможно теперь вернуть», нынче-то на Смоленщине «уж больше не водят деревенские молодухи и девки на горе хороводов», редко - редко покажется на улице сарафан, и редко сыграют ввечеру старинную протяжную песню».

В повести «Детство», как и в рассказах «На теплой земле», «Свидание с детством» Соколов - Микитов подчеркнул неразрывность связи жизни и судьбы героя с образом родины, слитность с судьбой его народа: «Когда рассказываю о жизни и судьбе мальчика с открытою светловолосою головою, образ этот сливается с представление о моей родине и природе».

Для Вани - героя повести «Детство» - будущее определил «Синий звучащий ослепительный мир». Потом тепло золотого чуда сливается с родительской любовью. Удачно складывавшиеся отношения с людьми обусловили впоследствии творческую позицию писателя в изображении человека, утвердили в нем светлое представление о русском народе. Истоки своего особого, лирического дарования сам Соколов - Микитов определил так: «Деревенскому усадебному миру, окружавшим меня простым людям, русской народной природе обязан я лирическим свойством моего таланта».

И.С. Соколов - Микитов считал, что русская природа, изображаемая в художественном произведении, может стать подлинно прекрасной и привлекательной, если ее украшает неподдельное человеческое чувство; все зависит от того настроя души, каким обладает художник, ее рисующий. Только тот запечатлит в ней национальное самосознание, кто умеет в силу душевного своего развития связать мир, в котором он живет, с миром своих собственных идей и настроений. Поэтому человек и природа у Соколова - Микитова всегда в взаимосвязи, они выступают как равные в живом мире. Это определяло своеобразный настрой произведений Соколова - Микитова на протяжении шести десятков лет. Уже в ранних его рассказах природа такое же действующее лицо, как и сам человек («Глушаки», «Медовое сено»).

Человек в своих отношениях с миром, природой, добрый человек на доброй земле, мечтатель с романтическим складом души - таков герой рассказов Соколова - Микитова двадцатых годов.

.2 «Медовое сено»

В рассказе «Медовое сено» И.С. Соколов - Микитов изложил, по сути своей, очень грустную историю болезни и смерти деревенской девушки Тоньки, на долю которой выпала нелегкая судьба.

После разорительной поездки в Сибирь за лучшей долей, умер ее отец Федор Сибиряк. Мать ее, Марья, после смерти мужа в самое голодное время нашла в себе мужество и силы - устояла, выжила и детей спасла от голодной смерти, но от нужды и горя оглохла и оглупела. И пришлось Тоньке самой впрягаться в работу. И хотя ни красотой, ни статью, ни хорошим характером бог Тоньку не обидел, но доли не дал, замуж Тонька выйти не смогла - беден был вдовий двор.

Еще с зимы ездила она с деревней за реку в лес поднимать из снега дровянку, ворочала в лесу, вровень с мужиками, надорвалась, стала сохнуть и с тех пор слегла. С каждым днем чувствовала, как подступает к ней близкий конец, и прощалась со всем окружающим миром: ждала весеннего солнышка, в последний раз видела весну. Тонька прощалась с домашними работами: все что-нибудь делала, пока была сила, - зиму пряла, тянула тонкими своими пальцами кудель, чистила картошку, готовила себе смертное, как раньше готовила приданное.

Тонькино жизнеповедение перед смертью - это не жертвенность, она очень хотела жить, а трезвое понимание простой деревенской девушкой своей ненужности в жизни. Прощаясь с жизнью, она не впала в отчаяние, а любовалась весенним буйством зелени - теплотой, солнцем, наливающейся в полях рожью и медовым запахом сена. «Она долго сидела под березами, прощаясь с зеленым, родившим и вскормившим ее миром. А много было в этом сверкающем, счастливом мире такого, как она сама».

В рассказе много и других персонажей: откровенные бабы, которые, не стесняясь и не боясь опечалить Тоньку, говорили ей о раннем конце; Тонькин дядька Астах, лохматый, черный и беззаботный мужик, который ругае баб за их откровенность; подружки Тоньки, которые, чтобы угодить ей, весь лес облазили в поисках малинки; Тонькин жених Оська, жадный до приданного, укативший в Москву; никто не ведает, дрова ли, Оська ли уложили ее в болезнь. Деревня полна жизни, и даже на погосте, куда забредает Тонька, ее встречает вечная жизнь: «Под березами над Иван - да - Марьей гудит желтобрюхий шмель, и качаются под его тяжестью желто - лиловые цветы», от зеленого молодого сена наносит погретые солнцем медовые ветерки. А когда случается самое страшное, день так могущественно солнечен и ясен, что смерть не может омрачить его: «Через речку перейти, разувшись, ступая по холодному, засыпанному камушками, игравшему золотыми узорами дну… Утро было золотое; как бескрайнее синее море, дымилась и просыпалась земля. И ничтожно малым, совсем потонувшим в зыблющемся синем и блистающем мире казался гроб Тоньки, колыхавшимися на плечах девок. А точно для того, чтобы выразить всю силу этого блистающего, просторного и навеки нерушимого мира, всю дорогу заливались над девками жаворонки, невидимые в высоком небе».

Писатель отдает должное ушедшему человеку, который даже в смертном недуге своем не мог «оставаться без заботы», и все что-нибудь делал, «пока была сила», на пользу людям.

Но писателя, как и сам народ, не обезоруживает утрата, если она естественна. Земля и земные заботы о жизни дают ему силы перебороть горесть, чтобы идти вперед по земным дорогам, и видеть мир в его радостях.

В пейзаже И.С. Соколова - Микитова, где писатель, казалось бы, волен в вымысле более чем где-либо, мы никогда не встретим вычурности, желания поразить необычностью: «Дозревают яровые, и еще не все убраны луга. Чистое и ясное утро. Летит паутина. Паутиной накрыты лозняки по канавам, верхушки нескошенных перезрелых трав. Высоко в небе купаются ласточки, режут воздух стрижи. Клочья тумана плывут над низиной, над заросшей ольховником тихой рекою. К мокрым от росы сапогам липнут семена перезрелой травы. Из - под короткой стойки легавой собаки с треском вылетает перелинявший тетерев - косач. Высоко - высоко в небе канючит ястреб - канюк. В прозрачной тишине утра слышны голоса».

Главное свойство пейзажа Соколова - Микитова, пришедшее к нему от старых русских мастеров, заключается в его тонком и точном подчинении основной мысли. Пейзаж становился у писателя частью идейно - художественной структуры рассказа, очерка или повести. Используя нехитрые на первый взгляд художественные средства, писатель добивался удивительных результатов, он как бы приобщал читателя к вечному и радостному жизнетворчеству, к щедрой самосозидающей природе и течению народного бытия.

.3 «Камчатка», «Цыган»

Рассказ «Камчатка» о том, как смоленские мужики на Камчатку собрались ехать. «Слух такой прошел о чудесной земле Камчатке. В деревне слух бежит неуследимо, как ветер в лесу, чуть шелохнет - уж говорит лес от края до края».

Писатель с доброй усмешкой рассказывает нам, как рос и ширился слух о Камчатке, который принес кузнец Максим, ездивший в город за железом: «Вот, братцы мои, видел я на станции человека, очень человечек верный, говорил он мне, что приехали на станцию люди, скликают народ на Камчатку. Дают на рыло по пятьдесят червонцев, дорога туды и сюды, а ехать через всю Сибирь на два года. Ситного - сколько хочешь! А нужны мужики на Камчатку копать золото. Дело простое».

Загорелись мужики, от извечной ли тоски русской души по путям и далям, или просто заела лихая скука, или надежда на сытую жизнь и заработки поманили (эту зиму мужики до мозолей отсидели себе зады), а тут харч казенный - ешь, сколько влезет, и дело самое плевое - копать золото. Не зевай, ай - да, ребята! Оголтела, зашевелилась деревня: точно бес вставил мужикам острые шилья. Пришел тот день, собрали мужики кошельки, захватили на денек хлеба - харч ведь казенный! - и ай - да!

«Уж как там ходили - неизвестно. Только на третий день был дома мой кум и приятель Васька, а на четвертый по-прежнему вышли на охоту раным - рано. И когда, подманив на свист глухую тетерку, с удачной охотой остановились мы отдохнуть под старой елью и развели огонь, узнал я от Васьки правду.

Приходим, а там ничего, никакой этой конторы. Милиция переполошилась - думала, идет банда. «Чего вы?» - спрашивают. «На Камчатку?» - «Угу!» - говорят.
Набралось нас на станции народу с полсотни, - продолжает Васька, прожевывая сало, - ходим, шарим. Под вечер - бац! Окружили нас: «Изволь сдаваться!», заперли в сарай, ночь проморили, утром к допросу: «Зачем произвели скопление?» Тут мы все по чистой: «Так и так, говорим, пришли записываться на Камчатку». - «Белены объелись?! Какая Камчатка?» Ну, видят сами, никакой тут банды, все люди мирные, посмеялись и нас по дворам. «Идите, говорят, не дурите, невежество такое при революции недопустимо!» Так исходили ночь переночевать.
Ну, что, - улыбаясь, говорю Ваське, - теперь веришь в Камчатку?
А кто ее знает, - отвечает серьезно Васька, - дело простое! Слышно - ни пахать, ни сеять. Счастливый край!

«Мне вдруг самому начинает казаться, что все возможно, что где-то есть, существует сказочная счастливая земля Камчатка», - заключает свой рассказ автор. Вековое стремление к «земле обетованной», к стране «с молочными реками и кисельными берегами» показывает писатель в этом своем произведении.

В «небольшом рассказе Цыган» писатель воспроизводит сцену самосуда над цыганом - конокрадом. В деревне объявились конокрады. У лысого Гаврика двух коней увели со двора. А через неделю мужики повстречали в лесу двух цыган. Один по дороге удрал - не догнать мужику цыгана в поле! А другого привели в деревню на суд и расправу. Васька Артюшков вышел за ворота и увидел, как бежит вдоль улицы Кузьма Князьков, нараспашку рот, и зовет всех конокрада бить. За Князьковым - Гришка Евменов, за Гришкой - сам Чугунок. Васька, как был, шубейку на одно плечо - туда. Народ грудом. А из народа слышно: гак да гак! - будто колют дрова. Били цыгана, грозились убить, допытывались, где кони. Он молчал, как каменный, Привели Лексу - он был «свой цыган», лет двадцать как на деревне угнездился, знал в округе всех, конокрадов. Но Лекса не помог - наоборот, сказал, что цыган своего брата не должен выдавать, хоть шкуру сдирай, хоть пятки жги, и ушел прочь. Конокрада били до вечера: лежал тот цыган на полу, мордой вниз, по бороде красные пузыри. Наконец, сознался, где кони. Только в одном уперся - сообщников никого не назвал. Мужики коней привели не ели кони три дня - кожа да кости. Опять стали бить цыгана. Разъяренные крестьяне уже готовы убить его. Ведь конокрад извечный враг мужика. Но цыган, заговорив, попросил: «Пустите, братцы, я вам на гармонье сыграю!». Ему принесли гармонь. Цыган кровь на морде ладонью протер, гармонь на коленку и по ладам - как серебро. И набежали слушать цыгана со всей деревни бабы. Играл цыган час, играл два - до поздней темной ночи. Три дня не отпускали цыгана бабы. Поднялся цыган… и пошел. Так и ушел цыган, и не узнал никто, кто был и откуда.

