Сочинение на тему Рассказ «Стланик» В. Т
Лучше умереть стоя, чем жить на коленях.
Рассказ “Стланик” был написан русским писателем Варламом Тихоновичем Шаламовым в пятидесятых годах нашего столетия, во время его проживания в Калинин кой области, и относится к циклу “Колымские рассказы”. Как и многие другие писатели того времени, Вар лам Тихонович стал жертвой тоталитаризма. Бесконечные ссылки, золотые прииски, таежные командировки, больничные койки... В 1949 году на Колыме он впервые начал записывать свои произведения. В документально-философской прозе Шаламов выразил весь многострадальный опыт сверхчеловеческих испытаний в сталинских лагерях строгого режима. Голод, холод, побои и унижения прекратились лишь после того, как в 1956 году писатель был реабилитирован. Но это событие, увы, не было концом всех перенесенных страданий. Как писателя, автора множества глубокомысленных произведений, его ожидало самое страшное: бойкот со стороны различных литературных изданий, полное игнорирование творчества. Рассказы Шаламова не печатались. Мотивировалось это тем, что в них не хватало энтузиазма, лишь один абстрактный гуманизм. Но как мог человек, столько претерпевший от этого режима, возносить ему дифирамбы? Несмотря на то что его рассказы постоянно возвращались редакцией, он продолжал писать. Тяжелейшее состояние здоровья не позволяло делать это самому, поэтому он диктовал свои стихи, воспоминания. Лишь по прошествии пяти лет с момента смерти писателя, в 1987 году, были опубликованы первые его работы: произведения из колымских тетрадей. Среди них - рецензируемый мною рассказ.
Стланик - таежное дерево, родственник кедра, растущее, благодаря своей неприхотливости, на горных склонах, цепляясь корнями за камни. Примечательно оно тем, что способно реагировать на условия окружающей среды. В предчувствии похолодания или выпадания снега оно прижимается к поверхности, расстилается. Это буквальный смысл рассказа, его тема. Но мне кажется, что это дерево для Шаламова не только предсказатель погоды. Он пишет, что стланик - единственное вечнозеленое дерево в этих северных краях, дерево надежд. Сильный, упрямый, неприхотливый, он подобен человеку, оставшемуся один на один в борьбе со стихией. Летом, когда другие растения пытаются процвести как можно быстрее, обгоняя в этом друг друга, стланик, наоборот, незаметен. Он непоколебимый идеолог борьбы, охваченный теплым веянием лета, не поддается соблазну и не изменяет своим принципам. Он постоянно насторожен и готов принести себя в жертву стихии. Разве не похоже это на людей? Вспомните, каким унижениям был подвергнут Борис Пастернак? А чуть позже, уже, казалось бы, совсем в другое время, издевательства над Андреем Дмитриевичем Сахаровым? Да, эти люди выстояли, хотя и были непоняты большинством и отвергнуты. Но многие другие ломались под гнетом тоталитарного строя. Были ли они неверны своим идеалам или просто слишком доверчивы? Может, и вправду они отцвели и оставили после себя лишь вымерший, холодный лес?
Шаламов писал о стланике как о слишком доверчивом дереве: стоит только развести близ него костер, как он тут же поднимает свои пушистые зеленые ветви. Костер погаснет, и стланик, огорченный обманом, опустится, занесенный снегом. По словам автора, чувства человека не так утонченны. Но, несмотря на это, люди слишком часто остаются обманутыми. Если дерево после этого способно вернуться к обыденной жизни, то человек - редко. Появление костра в жизни кедрача можно сравнить, по моему мнению, с периодом хрущевской “оттепели”. Сколько людей тогда стали жертвами обмана, предательства!