Ушел цыган, а помнили долго: эх за такую игру и двух коней позабыть не жаль! И первые же звуки музыки возвращают озверевшим людям утраченное человеческое обличье. Исчезают жестокость и озлобленность, уступая место доброжелательности и уважению к мастерству. Писатель как бы говорит: трудящийся человек по природе своей добр и благодарен, восприимчив к прекрасному, и только тяжелые, нечеловеческие условия бесправного существования в обществе, где меньшинство живет за счет безжалостной эксплуатации народных масс, порождают в нем злобу и ожесточенность.

Неутомимая жажда скитаний по просторам родины, стремление больше видеть, узнать, общаться с людьми различных профессий ведет писателя, как неутомимого путника по всем направлениям географической карты. И всюду этот неутомимый следопыт необжитых мест - чудесный знаток звериных и птичьих повадок, верный товарищ в пути и любознательный собеседник - остается приметливым наблюдателем не только пленительного климатического разнообразования дорогой его сердцу родины, но и проникновенным отобразителем человеческих судеб и характеров. Можно сказать больше: человек мужественных и романтических профессий - геолог, летчик, моряк, полярник и первооткрыватель - становится в центре его писательских интересов.

Главная художественная черта И.С. Соколова - Микитова - писать о том, что самим обжито, вошло в душу, согрело сердце. Именно этим объясняется сразу покоряющая читателя фактическая и психологическая достоверность его произведений, их поэтическое обаяние.

Заключение

Когда я читаю произведения И.С. Соколова - Микитова, ни на одну минуту меня не покидает ощущение, что все герои - друзья - приятели автора, во всяком случае, - его хорошие знакомые, о которых он знает решительно все, но рассказывает только самое главное, выражающее их человеческую суть. Недаром большинство рассказов написано от первого лица. И это не просто литературный прием, а авторское ручательство за полную правдивость рассказываемого.

И.С. Соколов - Микитов пишет сдержанно и лаконично. Скупыми изобразительными средствами передает он тончайшие движения человеческой души, воспроизводит неброские, но надолго оставшиеся в памяти картины русской природы.

Как добрый волшебник, писатель делает самое обычное непримечательное вдруг зримым и интересным. В его изображении простой паучок превращается в «живой драгоценный камушек» и надолго остается в памяти ребенка, а скромный полевой цветок приобретает такую притягательную силу, что хочется немедленно отправиться на лесную полянку, чтобы насладиться нежной его красотой, которую как бы мимоходом, невзначай дал почувствовать в своем рассказе писатель. Читаешь и ждешь: вот - вот застучит над головой дятел или выскочит зайчишка из - под стола, так это у него все здорово, по-настоящему рассказано.

Из книг Соколова - Микитова я узнала много интересных и полезных для себя вещей. Писатель вводит нас в мир природы, приучая зорко вглядываться в окружающую жизнь, подмечать закономерности, которые лежат в основе важнейших жизненных процессов и при этом он никогда не поучает. Он просто приучает нас наблюдать и удивляться тому, что неожиданно открывается взору.

Особенность писательского дара Соколова - Микитова заключается в том, что автор ничего не выдумывает, не изобретает, не ищет сложных сюжетных построений, а непосредственно входит в течение жизни, говорит о том, что было на самом деле, повествует о людях и событиях, действительно существовавших или существующих. Но, как истинный художник, по-своему избирает и компонует обстоятельства, окружает их настолько ярко нарисованной бытовой и природной средой, что все самое будничное и обиходное становится явлением высокочеловечного искусства, к тому же проникнуто мягким, как бы светящимся изнутри лиризмом.

Книги Ивана Сергеевича Соколова Микитова необходимы читателям любого возраста. В них огромный запас добра и любви к людям, к природе, к живой прелести жизни. Именно по-этому имя Ивана Сергеевича Соколова Микитова не забыто. В деревне Полднево Угранского района открыт музея писателя.

Проводятся конкурсы имени Ивана Сергеевича Соколова Микитова Например, 30 мая 2011 года в деревне Полднево Угранского района состоялось подведение итогов областного конкурса литературных творческих работ среди детей, посвященного творчеству И.С. Соколова-Микитова.

февраля 2005 года Смоленской областной детской библиотеке было присвоено имя замечательного русского писателя, нашего земляка И.С. Соколова-Микитова.

Литература

.Литература Смоленщины. Учебник - хрестоматия по литературному краеведению. 9 класс. - Том 2. - Составление. Методические материалы. Г.С. Меркин. - Смоленск: ТРАС - ИМАКОМ, 1994. - 528 с.

Смирнов В.А. Иван Соколов - Микитов: очерк жизни и писательства. - М. - Сов. Россия, 1983. - 144 с.
Соколов - Микитов И.С. На своей земле. - Издательство «Маджента», 2006.
Соколов - Микитов И.С. «Автобиографические заметки». - Издательство
«Москва», 1966. С. 635 - 642.
Соколов - Микитов И.С. «Былицы», - Смоленск, 1962. - 175 с.
Соколов - Микитов И.С. «Камчатка», - Смоленск, 1962. - 52 с.
Соколов - Микитов И.С. «Медовое сено», 1979. - 333 с.
Соколов - Микитов И.С. «Цыган», - Смоленск, 1962. - 71 с.
Жизнь и творчество И.С. Соколова - Микитова. - Москва, 1984.

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Самое удивительное, что лежала медведица, не имея настоящей берлоги, под елкою, на снегу. Быть может, ее потревожили с осени, и она покинула приготовленную ею первую, настоящую берлогу. Лежала она в нескольких саженях от линии железной дороги, шум проходивших поездов ее не тревожил.

Кто из охотников не испытал этого радостного чувства! Утром проснешься – особенный, мягкий видится в окнах свет.

Выпала пороша!

Еще в детстве незабываемо радовались мы первому снегу. Выбежишь, бывало, на поле за ворота – такая засверкает, заблестит вокруг ослепительная белизна! Праздничной скатертью покрыты поля, дороги, отлогие берега реки. На белой пелене снегов отчетливо рисуются лесные опушки. Белые пушистые шапки висят на деревьях. Особенными, чистыми кажутся звуки, дальние голоса. Выйдешь в открытое поле – больно глазам от снежной сверкающей белизны. Заячьими, лисьими, птичьими следами расписана белая скатерть снегов. Ночью на озимях кормились, "жировали" зайцы-русаки. Во многих местах почти до самой земли вытоптан снег, под обледенелою коркою видна свежая зелень. Неторопливо топтался по озими ночью русак. Раскидывая по следу круглые орешки помета, он то и дело присаживался, насторожив уши, чутко прислушивался к ночной тишине, к ночным дальним звукам.

Даже опытному охотнику трудно разбираться в путаной грамоте ночных следов. Чтобы не тратить время, он проходит кромкою озимого поля. Здесь, у лесной опушки, по склону оврага, длинною строчкой тянется опрятный лисий след. На заросшей можжевеловыми кустами, окруженной березами поляне бродят тетерева. Крошки пушистого чистого снега рассыпаны вдоль перекрещенных цепочек их свежих следов. С шумом взлетели тяжелые птицы и, роняя с ветвей снежные рассыпчатые шапки, торопливо рассаживаются на дальних голых березах...

Уходя на лежку, заяц-русак хитрит, петляет, сдваивает и страивает следы, делает хитрые сметки. Опытный охотник зорко приглядывается к местности, к заячьим петлям и сметкам, к запорошенным снегом кустам и лесной опушке. Приметливый охотник почти безошибочно угадывает место, где залег, прячется русак. Из своей скрытой лежки, прижав к спине длинные уши, заяц следит за движениями человека. Чтобы не испортить дело, охотнику не следует идти прямо на лежку, а нужно проходить стороною и зорко в оба смотреть. Нередко бывает так, что заяц незаметно "спорхнет" со своей лежки, и по простывшему "гонному" следу незадачливый охотник догадается, что хитрый заяц его надул, ушел из-под самого носа.

Тропление зайцев по свежей мягкой пороше я всегда считал самой интересной зимней охотой, требующей от охотника выдержки, большой наблюдательности и терпения. Нетерпеливым, суетливым и жадным охотникам лучше не браться за такую охоту. Подобная любительская охота редко бывает добычливой – иной раз приходится долго ходить, чтобы вытропить и застрелить зайца. Да и мало осталось теперь добычливых мест, где сохранилось много непуганых русаков. Для настоящего, то есть нежадного и несуетливого охотника охота по первым зимним порошам доставляет много наслаждения. Чудесен зимний день, легка и чиста пороша, на которой отчетливо отпечатаны следы птиц и зверей, прозрачен и свеж зимний воздух. Можно долго бродить по полям и лесным опушкам, разбираясь в мудреной грамоте ночных следов. Если неудачной окажется охота и без всякой добычи вернется домой усталый охотник, все же радостным, светлым останется в его памяти незабываемый день зимней пороши.

НА РЫБНОЙ ЛОВЛЕ

Первые охотничьи вылазки научили меня хорошо видеть и слышать, бесшумно и скрытно ходить по лесу, подслушивать лесные звуки и голоса. Спрятавшись за стволом дерева, я видел, как перебегают по моховым кочкам проворные рябчики, как с шумом срывается из-под ног тяжелый глухарь. В заросшем осокою и кувшинками пруду я наблюдал утиные выводки, видел, как плавают и ныряют маленькие пушистые утята.

В пруду было много всяческой рыбы. По утрам с удочкой в руках я сидел на берегу, следя за маленьким поплавком, сделанным из гусиного пера. По движению поплавка я узнавал, какая клюет рыба. Было приятно вытаскивать из воды трепещущих на крючке золотистых карасей, колючих окуней, толстоспинных серебряных голавлей, красноперых плотичек, толстых маленьких пескарей. Вместе с отцом мы ставили на щук жерлицы. Иногда нам попадались крупные, почти пудовые щуки. Отец подтягивал добычу к лодке-плоскодонке. Мы осторожно вытаскивали, клали в лодку извивавшуюся сильную щуку, широко раскрывавшую зубастую пасть. В пруду водились жирные лини. В густой подводной траве мы ставили на линей плетеные верши – "норота". Я сам вынимал из поднятой верши покрытых слизью золотистых тяжелых рыб, бросал на дно плоскодонки. Почти всякий день мы возвращались с богатой добычей.

Я хорошо знал все заветные уголки знакомого мельничного пруда, его тихие заводи и заводинки, заросшие цветущей розоватой водяной кашкой, над которой гудели пчелы, летали и повисали в воздухе прозрачные стрекозы. Видел таинственное, изрытое прудовыми ракушками дно, по которому скользили тени тихо проплывавших рыб. Чудесный подводный мир раскрывался перед моими глазами. По зеркальной глади, отражавшей белые высокие облака, быстро бегали пауки-челночки. Под темно-зелеными листьями водорослей плавали жуки-плавунцы.

В жаркие летние дни маленьким бреденьком мы ловили в открытых заводях рыбу. Было приятно брести в теплой воде, тащить к берегу деревянные мокрые "клячи", вытаскивать облепленный водорослями бредень. В широкой мокрой мотне билась и трепыхалась крупная и мелкая рыба. Мы вытаскивали на берег наполненную рыбой мотню, отбирали крупную рыбу, мелочь бросали в воду. На костре варили уху. Усевшись в тени зеленой береговой листвы, хлебали ее деревянными круглыми ложками. Удивительно вкусна, душиста пахнущая дымом костра простая рыбачья уха из свежей рыбы, пойманной своими руками.

В летнюю пору, когда голубыми звездочками зацветал на полях лен, мы ходили ночами на дальнюю речку ловить раков. В эту пору перелинявшие голодные раки жадно шли на приманку. Приманкой служили поджаренные на костре лягушки, мелкие рыбки. Лягушек и рыбок мы привязывали к концам длинных палок, опускали приманки у берега на дно реки. Время от времени, посидев у костра, мы обходили расставленные приманки, к которым присасывались голодные раки. С фонарем в руках осторожно поднимали приманку, подводили под нее небольшой сачок и стряхивали в него налипших на приманку раков. Ночная ловля раков была очень добычлива. Мы возвращались домой с мешками, наполненными живыми шептавшимися раками.

И в пруду, и в реке раков водилось множество. Руками ловили их под берегом в глубоких печурах, под камнями на дне неглубокой реки, быстро бежавшей по каменистому скользкому дну. Живо помню, как, засучив порточки, бреду по бегущей воде и, осторожно отвалив на дне плоский камень, в облачке поднявшейся легкой мути вижу притаившегося клещатого рака. Тихонько подвожу руку, хватаю пальцами за черную крепкую спинку сердито растопырившегося рака, кладу в мешок.

Темными летними ночами мы ловили раков на песчаных отмелях в пруду. С пучком полыхавшей сухой березовой лучины осторожно обходили отмели, руками брали на освещенном дне подползавших к берегу раков. Эта ночная охота доставляла нам большое и радостное удовольствие.

Позднею осенью, когда вода в пруду становится прозрачной и длинны, темны осенние ночи, отец брал меня иногда на охоту с "подсветом". С острогами в руках мы выезжали на лодке-плоскодонке. На носу лодки, в железной рогатой "козе" ярко горели смолистые сосновые дрова. Лодка тихо скользила по водной недвижной глади. Полыхал и дымил на носу лодки костер, озаряя нависшие над водою ветви кустарников и деревьев, заросшее водорослями дно пруда. Глазам открывалось подводное сказочное царство. У песчаного, освещенного костром дна мы видели длинные тени крупных спящих рыб. Нужна хорошая сметка, точный глаз, чтобы заколоть острогой в воде спящую рыбу. Заколотых рыб стряхивали с остроги на дно лодки. Попадались широкие лещи, длинные щуки, язи, скользкие налимы. Навсегда запомнилась эта ночная охота. Неузнаваемым казался знакомый пруд. Проездив всю ночь, мы возвращались с добычей. Не столько добыча, сколько сказочная картина освещенного костром дна радовала меня и волновала.

И. С. СОКОЛОВ-МИКИТОВ

Шестьдесят лет активной творческой деятельности в наше бурное время, ставшее свидетелем стольких событий и потрясений, – гаков итог жизни замечательного советского писателя Ивана Сергеевича Соколова-Микитова.

Детство его прошло на Смоленщине, с ее милой, истинно русской природой. В те времена в деревне еще сохранялся старинный быт и уклад. Первыми впечатлениями мальчика были праздничные гулянья, деревенские ярмарки. Именно тогда органически сросся он с родной землей, с ее бессмертной красотой.

Когда Ване исполнилось десять лет, его отдали в реальное училище. К сожалению, это заведение отличалось казенщиной и учение шло плохо. Весной запахи пробудившейся зелени неудержимо влекли мальчика за Днепр, на его берега, покрывшиеся нежной дымкой распустившейся листвы.

Из пятого класса училища Соколов-Микитов был исключен "по подозрению в принадлежности к ученическим революционным организациям". Поступить с "волчьим билетом" куда-либо было невозможно. Единственным учебным заведением, где не требовалось свидетельства о благонадежности, оказались петербургские частные сельскохозяйственные курсы, куда через год он смог попасть, хотя, как признавался писатель, большого влечения к сельскому хозяйству он не испытывал, как, впрочем, и не испытывал он никогда влечения к оседлости, собственности, домоседству...

Скучные курсовые занятия вскоре оказались не по душе Соколову-Микитову – человеку с беспокойным, неусидчивым характером. Устроившись в Ревеле (ныне Таллин) на пароходе торгового флота, он в течение нескольких лет скитался по белу свету. Видел многие города и страны, побывал в европейских, азиатских и африканских портах, близко сошелся с трудовыми людьми.

Первая мировая война застала Соколова-Микитова на чужбине. С большим трудом добрался он из Греции на родину, а потом ушел добровольцем на фронт, летал на первом русском бомбардировщике "Илья Муромец", служил в санитарных отрядах.

В Петрограде встретил Октябрьскую революцию, затаив дыхание слушал в Таврическом дворце выступление В. И. Ленина. В редакции "Новой жизни" познакомился с Максимом Горьким и другими писателями. В эти переломные для страны годы Иван Сергеевич становится профессиональным литератором.

После революции – недолгая работа учителем единой трудовой школы в родных смоленских местах. К этому времени Соколов-Микитов уже опубликовал первые рассказы, замеченные такими мастерами, как Бунин и Куприн.

"Теплая земля" – так назвал писатель одну из своих первых книг. И более точное, более емкое название найти было бы трудно! Ведь эта родная русская земля действительно теплая, потому что она согрета теплом человеческого труда и любви.

Ко времени первых полярных экспедиций относятся его рассказы о походах флагманов ледокольного флота "Георгий Седов" и "Малыгин", положивших начало освоению Северного морского пути. Именно тогда на одном из островов Северного Ледовитого океана появился залив имени писателя Соколова-Микитова. Именем Ивана Сергеевича была названа и бухта, где он нашел буёк погибшей экспедиции Циглера, судьба которой до того момента была неизвестна.

Несколько зим провел он на берегах Каспия, путешествовал по Кольскому и Таймырскому полуостровам, Закавказью, горам Тянь-Шаня, Северному и Мурманскому краям. Он бродил по дремучей тайге, видел степь и знойную пустыню, исколесил все Подмосковье. Каждая такая поездка не только обогащала его новыми мыслями и переживаниями, но и запечатлевалась им в новых произведениях.

Сотни рассказов и повестей, очерков и зарисовок подарил людям этот человек доброго таланта. Богатством и щедростью души озарены страницы его книг.

Известный большевик, редактор газеты "Известия" И. И. Скворцов-Степанов говорил своим сотрудникам: "Как только получите что-либо от Ивана Сергеевича, сейчас же пересылайте мне. Люблю читать его, превосходный писатель".

Творчество Соколова-Микитова близко и к аксаковской, и к тургеневской, и к бунинской манере. Однако в его произведениях сквозит свой особый мир: не стороннее наблюдательство, а живое общение с окружающей жизнью.

Об Иване Сергеевиче в энциклопедии написано: "Русский советский писатель, моряк, путешественник, охотник, этнограф". И хотя дальше стоит точка, но список этот можно было бы продолжить: учитель, революционер, солдат, журналист, полярник.

Книги Соколова-Микитова написаны певучим, богатым и в то же время очень простым языком, тем самым, которому писатель научился еще в детские годы.

В одной из автобиографических заметок он писал: "Я родился и рос в простой трудовой русской семье, среди лесных просторов Смоленщины, чудесной и очень женственной ее природы. Первые услышанные мною слова были народные яркие слова, первая музыка, которую я услышал – народные песни, которыми был некогда вдохновлен композитор Глинка".

В поисках новых изобразительных средств писатель еще в двадцатые годы обращается к своеобразному жанру кратких (не коротких, а именно кратких) рассказов, которые удачно окрестил "былицами".

Неискушенному читателю эти "былицы" могут показаться простыми заметками из записной книжки, сделанными на ходу, на память о поразивших его событиях и характерах.

Лучшие образцы таких кратких, невыдуманных рассказов мы уже видели у Льва Толстого, Бунина, Вересаева, Пришвина.

Соколов-Микитов в своих "былицах" идет не только от литературной традиции, а и от народного творчества, от непосредственности устных рассказов.

Для его "былиц" "Рыжие и вороные", "Себе на гроб", "Страшный карлик", "Разженихи" и др. характерны необычайная емкость и меткость речи. Даже в так называемых "охотничьих рассказах" у него на первом плане человек. Здесь он продолжает лучшие традиции Аксакова и Тургенева.

Читая его небольшие рассказы про смоленские места ("На речке Невестнице") или про птичьи зимовья на юге страны ("Ленкорань"), невольно проникаешься возвышенными ощущениями и мыслями, что чувство восхищения родной природой переходит в нечто другое, более благородное, – в чувство патриотизма.

"Творчество его, имея истоком малую родину (т. е. Смоленщину) принадлежит большой Родине, великой советской земле с ее необъятными просторами, неисчислимыми богатствами и разнообразной красотой – от севера до юга, от Балтики до Тихоокеанского побережья", – говорил о Соколове-Микитове А. Т. Твардовский.

Не все люди способны чувствовать и понимать природу в органической связи с человеческим настроением, а просто и мудро живописать природу могут лишь немногие. Столь редким даром обладал Соколов-Микитов. Это чувство любви к природе и к людям, живущим с ней в дружбе, он умел передать и совсем юному своему читателю. Нашей дошкольной и школьной детворе давно полюбились его книжки: "Кузовок", "Домик в лесу", "Лисьи увертки"... А как живописны его рассказы об охоте: "На глухарином току", "На тяге", "Первая охота" и др. Читаешь их, и кажется, что ты сам стоишь на лесной опушке и, затаив дыхание, следишь за величественным полетом редкой птицы вальдшнепа или в ранний, предрассветный час прислушиваешься к загадочной и волшебной песне глухаря...