Как писал Шаламов, у человека всего пять чувств. Да, может быть, их и недостаточно для того, чтобы распознавать перемены, происходящие вокруг, но их вполне хватит для того, чтобы проникнуться теми тысячами, которые овладевали писателем. Прочитав рассказ, я понял, какое значение имеет для человека надежда, вера в лучшее. Подобно ростку, вечнозеленому дереву, пробивающемуся сквозь вьюгу и стужу к солнечному свету, надежда в человеческом сознании заставляет его верить, отстаивать свои идеалы. Недаром говорят, что она умирает последней. Кроме того, меня не покидала мысль о непомерном мужестве как одинокого таежного дерева, так и многих людей, борющихся за справедливость. Рецензия - исследование, содержащее критическую оценку. Мой бунтарский характер конечно же мог бы помочь мне в критике, но только тогда, когда я с чем-то не согласен. В этом на первый взгляд абстрактном произведении содержится столько скрытого смысла и различных доводов, с которыми я просто не могу спорить, что мне остается только полностью разделить свое мнение с автором. Если же критика бывает положительной, то рецензия мне удалась. И напоследок хочу сказать, что было бы замечательно, если бы огонь в душе каждого борца за справедливость горел так же жарко и ярко, как и дрова из замечательного таежного дерева.
Лучше умереть стоя, чем жить на коленях.
Рассказ «Стланик» был написан русским писателем Варламом Тихоновичем Шаламовым в пятидесятых годах нашего столетия, во время его проживания в Калининской области, и относится к циклу «Колымские рассказы». Как и многие другие писатели того времени, Варлам Тихонович стал жертвой тоталитаризма. Бесконечные ссылки, золотые прииски, таежные командировки, больничные койки... В 1949 году на Колыме он впервые начал записы- рать свои произведения. В документально-философской прозе Ша- ламов выразил весь многострадальный опыт сверхчеловеческих испытаний в сталинских лагерях строгого режима. Голод, холод, побои и унижения прекратились лишь после того, как в 1956 году писатель был реабилитирован. Но это событие, увы, не было концом всех перенесенных страданий. Как писателя, автора множества глубокомысленных произведений, его ожидало самое страшное: бойкот со стороны различных литературных изданий, полное игнорирование творчества. Рассказы Шаламова не печатались. Мотивировалось это тем, что в них не хватало энтузиазма, лишь один абстрактный гуманизм. Но как мог человек, столько претерпевший от этого режима, возносить ему дифирамбы? Несмотря на то что его рассказы постоянно возвращались редакцией, он продолжал писать. Тяжелейшее состояние здоровья не позволяло делать это самому, поэтому он диктовал свои стихи, воспоминания. Лишь по прошествии пяти лет с момента смерти писателя, в 1987 году, были опубликованы первые его работы: произведения из колымских тетрадей. Среди них - рецензируемый мною рассказ.
Стланик - таежное дерево, родственник кедра, растущее, благодаря своей неприхотливости, на горных склонах, цепляясь корнями за камни. Примечательно оно тем, что способно реагировать на условия окружающей среды. В предчувствии похолодания или выпадания снега оно прижимается к поверхности, расстилается. Это буквальный смысл рассказа, его тема. Но мне кажется, что это дерево для Шаламова не только предсказатель погоды. Он пишет, что стланик - единственное вечнозеленое дерево в этих северных краях, дерево надежд. Сильный, упрямый, неприхотливый, он подобен человеку, оставшемуся один на один в борьбе со стихией. Летом, когда другие растения пытаются процвести как можно быстрее, обгоняя в этом друг друга, стланик, наоборот, незаметен. Он непоколебимый идеолог борьбы, охваченный теплым веянием лета, не поддается соблазну и не изменяет своим принципам. Он постоянно насторожен и готов принести себя в жертву стихии. Разве не похоже это на людей? Вспомните, каким унижениям был подвергнут Борис Пастернак? А чуть позже, уже, казалось бы, совсем в другое время, издевательства над Андреем Дмитриевичем Сахаровым? Да, эти люди выстояли, хотя и были непоняты большинством и отвергнуты. Но многие другие ломались под гнетом тоталитарного строя. Были ли они неверны своим идеалам или просто слишком доверчивы? Может, и вправду они отцвели и оставили после себя лишь вымерший, холодный лес?