Писательница Ольга Форш как-то сказала: "Читаешь Микитова и ждешь: вот-вот застучит над головой дятел или выскочит зайчишка из-под стола: как это у него здорово, по-настоящему рассказано!"

Когда идет речь о мире животных и растений, то каждая строчка его пронизана мудрой простотой, счастливым сочетанием психологического рисунка образа героя. В изображении природы Соколов-Микитов, бесспорно, унаследовал и развил замечательные традиции русского искусства – искусства Левитана и Шиткина, Тургенева и Бунина.

Творчество Соколова-Микитова автобиографично, но не в том смысле, что он писал только о себе, а потому, что рассказывал всегда и обо всем как очевидец и участник тех или иных событий. Это придает его произведениям почти документальную убедительность и ту поэтическую достоверность, которые так привлекают читателя.

"Мне посчастливилось сблизиться с Иваном Сергеевичем в ранние годы его литературной работы, – вспоминает К. А. Федин. – Это было вскоре после гражданской войны. На протяжении полувека он настолько посвящал меня в свою жизнь, что мне иногда кажется – она стала моей.

Он никогда не задавался целью написать подробно свою биографию. Но он из тех редких художников, жизнь которых как бы сложила собою все, что им написано".

К а л е р и я Ж е х о в а

микитов писатель произведение

Его имя незаслуженно подзабыто. В школьных программах (даже для внеклассного чтения) по литературе имя Ивана Сергеевича Соколова-Микитова , к сожалению, не упоминается. А между тем его многочисленные рассказы и повести, пронизанные любовью к Родине, к её природе и людям, содержат в себе такие уроки нравственно-эстетического и патриотического воспитания, что знакомство с ними не может не обогатить душу человеческую. Отправной точкой для нового знакомства с личностью и творчеством этого писателя может послужить публикуемый ниже материал.

В полутора километрах от села Андреевского, что под Калугой, было некогда урочище Осеки: просторный жилой дом, контора управления хозяйством известного калужского и смоленского лесопромышленника миллионера Н. Коншина да несколько подсобных помещений.

Осеки - малая родина русского писателя ХХ века Ивана Сергеевича Соколова-Микитова (1892-1975). Здесь 17(30) мая 1892 года он родился и получил первые впечатления об окружающем мире, о сельской жизни, которую с такой любовью будет описывать потом в своих произведениях. Позднее он назовет детские годы самыми счастливыми в своей долгой и многотрудной жизни, а их влияние на собственное творчество определит следующим образом: «Деревенскому усадебному миру, окружавшим меня простым людям, русской природе обязан я лирическим свойством моего таланта».

Рос и воспитывался будущий писатель в крепкой хозяйственной семье, где царили совет да любовь. Его отец, Сергей Никитич Соколов, служил управляющим коншинскими лесами. Мать, Мария Ивановна Новикова, - калужская крестьянка из деревни Хвалово Бабынинского уезда. Как и ее муж, Мария Ивановна любили природу, сельский быт и труд, была незаурядной рассказчицей. Много лет спустя Иван Сергеевич напишет в автобиографических заметках: «От матери, калужской потомственной крестьянки, я заимствовал чутье к слову, беспокойство характера, от отца - любовь к природе, лирический склад души».

Другим важнейшим источником постижения национальной жизни, красоты и богатства родного слова стала для будущего писателя художественная литература. Чтение книг с шестилетнего возраста было одним из любимых его занятий, произведения Пушкина, С.Аксакова, Тургенева, Толстого, Гоголя стали настольными книгами. В очерке «Книга в моей жизни» (1972) Соколов-Микитов писал: «С Пушкина началась моя привязанность, пробудилась неусыпная страсть к чтению <...> И сегодня я не представляю себе жизни без книги. В постигшей меня слепоте радуюсь каждой прочитанной мне вслух странице».

В 1895 году семья Соколовых (Микитовыми их называли по имени деда со стороны отца, отсюда и псевдоним писателя, ставший второй частью фамилии) переехала на жительство на родину Сергея Никитича, в село Кислово Дорогобужского уезда Смоленской губернии. Но свою малую родину И. С. Соколов-Микитов не забывал до конца дней. В отроческие годы он не раз вместе с родителями навещал бабынинских родственников и друзей отца в Андреевском и Калуге, а в 1930-50-е гг. неоднократно приезжал в Оптину пустынь, где работал над своими произведениями. Не раз бывал писатель в Тарусе у К. Паустовского, с которым у него сложились дружеские отношения.

Но не только с калужским и смоленским краями было связано становление и развитие Соколова-Микитова как писателя и гражданина. Его жизнь изобилует поездками, путешествиями, знакомствами, дружескими связями с десятками интересных людей, общение с которыми обогащало внутренний мир художника слова. И.С. Соколов-Микитов не принадлежал к типу кабинетных писателей. Его творческое развитие было обусловлено глубоким знанием жизни, множества людских характеров и судеб.

В 1910 году Соколов-Микитов приезжает на учебу в Петербург. Встреча с известным к тому временем прозаиком А.М. Ремизовым, горячо одобрившим его литературный дебют - сказку для детей «Соль земли» (1911), а затем знакомство с А.Куприным, И.Буниным, М.Пришвиным, В.Шишковым помогли окончательно определить дальнейший жизненный путь - художественное творчество. С конца 1912 года Соколов-Микитов по приглашению владельца «Ревельского листка» начинает сотрудничать в этой газете, публикуя репортажи, заметки, рассказы, фельетоны, стихи.

Жажда познания мира заставляет его поступить на службу матросом торгового флота, которая обогатила начинающего писателя знаниями о странах Европы и Ближнего Востока, а общение с насельниками Старого Афона, где в 1914 Соколов-Микитов прожил несколько недель, приблизило к Православию. С 1916 года и вплоть до февральской революции писатель находился в действующей армии, сначала в качестве санитара, а затем мотористом одного из первых русских самолетов под командованием прославленного летчика Глеба Алехновича.

В годы гражданской войны судьба забрасывает И. Соколова-Микитова в Крым, где он знакомится с писателем И. Шмелевым, переживавшим в Алуште страшные месяцы голода, разрухи, террора, а затем - за рубеж, в Англию, потом в Берлин, где его тепло принимают русские писатели-эмигранты, в том числе Горький, Бунин, А. Толстой. После возвращения на родину Соколов-Микитов работал учителем на Смоленщине, потом в составе антарктической экспедиции он побывал на Новой Земле и Земле Франца Иосифа, принимал участие в работах по спасению знаменитого ледокола «Малыгин», потерпевшего аварию у берегов Шпицбергена.

Не раз бывал Соколов-Микитов на Урале, в Карелии, на Каспии, в Крыму и на Кавказе, несколько лет жил на Волге, в пос.Карачарово Тверской области и в Ленинграде. Он плавал на знаменитых ледоколах «Красин» и «Георгий Седов», а на далекой Новой Земле в память о нем названа одна из бухт. Завершил писатель свои земные труды и дни в Москве 20 февраля 1975 года.

Судьба отнюдь не баловала Ивана Сергеевича. В разное время он похоронил всех своих трех горячо любимых дочерей: Лиду (1928-1931), Ирину (1924-1940) и Елену (1926-1951). В последние годы жизни писатель полностью ослеп, и свои новые произведения был вынужден диктовать.

Но при всем том он никогда не впадал в отчаяние, и до конца дней оставался человеком светлой души, чутким и внимательным к людям. Все, кто его знал, а он находился в дружеских взаимоотношениях с десятками людей, отвечали ему тем же. Проникновенные воспоминания о нем оставили А. Твардовский, А. Ремизов, К. Федин, С.Воронин, П.Дудочкин, Г.Горышин, М.Дудин, Ф.Абрамов, В.Солоухин, его творческий дар высоко ценили Бунин, Куприн, Шишков, Пришвин, Паустовский, В. Бианки, А. Грин и другие писатели и деятели культуры.

Творчество Соколова-Микитова - весьма заметное явление в русской литературе 1910-1970-х годов. Уже первые произведения прозаика были восприняты как многообещающее явление в отечественной словесности. Вот лишь одно из авторитетных мнений: «Очень ценю Ваш писательский дар за яркую изобразительность, истинное знание народной жизни, за краткий, живой и правдивый язык. Более же всего мне нравится, что Вы нашли свой собственный, исключительно Ваш стиль, «свою форму»; и то и другое не позволяют смешать Вас с кем-нибудь, а это самое дорогое», - так писал Соколову-Микитову из Парижа в июне 1921 года А.И.Куприн. Куприн не ошибся в своей оценке творчества Соколова-Микитова. Отмеченные им особенности произведений писателя - «яркая изобразительность», «живой и правдивый язык», «истинное знание народной жизни», «собственный стиль» - стали устойчивыми отличительными чертами поэтики Соколова-Микитова.

Прекрасный знаток народного быта и русской природы, Соколов-Микитов вдоль и поперек изъездил необъятные просторы России и с большой художественной проникновенностью запечатлел в своих произведениях облик родной земли.

Творчество И.С. Соколова-Микитова тематически весьма многообразно. Он - автор рассказов о Первой мировой войне. Критика тех лет отмечала, что такие его произведения, как «Вперед», «С носилками», «Жуть», «Затишье перед бурей» и др. созданы писателем, который «равнялся на лучшую художественную прозу Л.Н. Толстого». Впечатления от встреч с Г. Алехновичем и от полетов на самолете «Илья Муромец» дали писателю материал для художественных очерков «Глебушка», «Птичье счастье», «Новый корабль», «На Илье Муромце», которые явились одними из первых в русской литературе произведений на авиационную тему.

Пребывание Соколова-Микитова в эмиграции обусловило появление повести «Чижикова лавра» (1926) - трепетного повествования о страданиях и силе духа русских людей, отрезанных от своей родины. Написанное от лица прапорщика русской армии, повесть эта представляет собою исповедь человека, прошедшего горнило войны, германский плен и последующие мытарства в чужой и чуждой Англии. Вместе с повестями и рассказами Куприна, Шмелева, Бальмонта и других писателей это произведение открывает собою обширный список произведений о горестной судьбе русских эмигрантов, выброшенных смерчем мировой войны и октябрьской революции из любимой Родины.

Очевиден вклад писателя в отечественную маринистику: его произведения «Морские рассказы», «Дальние берега», «Путь корабля», «Спасание корабля» читаются с живейшим интересом. Столь же интересны и живописны его многочисленные охотничьи рассказы («Лето в лесу», «Зеленый край», «По охотничьим тропам», «Первая охота», «Летят лебеди») и произведения о жизни, повадках, зоопсихологии лесных зверей и домашних животных («Найденов луг», «Фурсик», цикл «Лесные картинки» и многие другие).

Немало сил и времени отдал Соколов-Микитов созданию рассказов и сказок для детей, составивших сборники «Кузовок», «Лисьи увертки», «Дружба зверей», в которых он знакомил юных читателей с миром живой природы. Одно из центральных мест в его творчестве занимает тема деревни, изображение русской природы, жизни и судеб крестьянства. Таковы его повести «Елень», циклы рассказов и художественных очерков «На теплой земле», «На речке Невестнице», «На своей земле» и особенно повесть «Детство».

Автобиографическая повесть «Детство» (1931) аккумулировала многолетние художественные искания писателя, его стремление осмыслить причины и истоки становления нравственного и духовного мира личности. Она вобрала в себя многие проблемы, волновавшие Соколова-Микитова на протяжении всей его творческой деятельности: проблемы родовой и исторической памяти, любви и смерти, прошлого, настоящего и будущего России, взаимоотношений человека и природы, особенностей быта и характера жителей русской деревни и другие. В этом смысле «Детство» вплотную примыкает к таким выдающимся произведениям русской автобиографической прозы о детстве, становлении личности, как трилогии Л.Толстого и Горького, «Детские годы Багрова-внука» С.Т.Аксакова, «Жизнь Арсеньева» Бунина, «Детство Никиты» А.Толстого, «Лето Господне» И.Шмелева, «Путешествие Глеба» Б.Зайцева.

И.С. Соколову-Микитову суждено было стать автором одного из последних в истории русской литературы произведений о жизни русской предреволюционной деревни.

Повесть «Детство» охватывает период времени примерно в десять лет жизни ее главного героя - маленького Вани. Однако по существу хронологические рамки произведения значительно шире. Их раздвигают экскурсы в историю.

Подобно тому, как герой романа И.Бунина «Жизнь Арсеньева» по праву гордится своей дворянской родословной, автобиографический герой Соколова-Микитова с нескрываемой симпатией повествует о родословной крестьянской семьи. Повесть «Детство» - это первое в нашей литературе произведение, где поэтизируется именно крестьянская династия, подчеркивается роль в отечественной истории, в жизни России «крестьянских гнезд», утверждается мысль о взаимосвязи поколений в простой мужицкой среде.

Автобиографический герой произведения по праву гордится своими предками. Семьи Соколовых и Новиковых - это трудолюбивые, хозяйственные, крепкие крестьянские семьи, кровными узами связанные с жизнью деревни корневой, глубинной России. Прадед его был пономарь, ходивший, как и многие деревенские мужики, в лаптях, «ковырял сохою землицу», дед - дьякон заштатской церкви, кормившийся «как Адам, на земле: пчелами и садом» и ухитрившийся «выходить, вырастить» всех своих девятерых детей. Здесь все истово трудились, свято чтили традиции и обряды, «в большие двунадесятые праздники, еще до еды, молились обычно в большой дедушкиной комнате всею семьею... Дедушка читал молитву вслух, сурово хмуря брови и шевеля медовой своей бородою». Эти благородные традиции передавались из поколения в поколение: от дедов - к отцам, от отцов - к детям и далее по ступеням памяти.

Семья автобиографического героя повести - средоточие созидательных дел, привычек и нравственных правил, которые благодатно входят в сознание и душу мальчика. С любовью рисует писатель образ матери, «редкой русской женщины», умевшей «до последнего дня своей жизни отдавать людям остатки своих сил». Она приобщила мальчика к чудесному миру сказок, научила его чувствовать красоту и звучность русского слова.

Почти в каждой главе повести присутствует образ отца, и чем взрослее становится Ваня, тем ближе и дороже ему отец. Он открыл для мальчика неисчерпаемый мир родной природы, ее неброскую, но полную неизъяснимого смысла красоту: «...Отец брал меня на руки, и с высоты его роста я видел поля, знакомую речку, опушку зеленого леса, радостно прижимался к груди... Глазами отца я видел раскрывшийся передо мною величественный мир родной русской природы... Теперь, когда вспоминаю отца, его простую ясную душу, по-прежнему со всею силою чувствую, как значителен был нас связавший нерушимый и светлый мир взаимной нашей любви».

«Детство» - это не только щемяще-светлое, пронизанное теплом авторской любви и памяти повествование о семье, родственниках автобиографического героя. В поле писательского зрения попадают и другие деревенские жители, опоэтизированные автором: честный и добродушный силач Панкрат, деревенский юродивый Оброська, смышленый Пронька-пастух... Народ для писателя - не темная, невежественная, угнетенная масса. Это труженик, созидатель, носитель глубинной, почвенной культуры, верный хранитель из века в век переходящих духовно-нравственных традиций, обрядов, обычаев. Изображенные авторов представители деревенской Руси строго индивидуализированы - со своими судьбами, привязанностями, характерами. Но всех их объединяют общие черты: трудолюбие, уважение к старшим, глубинная, непоказная любовь к родной земле. В общении с ними, в тесном единении с природой, описания которой щедро рассыпаны на страницах всех без исключения произведений писателя, формируются мировоззрение и нравственные идеалы автобиографического героя: «В раннем детстве я не знал и не видел тяжелых обид, ожесточающих человеческое сердце. Ласковые руки поддерживали меня и берегли. И я благодарю судьбу, наградившую меня светлыми днями детства - теми счастливыми днями, когда в нетронутых сердцах людей прокладываются родники любви».

Есть в произведениях Соколова-Микитова и отрицательные персонажи из числа простого народа. Таковы бездеятельный, безземельный крестьянин Оброська и его беспутный сын, пьяница Борис из рассказа «Сын», напоминающие Дениску Серого и Егора из бунинских повестей «Деревня» и «Веселый двор». Таковы так же изображенные в одной из зарисовок писателя, сыновья старика Егора, до смерти забившие родного отца, требуя семейного раздела.

Однако неизмеримо больше в рассказах Соколова-Микитова таких образов крестьян, которые овеяны нескрываемой авторской симпатией. Он повествует о людях совестливых, талантливых, влюбленных в родную землю, живущих тяжелой, но нравственно осмысленной, честной трудовой жизнью. Симпатией автора пронизан, например, рассказ о слепых, зарабатывающих на кусок хлеба пением по ярмаркам и базарам («Слепцы»). В рассказе «Дударь» в образе старика Семена, певца и музыканта-самоучки, опоэтизирован «талант, живущий в русском простом человеке». Подобные примеры можно легко умножить.

Немало у Соколова-Микитова произведений о жизни послереволюционной деревни. Однако не социальные контрасты привлекают его внимание, а прежде всего быт и нравы, глубинная душевная щедрость русского крестьянина, широта его души, непоказное внутреннее благородство и понимание прекрасного. В рассказе «Цыган», например, взбешенные кражей лошади мужики готовы вначале убить молодого конокрада. Но завороженные его виртуозной игрой на гармони, не только отпускают его, но и щедро угощают: «Эх, за такую игру и двух коней позабыть не жаль!».

С сочувствием относятся деревенские мужики к молодому Алмазову, сыну помещика из соседнего имения, потерявшему в годы революции все: достаток, спокойную, налаженную жизнь, счастье (рассказ «Пыль»).

С просветленной грустью повествует писатель в рассказе «Медовое сено» о последних днях молодой крестьянской девушки Тоньки, надорвавшейся на тяжелой работе и теперь медленно уходящей из жизни. Последнее желание этой смирной, работящей красавицы, - чтобы на погост гроб с ее телом несли любимые подруги. Желание это свято исполняется. Похороны Тоньки писатель рисует на фоне солнечного весеннего пейзажа, символизирующего торжество жизни над смертью.

Писатель отчетливо осознавал, какая угроза таится в проводимой в стране политике насильственного раскрестьянивания деревни. Глухой намек на эти губительные процессы сквозит в его рассказах «На пнях», «Камчатка», в фрагментах незавершенного романа «Кочаны-Петербург». Однако вера писателя в позитивные начала, заложенные в русском мужике, неизменно одерживала верх в его прогнозах относительно будущего России. Эта надежда на неуничтожимость национальных, почвенных корней русского народа содержится и в его художественных произведениях, и в письмах. «Тут у нас, - писал он, например, поэтессе М.Шкапской 18 февраля 1924 года, - попадаются славные люди, - на России такие люди, как свечи, над которыми прошла буря и не задула...».

Анализ творчества Соколова-Микитова предполагает и постановку вопроса о его отношении к религии. В его «Записях давних лет» содержится немало заметок о жизни сельского духовенства в суровые 1920-е годы. «Как-то случилось, что из всех падений, которые претерпели бывшие правящие сословия, самым глубоким оказалось сельское духовенство», - считает писатель, явно не договаривая, по цензурным соображениям, что это падение явилось следствием жесточайших гонений революционных властей на Церковь.

Соколов-Микитов не был воцерковленным человеком. Однако роль и значение Церкви в бытии русского народа он, несомненно, понимал хорошо. Весьма красноречивое свидетельство на этот счет оставил писатель Вадим Чернышев: «... Общая знакомая, рассказывая оживленно о своей поездке, назвала какую-то церквушку «паршивой» в том смысле, что она была маленькой и не представляла какой-либо исторической или архитектурной ценности. Молча слушавший ее Иван Сергеевич тут же перебил, осердясь:

Нельзя так говорить. «Паршивых церквушек» не бывает.

Возникло замешательство. И Иван Сергеевич в молчании еще раз повторил сухо и твердо:

Церквушка не может быть «паршивой».

Не раз с болью он отмечал, как разрушаются храмы, зарастают лопухами и крапивой могилы в церковных оградах. Поэтому, был убежден Соколов-Микитов, «писателю-художнику нужно сказать свое слово о российском народе, о родной земле - о наших полях и лесах, о больших и малых реках, о милой поэтической их красоте. Следует помнить живущих на русской земле дедов и отцов наших».

Россия - исходная точка масштабного пейзажного мышления Соколова-Микитова. Писателя не зря называют певцом русской природы. Он, действительно, был одним из выдающихся мастеров-пейзажистов. Удивительно живописны, точны и пластичны картины природы в его произведениях. «Выезжаем из города на рассвете. Внизу, над рекою, стелется молочно-белый туман. Из серебристого моря тумана, точно ведение поднимаются стены городского собора, темнеют крыши домов. Далеко-далеко за рекою, из тумана - как в стародавние времена, - слышится рожок пастуха <...>

Тишина, утро, простор. Мы выезжаем на большак - широкую бойкую дорогу, обсаженную старыми развесистыми березами, покрытыми потрескавшейся корою. Мало осталось этих древних берез, - они дряхлы, дуплисты и, кажется, спят непробудным сном, до самой земли опустив свои плакучие ветви» (I, 302-303). Так начинается рассказ «Дороги», и эта пейзажная увертюра задает тональность всему повествованию, продуманную сюжетную устремленность произведению. Она - в установке на лирическое, ничем не стесненное восприятие окружающего мира, на меланхолически-умиротворенное созерцание, на вольный бег ассоциаций, вызываемых сменой дорожных впечатлений.