Шаламов писал о стланике как о слишком доверчивом дереве: стоит только развести близ него костер, как он тут же поднимает свои пушистые зеленые ветви. Костер погаснет, и стланик, огорченный обманом, опустится, занесенный снегом. По словам автора, чувства человека не так утонченны. Но, несмотря на это, люди слишком часто остаются обманутыми. Если дерево после этого способно вернуться к обыденной жизни, то человек - редко. Появление костра в жизни кедрача можно сравнить, по моему мнению, с периодом хрущевской «оттепели». Сколько людей тогда стали жертвами обмана, предательства!
Как писал Шаламов, у человека всего пять чувств. Да, может быть, их и недостаточно для того, чтобы распознавать перемены, происходящие вокруг, но их вполне хватит для того, чтобы проникнуться теми тысячами, которые овладевали писателем. Прочи- тав рассказ, я понял, какое значение имеет для человека надежда, вера в лучшее. Подобно ростку, вечнозеленому дереву, пробивающемуся сквозь вьюгу и стужу к солнечному свету, надежда в чело- веческом сознании заставляет его верить, отстаивать свои идеалы. Недаром говорят, что она умирает последней. Кроме того, меня не покидала мысль о непомерном мужестве как одинокого таежного дерева, так и многих людей, борющихся за справедливость.
Рецензия - исследование, содержащее критическую оценку. Мой бунтарский характер конечно же мог бы помочь мне в критике, но только тогда, когда я с чем-то не согласен. В этом на первый взгляд абстрактном произведении содержится столько скрытого смысла и различных доводов, с которыми я просто не могу спорить, что мне остается только полностью разделить свое мнение с автором. Если же критика бывает положительной, то рецензия мне удалась. И напоследок хочу сказать, что было бы замечательно, если бы огонь в душе каждого борца за справедливость горел так же жарко и ярко, как и дрова из замечательного таежного дерева.
ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ХУДОЖЕСТВЕННОГО КОНЦЕПТА СПАНИК (НА МАТЕРИАЛЕ «КОЛЫМСКИХ РАССКАЗОВ»
И «КОЛЫМСКИХ ТЕТРАДЕЙ» В.Т. ШАЛАМОВА)
Образ дерева - один из главных образов концеп-тосферы творчества В. Т. Шаламова. Среди деревьев, описанных в поэтических и прозаических произведениях автора, особое место занимает спутник, поскольку художественный образ данного дерева не является традиционным для русской литературы, подобно образам яблони, березы, клена, ивы, топот, лиственницы, сосны и других деревьев. Об этом свидетельствует отсутствие описания данного образа в исследовании М. Н. Эпштейна , посвященном системе пейзажных образов в русской поэзии, и в «Словаре поэтических образов» Н. В. Павлович . Новизну темы сознавал и сам автор, писавший в комментарии к стихотворению «Стланик»: « «Стланик» - одно из главных моих стихотворений, как по «техническим достоинствам», так и удаче в новизне темы, в находке, а также сущности моего понимания взаимоотношений человека, природы и искусства. У меня есть и рассказ с этим названием <.. >» .
Данная статья посвящена лингвокультурологическому анализу художественного концепта стланик, представленного в «Колымских рассказах» (рассказы «Кант» и «Стланик») и в «Колымских тетрадях» (стихотворение «Стланик»). Анализ проводится на основе методики, предложенной В. А. Масловой в учебном пособии «Поэт и культура: концеп-тосфера Марины Цветаевой» .
С целью определения места данного концепта в языковой картине мира и языковом сознании нации мы обращаемся к лингвистическим и энциклопедическим словарям. Из лингвистических словарей русского языка («Этимологический словарь русского языка» М. Фасмера , «Толковый словарь живого великорусского языка» В.И. Даля , МАС и «Русский семантический словарь» под общей редакцией Н.Ю. Шведовой ) мы получаем следующую информацию о происхождении и значении слова стланик:
1. Общее значение (растение).
2. Группа растений (дерево или кустарник).
3. Места произрастания (горные местности, тундра).
4. Условия произрастания (косвенное указание на неблагоприятные условия: «растущий выше лесной полосы, бедно и уродливо» ).
5. Способ произрастания (стелется по земле). Способ произрастания мотивирует название растения, имеющее прозрачную внутреннюю форму, помогающую созданию художественного образа.