Описания природы у Соколова-Микитова нередко пространны, и, на первый взгляд, чересчур обстоятельны. Но при внимательном их прочтении неизменно обнаруживается, что они продуманно и точно «взвешены», что каждое слово в них строго выверено и чутко соотнесено с основной мыслью произведения. Во всем этом проявляется большой талант и безупречный эстетический вкус мастера слова.

Глаз художника внимателен и точен, а ухо предельно чутко. Казалось бы, какую жизнь можно увидеть и услышать ночью в зимнем лесу. Но писатель без труда, просто и убедительно, с грацией, присущей истинному таланту, показывает, что и в морозные зимние ночи продолжается жизнь в лесу. Вот хрустнула и сломалась мерзлая ветка - это пробежал под деревьями, мягко подпрыгивая, заяц-беляк. Вот «что-то ухнуло и страшно вдруг захохотало: это где-то прокричал филин. Завыли и замолчали волки.

По алмазной скатерти снегов, оставляя узоры следов, пробегают легкие ласки, охотятся за мышами хорьки, бесшумно пролетают над снежными сугробами совы. Как сказочный часовой уселся на голом суку головастый серый совенок. В ночной темноте он один слышит и видит, как идет в зимнем лесу скрытая от людей жизнь.».

Проза Соколова-Микитова очень музыкальна, тяготеет к поэзии. Многие его микроновеллы можно без преувеличения назвать стихотворениями в прозе: «Над рекой и лугом повис текущий белый туман. Зазолотились макуши, - сильный и веселый кто-то по лесу вскрикнул - и поднялось над землею ослепительное солнце.

Смеется солнце, играет лучами. Нет сил, глядя на него, сдержаться.

Солнце! Солнце! Солнце! - поют птицы.

Солнце! Солнце! Солнце! - цветы распускаются».

Соколов-Микитов обладал великолепным даром слышать и изображать музыку тишины и завораживать этим чувством читателя. В не меньшей мере важно и то, что пейзажные картины живут во многих произведениях писателя не обособленно, а прочно слиты с жизнью и внутренним миром человека. Воссозданный щедрой и точной рукой влюбленного в звуки, краски и запахи окружающего мира художника, картины природы наполнены лирико-философским и нравственно-этическим смыслом. Русская природа предстает под пером Соколова-Микитова как субстанция национального бытия. За внешне простыми пейзажными зарисовками встает дума о Родине, о силе и неувядаемости жизни, о ее сложных путях и перепутьях. Вот заметка из записной книжки Соколова-Микитова от 10 июня 1967 года: «... Вчера вышел по дороге на поле. Остановился потрясенный. Близко услышал знакомый, влажный, такой бодрый, радостный звук: кричал дергач. Что-то далекое и невозвратимое хлынуло мне в душу. Я стоял, слушал и плакал, текли слезы. И вновь почувствовал себя по ту сторону жизни. Так же радостно кричали дергачи и тысячу и десять тысяч лет назад, когда еще не было на земле мерзких, вонючих и шумных человеческих городов. Не было войн, и не было рабов и жестоких насилий. Я стоял, слушал дергача, и текли по щекам слезы».

В этой небольшой психологически емкой зарисовке воплотилась целая философия бытия, взгляд художника на взаимосвязь времен, дольнего и горнего миров.

В картинах природы писателя не случайно часто повторяется один и тот же, естественный и органичный для его образной системы эпитет «теплый» . «На теплой земле», - таково название одного из циклов его рассказов. И это название весьма симптоматично и символично. Целительная, врачующая душу человека теплота - один из важнейших лейтмотивных образов в творчестве Микитова. «Свет, тепло, одеваются березы», «тепла родимая земля», «теплым дыханием дышала земля», «хотелось прижаться к родной теплой земле», - таков образ родной природы в его произведениях. Изображенная в расцвете ли или в увядании, она неизменно излучает необходимые человеку животворные токи. Осознание высокого единства природы и человека, сопряженность всего живого в тварном мире являются у писателя одним из существеннейших признаков подлинной человечности. Природа в произведениях Соколова-Микитова - активный катализатор лучших нравственных качеств человека. Именно в естественном общении с нею, в душевной раскованности и осознании своей причастности к ее судьбе, к ее мудрой силе и красоте лирический герой произведений писателя обретает полноту бытия.

Тема человека и природы была воспринята и воссоздана Соколовым-Микитовым как естественное продолжение и развитие одной из основных тем русской классической литературы. По своему мировидению, тематике, жанровым особенностям, по манере художественного письма творчество И.С. Соколова-Микитова органично вписано в русскую литературу XIX-XX веков, наследует многие традиции С.Аксакова, И.Тургенева, Л.Толстого, А.Куприна, И.Бунина, И.Шмелева. Вот характерный пример. В 1964 году в мемуарном очерке «Бунин» И.Соколов-Микитов привел строчки из письма к нему В.Н. Муромцевой-Буниной: «Иван Алексеевич всегда отзывался о Вас хорошо и как о человеке, и как о писателе». Это по-бунински сдержанная похвала была очень дорога Соколову-Микитову. Данное обстоятельство никак нельзя обходить при исследовании художественного своеобразия творчества писателя, который не без оснований считал себя учеником Бунина. Дело здесь вовсе не в подражании Бунину, хотя проблемно-тематические и жанрово-стилевые уроки Нобелевского лауреата ощутимы в цикле путевых очерков и рассказов Соколова-Микитова «Морские рассказы», в повестях «Детство» и «Чижикова лавра», в рассказах «Сын», «Ава», «Слепцы», «Дударь», «Пыль» и других.

Еще небольшой пример: в автобиографии Соколов-Микитов пишет, что в 1922 году судьба забросила его в голодную, полуразрушенную Алушту, где он «познакомился и тесно сошелся с И.С. Шмелевым». Близко сошлись эти писатели потому, что ощутили друг в друге родственность человеческих и творческих черт. Их творческая близость улавливается, в частности, при сопоставлении повести Шмелева «Росстани» (1913) и рассказа Соколова-Микитова «Медовое сено» (1928), в которых речь идет о мудром и естественном приятии их главными героями смерти. Безукоризненно точно передали оба писателя психологическое состояние двух людей - глубокого старика и юной девушки, честно прошедших свои земные пути. Вот как изображают писатели похороны этих персонажей: «Было солнечно, жарко, тихо. Пели все, и молитва сбивалась бабьими голосами на песню. И было похоже в солнечной роще, что это не последние похороны, а праздничный гомон деревенского крестного хода» («Росстани»). «Утро было золотое, как бескрайнее синее море дымилась и просыпалась земля... и точно для того, чтобы выразить всю силу этого блистающего, просторного и навеки нерушимого мира, всю дорогу заливались над девками жаворонки, невидимые в высоком небе» («Медовое сено»). Приведенные цитаты свидетельствуют об общности мировидения обоих художников слова. В частности, в их подходе к проблеме смерти, которая лишена в их произведениях мистического ореола и роковой тайны. Она закономерна и необходима в общем круговороте бытия. Над смертью неизмеримо торжествует жизнь - таков взгляд писателей на эту проблему, их эсхатологический оптимизм.

То же самое можно сказать и о перекличках Соколова-Микитова с творческой практикой Аксакова, Тургенева, Пришвина и некоторых других художников слова. Речь идет не об эпигонстве, а о творческой школе, т.е. о богатейших традициях отечественной литературы, многократно преломленных в произведениях Соколова-Микитова, традициях, которым он сознательно следовал с первых до последних шагов своего творческого пути. Об этом хорошо сказал в 1959 году А.Твардовский в предисловии к двухтомнику избранных произведений писателя: «Характером своего письма - неторопливого без топтания на месте, обстоятельного без мелочных излишеств детализации, певучего без нарочитой ритмической «озвученности» - более всего он обязан классической русской традиции - С.Т.Аксакову с его «Семейной хроникой», И.С.Тургеневу с «Записками охотника», И.А.Бунину...».

Во многих произведениях Соколова-Микитова ярко проявилось его художественное мастерство, творческая самобытность. В подавляющем большинстве его повестей, рассказов, микроновелл, зарисовок повествуется о событиях и фактах, взятых непосредственно из жизни, нередко пережитых лично. Писать о жизни в формах самой жизни - таков был важнейший эстетический принцип писателя. Сюжет, язык, образы, архитектоника его рассказов и повестей - это как бы художественный аналог самой действительности. В верности реальной жизни он видел основу эмоциональной действенности художественных произведений, средство преодоления разрыва между авторским и читательским мирочувствованием. В статье «Чистое слово», посвященной творчеству С.Аксакова, одного из любимых своих авторов, Соколов-Микитов писал: «Глубоко правдивый писатель, С.Т. Аксаков не умел и целомудренно стыдился «выдумывать», «сочинять», никогда не становился в словесно-красивые и эффектные позы, привлекающие пустых зевак. Он не прибегал к словесным выкрутасам, подменяющим выразительную особенность авторского языка дурною и надуманною словесностью, а подлинную ясную авторскую мудрость - лукавым и пошлым мудрствованием». Этими словами можно в полной мере охарактеризовать творческие принципы самого Соколова-Микитова.

Незатейливые по фабуле его произведения выразительны по языку, пластичны и ясны по воплощению авторского взгляда на мир и человека. В лучших рассказах и повестях Соколова-Микитова соединилось самое трудное - простота повествования, точность и поэтичность художественного слова, глубина и неповторимость авторского взгляда - взгляда писателя-гражданина, страстно влюбленного в Россию и в свой народ.

О чем бы ни рассказывал И.С. Соколов-Микитов - о жизни калужской и смоленской деревни или о Заполярье, о русских людях, страдающих в ночлежках Лондона, или о повадках лесных зверей и птиц, об экзотических странах Ближнего Востока, или о неброской красоте природы средней полосы России - в его произведениях неизменно присутствует образ Родины. «Я знал и видел Россию кровью моего сердца, - писал Соколов-Микитов, - жестокие трагические недостатки, пороки, которыми болел народ, я чувствовал в самом себе. Но, как, быть может, у многих русских, не утративших способности отдавать свое сердце любви, Россия была для меня тем самым миром, в котором я жил, двигался, которым я дышал. Я не замечал этой среды, России, как рыба не замечает воды, в которой живет. Я сам был Россия, человеком с печальной, нерадостно судьбой».

«Я сам был Россия», - сказать так о себе имеют право очень немногие люди. Соколов-Микитов это право выстрадал сполна. Ему не нужно было искать «путей к народу», к Родине. Он органически ощущал себя их неотъемлемой частью: «Когда рассказываю о жизни и судьбе мальчика с открытою светловолосою головою, образ этот сливается с представлением о моей родине и природе», - напишет он о себе в рассказе «Свидание с детством».