6. Высота растения (низкорослый, «в колено вышиной» ).
7. Виды растения (лиственный и хвойный; например, березовый, кедровый, сосновый, еловый и др.).
В энциклопедических источниках («Словарь ботанических терминов» под общей редакцией И.А. Дудки , «Большая энциклопедия» в 62-х томах , научно-популярная брошюра «Кедровый стланик. Биология и использование» Б.А. Тихомирова и С.А. Пивник ) отражены следующие характеристики стлаников, в том числе кедрового стланика:
1. Общее значение (растение).
2. Группа растений (среднее между деревом и кустарником).
3. Места произрастания (лесотундра, высокогорье, Сибирь, Дальний Восток, Сахалин, Камчатка).
4. Условия произрастания (неблагоприятные из-за низких температур, сильных ветров, неглубокого снежного покрова).
5. Способ произрастания (стелется по земле, имеет угнетенную форму).
6. Высота растения (низкорослые, приземистые, кедровый стланик не выше 5 метров).
7. Виды растения (лиственные и хвойные; например, ель, лиственница, пихта, бук, рябина, можжевельник и др.; кедровый стланик - самостоятельный вид).
8. Продолжительность жизни (долгоживущие, до тысячи лет и более; косвенное указание на продолжительность жизни кедрового стланика - наиболее богатые урожаи орехов дает в возрасте от 60 до 100 лет).
9. Природное значение кедрового стланика (заросли кедрового стланика образуют растительный покров, защищающий почву от вредных внешних воздействий; лесные звери и птицы питаются семенами кедрового стланика).
10. Хозяйственное значение кедрового стланика (семена (орехи), хвоя, древесина кедрового стланика используются в разных отраслях хозяйства).
11. Свойство кедрового стланика (полегание ветвей при низких температурах, обусловленное особенностями строения древесины верхней и нижней сторон ветвей).
На фоне «универсальных, общечеловеческих знаний», представленных в лингвистических и энциклопедических словарях, отчетливее проявляют-
Вестник ЮУрГУ, № 8(80), 2007
ся «уникальные, самобытные, порой парадоксальные представления автора» художественного произведения. Помня о том, что каждое литературное произведение воплощает «частный вариант концептуализации мира» , попытаемся выявить индивидуально-авторские смыслы, заложенные Шаламовым в концепт стланик.Ка формирование данных смыслов существенное, а может быть и решающее, влияние оказал тот факт, что стланик мы видим глазами каторжанина, человека, невинно осужденного, обреченного на невыносимо тяжелый труд в условиях страшного голода, холода, побоев и издевательств со стороны блатарей и лагерного начальства. Каким же предстает стланик в восприятии арестанта?
Это единственное северное дерево, которое остается живым, зеленым даже зимой, когда все остальные деревья и кустарники, так буйно зеленевшие и цветшие летом «умирают», исчезают. «И только одно дерево было всегда зелено, всегда живо - стланик, вечнозеленый кедрач» . Эта«веч-нозеленость» стланика придает ему символическое значение. В восприятии человека, промороженного тайгой до самой глубины, для которого тепло, приносимое весной, означает возможность выжить, стланик становится «деревом надежд». «Стланик - дерево надежд, единственное на Крайнем Севере вечнозеленое дерево. Среди белого блеска снега матово-зеленые хвойные его лапы говорят о юге, о тепле, о жизни» . «Шуршит изумрудной одеждой // Над белой пустыней земной. // И крепнут людские надежды // На скорую встречу с весной» .
Обратим внимание на то, как описывает Шала-мов пробуждающий в людях надежды, зеленеющий стланик: «И вот среди этой унылой весны, безжалостной зимы, ярко и ослепительно зеленея, сверкал стланик» .«Но осень близка, и вот уже сыплется желтая мелкая хвоя, оголяя лиственницы, палевая трава свертывается и сохнет, лес пустеет, и тогда далеко видно, как среди бледно-желтой травы и серого мха горят среди леса огромные зеленые факелы стланика» . «Земля еще в замети снежной, // Сияет и лоснится лед, // А стланик зеленый и свежий // Уже из-под снега встает <.. .> Шуршит изумрудной одеждой // Над белой пустыней земной» . Слова зеленея, зеленые, зеленый, изумрудной, встречающиеся в данных фрагментах, подчеркивают «живой» цвет дерева, выделяющий его на фоне бледно-желтого, серого, белого цветов окружающей природы. Слова ярко, ослепительно, сверкал, горят, факелы описывают стланик как источник света и тепла, подчеркивая его символическое значение.