«Чувство родины» было самым важным, что поддерживало его в тяжелые моменты жизни, когда одна за другой умирали его дочери, когда слепота заставила его перейти от жизни, полной движения, к неподвижности и жестокой темноте. Не случайно один из ближайших друзей писателя, А.Твардовский, называл его «настоящим человеческим человеком», а К.Федин, друживший с ним с конца 20-х годов, в одном из писем признавался: «Позавидовал тебе: какой ты, старик, русский , как ты умеешь хорошо жить».

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

И. С. СОКОЛОВ-МИКИТОВ

Шестьдесят лет активной творческой деятельности в бурном XX столетии, полном стольких событий и потрясений, – таков итог жизни замечательного советского писателя Ивана Сергеевича Соколова-Микитова.

Детство его прошло на Смоленщине, с ее милой, истинно русской природой. В те времена в деревне еще сохранялся старинный быт и уклад. Первыми впечатлениями мальчика были праздничные гулянья, деревенские ярмарки. Именно тогда сросся он с родной землей, с ее бессмертной красотой.

Когда Ване исполнилось десять лет, его отдали в реальное училище. К сожалению, это заведение отличалось казенщиной, и учение шло плохо. Весной запахи пробудившейся зелени неудержимо влекли мальчика за Днепр, на его берега, покрывавшиеся нежной дымкой распустившейся листвы.

Из пятого класса училища Соколов-Микитов был исключен «по подозрению в принадлежности к ученическим революционным организациям». Поступить с «волчьим билетом» куда-либо было невозможно. Единственным учебным заведением, где не требовалось свидетельства о благонадежности, оказались петербургские частные сельскохозяйственные курсы, куда через год он смог попасть, хотя, как признавался писатель, большого влечения к сельскому хозяйству он не испытывал, как, впрочем, и не испытывал он никогда влечения к оседлости, собственности, домоседству…

Скучные курсовые занятия вскоре оказались не по душе Соколову-Микитову – человеку с беспокойным, неусидчивым характером. Устроившись в Ревеле (ныне Таллин) на пароход торгового флота, он в течение нескольких лет скитался по белу свету. Видел многие города и страны, побывал в европейских, азиатских и африканских портах, близко сошелся с трудовыми людьми.

Первая мировая война застала Соколова-Микитова на чужбине. С большим трудом добрался он из Греции на родину, а потом ушел добровольцем на фронт, летал на первом русском бомбардировщике «Илья Муромец», служил в санитарных отрядах.

В Петрограде встретил Октябрьскую революцию, затаив дыхание слушал в Таврическом дворце выступление В. И. Ленина. В редакции «Новой жизни» познакомился с Максимом Горьким и другими писателями. В эти переломные для страны годы Иван Сергеевич становится профессиональным литератором.

Бунин и А. Куприн.

«Теплая земля» – так назвал писатель одну из своих первых книг. И более точное, более емкое название найти было бы трудно! Ведь родная русская земля действительно теплая, потому что она согрета теплом человеческого труда и любви.

Ко времени первых полярных экспедиций относятся рассказы Соколова-Микитова о походах флагманов ледокольного флота «Георгий Седов» и «Малыгин», положивших начало освоению Северного морского пути. На одном из островов Северного Ледовитого океана именем Ивана Сергеевича Соколова-Микитова была названа бухта, где он нашел буек погибшей экспедиции Циглера, судьба которой до того момента была неизвестна.

Несколько зим провел Соколов-Микитов на берегах Каспия, путешествовал по Кольскому и Таймырскому полуостровам, Закавказью, горам Тянь-Шаня, Северному и Мурманскому краям. Он бродил по дремучей тайге, видел степь и знойную пустыню, исколесил все Подмосковье. Каждая такая поездка не только обогащала его новыми мыслями и переживаниями, но и запечатлевалась им в новых произведениях.

Творчество Соколова-Микитова близко и к аксаковской, и к тургеневской, и к бунинской манере. Однако в его произведениях есть свой особый мир: не стороннее наблюдательство, а живое общение с окружающей жизнью.

Об Иване Сергеевиче в энциклопедии написано: «Русский советский писатель, моряк, путешественник, охотник, этнограф». И хотя дальше стоит точка, но список этот можно было бы продолжить: учитель, революционер, солдат, журналист, полярник.

В одной из автобиографических заметок он писал: «Я родился и рос в простой трудовой русской семье, среди лесных просторов Смоленщины, чудесной и очень женственной ее природы. Первые услышанные мною слова – были народные яркие слова, первая музыка, которую я услышал, – народные песни, которыми был некогда вдохновлен композитор Глинка».

В поисках новых изобразительных средств писатель еще в двадцатые годы прошлого века обращается к своеобразному жанру кратких (не коротких, а именно кратких) рассказов, которые он удачно окрестил былицами.

Неискушенному читателю эти былицы могут показаться простыми заметками из записной книжки, сделанными на ходу, на память о поразивших его событиях и характерах.

Лучшие образцы таких кратких невыдуманных рассказов мы уже видели у Л. Толстого, И. Бунина, В. Вересаева, М. Пришвина.

Соколов-Микитов в своих былицах идет не только от литературной традиции, но и от народного творчества, от непосредственности устных рассказов.

Для его былиц «Рыжие и вороные», «Себе на гроб», «Страшный карлик», «Разженихи» и других характерна необычайная емкость и меткость речи. Даже в так называемых охотничьих рассказах у него на первом плане человек. Здесь он продолжает лучшие традиции С. Аксакова и И. Тургенева.

Читая небольшие рассказы Соколова-Микитова про смоленские места («На речке Невестнице») или про птичьи зимовья на юге страны («Ленкорань»), невольно проникаешься возвышенными ощущениями и мыслями, чувство восхищения родной природой переходит в нечто другое, более благородное, – в чувство патриотизма.

«Творчество его, имея истоком малую родину (то есть Смоленщину), принадлежит большой Родине, нашей великой земле с ее необъятными просторами, неисчислимыми богатствами и разнообразной красотой – от севера до юга, от Балтики до Тихоокеанского побережья», – говорил о Соколове-Микитове А. Твардовский.

Не все люди способны чувствовать и понимать природу в органической связи с человеческим настроением, а просто и мудро живописать природу могут лишь немногие. Столь редким даром обладал Соколов-Микитов. Эту любовь к природе и к людям, живущим с ней в дружбе, он умел передать и совсем юному своему читателю. Нашей дошкольной и школьной детворе давно полюбились его книжки: «Кузовок», «Домик в лесу», «Лисьи увертки»… А как живописны его рассказы об охоте: «На глухарином току», «Натяге», «Первая охота» и другие. Читаешь их, и кажется, что ты сам стоишь на лесной опушке и, затаив дыхание, следишь за величественным полетом вальдшнепа или в ранний, предрассветный час прислушиваешься к загадочной и волшебной песне глухаря…

Писательница Ольга Форш говорила: «Читаешь Микитова и ждешь: вот-вот застучит над головой дятел или выскочит зайчишка из-под стола; как это у него здорово, по-настоящему рассказано!»

Творчество Соколова-Микитова автобиографично, но не в том смысле, что он писал только о себе, а потому, что рассказывал всегда и обо всем как очевидец и участник тех или иных событий. Это придает его произведениям яркую убедительность и ту документальную достоверность, которые так привлекают читателя.

«Мне посчастливилось сблизиться с Иваном Сергеевичем в ранние годы его литературной работы, – вспоминал К. Федин. – Это было вскоре после Гражданской войны. На протяжении полувека он настолько посвящал меня в свою жизнь, что мне иногда кажется – она стала моей.

Он никогда не задавался целью написать подробно свою биографию. Но он из тех редких художников, жизнь которых как бы сложила собою все, что им написано».

Калерия Жехова

НА РОДНОЙ ЗЕМЛЕ

Восход солнца

Еще в раннем детстве доводилось мне любоваться восходом солнца. Весенним ранним утром, в праздничный день, мать иногда будила меня, на руках подносила к окну:

– Посмотри, как солнце играет!

За стволами старых лип огромный пылающий шар поднимался над проснувшейся землею. Казалось, он раздувался, сиял радостным светом, играл, улыбался. Детская душа моя ликовала. На всю жизнь запомнилось мне лицо матери, освещенное лучами восходящего солнца.

В зрелом возрасте много раз наблюдал я восход солнца. Я встречал его в лесу, когда перед рассветом проходит вверху над макушками предутренний ветер, одна за другою гаснут в небе чистые звезды, четче и четче обозначаются на посветлевшем небе черные вершины. На траве лежит роса. Множеством блесток сверкает растянутая в лесу паутина. Чист и прозрачен воздух. Росистым утром, смолою пахнет в густом лесу.

Видел восход солнца над родными полями, над зеленеющим, покрытым росою лугом, над серебряной гладью реки. В прохладном зеркале воды отражаются побледневшие утренние звезды, тонкий серп месяца. На востоке разгорается заря, и вода кажется розовой. Как бы в парной легкой дымке под пение бесчисленных птиц поднимается над землею солнце. Точно живое дыхание земли, легкий золотистый туман стелется над полями, над недвижной лентой реки. Все выше поднимается солнце. Прохладная прозрачная роса на лугах сияет алмазной россыпью.

Наблюдал появление солнца в морозное зимнее утро, когда нестерпимо сияли глубокие снега, рассыпался с деревьев легкий морозный иней. Любовался восходом в высоких горах Тянь-Шаня и Кавказа, покрытых сверкающими ледниками.

Особенно хорош восход солнца над океаном. Будучи моряком, стоя на вахте, много раз наблюдал я, как восходящее солнце меняет свой цвет: то раздувается пылающим шаром, то закрывается туманом или далекими облаками. И все вокруг внезапно меняется. Иными кажутся далекие берега, гребни набегающих волн. Изменяется цвет самого неба, золотисто-голубым шатром покрывающего бескрайнее море. Пена на гребнях волн кажется золотою. Золотыми кажутся летящие за кормою чайки. Алым золотом отсвечивают мачты, блестит крашеный борт корабля. Стоишь, бывало, на вахте на носу парохода, несказанной радостью наполняется сердце. Рождается новый день! Сколько встреч и приключений сулит он молодому счастливому моряку!

Жители больших городов редко любуются восходом солнца. Высокие каменные громады городских домов закрывают горизонт. Даже сельские жители просыпают короткий час восхода солнца, начало дня. Но в живом мире природы все пробуждается. На опушках леса, над озаренной водою громко поют соловьи. Взвиваются с полей в небо, исчезая в лучах рассвета, легкие жаворонки. Радостно кукуют кукушки, свистят дрозды.

Только моряки, охотники – люди, тесно связанные с матерью-землею, знают радость торжественного солнечного восхода, когда на земле пробуждается жизнь.

Друзья мои читатели, очень советую вам полюбоваться восходом солнца, чистой ранней утренней зарею. Вы почувствуете, как свежей радостью наполняется ваше сердце. В природе нет ничего прелестнее раннего утра, утренней ранней зари, когда материнским дыханием дышит земля и жизнь пробуждается.

Русская зима

Хороши, чисты русские снежные зимы. Глубокие сверкают на солнце сугробы. Скрылись подо льдом большие и малые реки. В морозное тихое утро над крышами деревенских домов столбами поднимается в небо дым. Под снежной шубой, набирая силу, отдыхает земля.

Тихи и светлы зимние ночи. Обливая снега тонким светом, сияет луна. В лунном свете мерцают поля, вершины деревьев. Хорошо видна накатанная зимняя дорога. Темны тени в лесу. Крепок зимний ночной мороз, потрескивают в лесу стволы деревьев. Высокие звезды рассыпаны по небу. Ярко светит Большая Медведица с ясной Полярной звездою, указывающей на север. От края до края протянулся по небу Млечный Путь – загадочная небесная дорога. В Млечном Пути распростер свои крылья Лебедь – большое созвездие.

Что-то фантастическое, сказочное есть в лунной зимней ночи. Вспоминаются пушкинские стихи, гоголевские рассказы, Толстой, Бунин. Кому приходилось ездить лунной ночью по зимним проселочным дорогам, наверное, вспомнит свои впечатления.

А как хороши зимний рассвет, утренняя заря, когда покрытые снегом поля, пригорки освещают золотые лучи восходящего солнца и заблестит, засверкает ослепительная белизна! Необыкновенны русская зима, яркие зимние дни, лунные светлые ночи!

Некогда бродили по снежным полям и дорогам голодные волки; пробегали, оставляя на снегу тонкие цепочки следов, лисицы, разыскивая спрятавшихся под снегом мышей. Даже днем можно было увидеть в поле мышкующую лисицу. Неся над снегом пушистый хвост, пробегала она по полям и перелескам, острым слухом чуяла спрятавшихся под снегом мышей.

Чудесны зимние солнечные дни. Раздолье лыжникам, бегущим на легких лыжах по скользкому снегу. Я не любил проторенных лыжниками лыжней. Возле такой лыжни, где цепочкой бежит человек за человеком, трудно увидеть зверя или лесную птицу. На лыжах я один уходил в лес. Лыжи ходко, почти неслышно скользят по нетронутому снегу. В высокое небо возносят сосны свои кудрявые побелевшие вершины. На зеленых колючих ветвях развесистых елей лежит белый снег. Под тяжестью инея в дугу согнулись молодые высокие березки. Темные муравьиные кучи покрыты снегом. В них зимуют черные муравьи.

Полон жизни зимний, казалось бы, мертвый лес.

Вот простучал на сухом дереве дятел. Неся в клюве шишку, пестрым платочком перелетел на другое место – к своей «кузнице», устроенной в развилине старого пня, ловко вправил шишку в свой верстак и стал долбить клювом. Во все стороны полетели смолистые чешуйки. Вокруг пня валяется много расклеванных шишек. С дерева на дерево перепрыгнула шустрая белочка. Большая белая снежная шапка упала с дерева, рассыпалась снежной пылью.

На краю леса можно увидеть сидящих на березах черных тетеревов. Зимою они кормятся почками берез. Бродя по снегу, собирают черные ягоды можжевельника. Крестообразными следами тетеревиных лап исписана между кустами поверхность снега. В студеные зимние дни тетерева, падая с берез, зарываются в снег, в глубокие лунки. Счастливому лыжнику иногда удается поднять спрятавшихся в снежных лунках тетеревов. Один за другим в алмазной снежной пыли вылетают птицы из глубокого снега. Остановишься, любуясь дивным зрелищем.

Много чудес можно увидеть в зимнем спящем лесу. С шумом пролетит рябчик или поднимется тяжелый глухарь. Всю зиму глухари кормятся на молодых соснах жесткой хвоей. Возятся под снегом лесные мыши. Спят под корнями деревьев ежи. Бегают по деревьям, гоняясь за белками, злые куницы. Стайка красногрудых веселых клестов, роняя снежную навись, с приятным свистом расселась на покрытых смолистыми шишками ветвях ели. Стоишь и любуешься, как быстро и ловко теребят они тяжелые шишки, добывая из них семена. От дерева к дереву тянется легкий следок белки. Цепляясь за сучья, сверху сорвалась, упала к ногам обглоданная шишка. Подняв голову, вижу, как закачалась, освободившись от тяжести, ветка, как перемахнула, затаилась в густой вершине проворная лесная проказница. Где-то в дремучем лесу спят в своих берлогах почти непробудным сном медведи. Чем сильнее мороз, тем крепче спит медведь. Бродят в осиннике рогатые лоси.

Затейливой грамотой звериных и птичьих следов исписана поверхность глубоких сугробов. Ночью здесь пробегал жировавший в осиннике заяц-беляк, оставил на снегу круглые орешки помета. Зайцы-русаки ночами бегают по полям, откапывают хлебную озимь, оставляют на снегу путаные следы. Нет-нет да и присядет на задние лапы, подняв уши, слушает далекий лай собак. Под утро зайцы скрываются в лесу. Они сдваивают и страивают свои следы, делают длинные смётки, ложатся где-нибудь под кустом или еловой ветвью, головой к своему следу. Трудно увидеть залегшего в снегу зайца: он первый замечает человека и быстро убегает.

Возле деревень и старинных парков видишь раздувшихся краснозобых снегирей, а у самых домов попискивают шустрые смелые синички. Случается, что в морозный день синицы залетают в открытые форточки или в сени домов. Я приручал залетавших в мой маленький домик синиц, и они быстро в нем обживались.

С дерева на дерево перелетают оставшиеся зимовать вороны. Бабьими голосами перекликаются сероголовые галки. Вот под самое окно прилетел, уселся на дереве поползень, удивительная птица, умеющая ползать по стволу вниз головой. Иногда поползень подобно синицам залетает в открытую форточку. Если не шевелиться, не пугать его, он влетит на кухню, будет подбирать хлебные крошки. Птицам голодно зимою. Они добывают корм в щелях древесной коры. Снегири питаются семенами зазимовавших над снегом растений, ягодами шиповника, держатся возле хлебных сараев.

Кажется, подо льдом застыла, спит река. Но на льду у лунок сидят рыболовы. Им не страшны мороз, холодный, пронизывающий ветер. У заядлых рыболовов стынут от холода руки, но на крючок попадаются мелкие окуни. Зимою мечут икру налимы. Они охотятся на задремавших рыбок. Искусные рыболовы ловят зимою налимов в расставленные верши и норота?, еловыми ветвями загораживают реку. Ловят налимов зимой и на крючки, на приманку. В Новгородской области я знал старого рыболова, приносившего мне каждый день живых налимов. Вкусна налимья уха и печенка. Но мало, к сожалению, осталось в загрязненных реках налимов, любящих чистую воду.

А как хороши зимою покрытые льдом и снегом лесные озерки, застывшие малые реки, в которых продолжается невидимая глазу жизнь! Хороши зимою осиновые деревья с тончайшим кружевом своих голых ветвей на фоне темного елового леса. Кое-где краснеют в лесу на рябине зазимовавшие ягоды, висят яркие гроздья калины.

Март в лесу

В богатствах календаря русской природы март числится первым месяцем весны, радостным праздником света. Уже кончился холодный, вьюжный февраль – «кривые дороги», как называют его в народе. По народному меткому слову, еще «зима зубы показывает». В первых числах марта нередко возвращаются морозы. Но все длиннее дни, раньше и раньше восходит над снежной сверкающей пеленой весеннее яркое солнце. В лесах и на поле нетронуто лежат глубокие сугробы. Выйдешь на лыжах – такая засверкает вокруг нестерпимая белизна!

По-весеннему пахнет воздух. Отбрасывая на снег лиловые тени, недвижно стоят в лесу деревья. Прозрачно и чисто небо с высокими легкими облаками. Под темными елями ноздреватый снег обсыпан опавшей хвоей. Чуткое ухо ловит первые знакомые звуки весны. Вот почти над самой головой послышалась звонкая барабанная трель. Нет, это не скрип старого дерева, как обычно думают городские неопытные люди, оказавшись в лесу ранней весной. Это, выбрав сухое звонкое дерево, по-весеннему барабанит лесной музыкант – пестрый дятел. Если прислушаться хорошенько, непременно услышишь: там и там в лесу, ближе и дальше, как бы перекликаясь, торжественно звучат барабаны. Так барабанщики-дятлы приветствуют приход весны.

Вот, прогретая лучами мартовского солнца, сама собой свалилась с макушки дерева, рассыпалась снежною пылью тяжелая белая шапка. И, точно живая, долго колышется, как бы машет рукой, зеленая ветка, освобожденная от зимних оков. Стайка клестов-еловиков, весело пересвистываясь, широким красно-брусничным ожерельем рассыпалась по увешанным шишками вершинам елей. Лишь немногие наблюдательные люди знают, что эти веселые, общительные птички всю зиму проводят в хвойных лесах. В самую лютую стужу они искусно устраивают в густых сучьях теплые гнезда, выводят и выкармливают птенцов. Опершись на лыжные палки, долго любуешься, как шустрые птички своими кривыми клювами теребят шишки, выбирая из них семена, как, кружась в воздухе, тихо сыплются на снег легкие шелушинки.

Почти невидной и неслышной жизнью, доступной лишь зоркому глазу и чуткому уху, живет в эту пору едва пробудившийся лес. Вот, уронив обгрызенную шишку, взвершилась на дерево легкая белка. Прыгая с сучка на сучок, над самым сугробом уже по-весеннему тенькают синички. Мелькнув за стволами деревьев, неслышно пролетит и исчезнет рыжеватая сойка. Вспорхнет, прогремит и скроется в глубине лесного заросшего оврага пугливый рябчик.

Освещенные лучами солнца, высятся бронзовые стволы сосен, в самое небо вознося свои раскидистые вершины. В тончайшее кружево сплелись зеленоватые ветки голых осин. Пахнет озоном, смолою, багульником, жесткие вечнозеленые ветки которого уже показались из распавшегося сугроба у пригретого мартовским солнцем высокого пня.

Празднично, чисто в освещенном лесу. Яркие пятна света лежат на ветвях, на стволах деревьев, на слежавшихся плотных сугробах. Скользя на лыжах, выйдешь, бывало, на солнечную, сверкающую, окруженную березовым лесом поляну. Нежданно-негаданно, почти из-под самых ног, в алмазной снежной пыли начинают вырываться из лунок тетерева. Все утро кормились они на развесистых, усыпанных почками березах. Один за другим вылетают отдыхавшие в снегу краснобровые черные косачи, желтовато-серые самки-тетерки.

В ясные дни по утрам уже можно услышать первое весеннее бормотание токующих косачей. В морозном воздухе далеко слышны их гулкие голоса. Но еще не скоро начнется настоящий весенний ток. Это лишь пробуют силы, точат оружие закованные в черные латы краснобровые бойцы.