Стланик умеет предсказывать погоду. При приближении тепла он поднимается, протягивает свои ветви к небу, а в преддверии холода - ложится на землю. «Это был предсказатель погоды. За два-три
дня до первого снега, когда днем было еще по-осеннему жарко и безоблачно и о близкой зиме никому не хотелось думать, стланик вдруг растягивал по земле свои огромные, двухсаженные лапы, легко сгибал свой прямой черный ствол толщиной кулака в два и ложился плашмя на землю. Проходил день, другой, появлялось облачко, а к вечеру задувала метель и падал снег, А если поздней осенью собирались снеговые низкие тучи, дул холодный ветер, но стланик не ложился - можно было быть твердо уверенным, что снег не выпадет. В конце марта, в апреле, когда весной еще и не пахло и воздух был по-зимнему разрежен и сух, стланик вдруг поднимался, стряхивая снег со своей зеленой, чуть рыжеватой одежды. Через день-два менялся ветер, теплые струи воздуха приносили весну» .
Этой необычайной чувствительностью стланик отличается не только от других северных деревьев, но и от человека, чьи «ощущения слишком грубы, восприятия слишком просты» . «И вот среди снежной бескрайней белизны, среди полной безнадежности вдруг встает стланик. Он стряхивает снег, распрямляется во весь рост, поднимает к небу свою зеленую, обледенелую, чуть рыжеватую хвою. Он слышит неуловимый нами зов весны и, веря в нее, встает раньше всех на Севере. Зима кончилась» .В то же время человек ощущает свое родство со стлаником: и дерево, и человек жаждут тепла, поскольку тепло и для дерева, растущего в неблагоприятных условиях, и для заключенного, работающего без еды и теплой одежды в золотых забоях, означает необходимое условие выживания. «Он в землю вцепился руками, // Он ищет хоть каплю тепла. // И тычется в стынущий камень / / Почти неживая игла» . «А в конце зимы, когда снег еще покрывает землю трехметровым слоем, когда в ущельях метели утрамбовали плотный, поддающийся только железу снег, люди тщетно ищут признаков весны в природе, хотя по календарю весне пора уж прийти». Шала-мов наделяет стланик человеческими чувствами и переживаниями: так же, как человек, стланик испытывает горе и.муку, находясь во власти северной зимы, холода, льда. «И черные, грязные руки // Он к небу протянет - туда, // Где не было горя и муки, // Мертвящего грозного льда». (Ср.: «Не дождусь тепла-погоды // В ледяном саду» .) По мнению Е.А. Шкловского, «здесь есть чувство единой судьбы, единой участи - природы и человека, чувство, во многом определяющее отношение Шаламова к природе в его поэзии» , Так же, как человек, стланик способен обмануться, приняв тепло костра за тепло приближающейся весны. В каждом из рассматриваемых нами произведений есть фрагмент, посвященный описанию «легковерности» стланика. «Бывало и такое: разведешь с утра костер пожарче, чтобы в обед было где согреть ноги и руки, заложишь побольше дров и уходишь на ра-
Филология
боту. Через два-три часа из-под снега протягивает ветви стланик и расправляется потихоньку, думая, что пришла весна. Еще не успел костер погаснуть, как стланик снова ложился в снег» . «Бывает и другое: костер. Стланик слишком легковерен. Он так не любит зиму, что готов верить теплу костра. Если зимой, рядом с согнувшимся, скрюченным по-зимнему кустом стланика развести костер - стланик встанет. Костер погаснет - и разочарованный кедрач, плача от обиды, снова согнется и ляжет на старое место. И его занесет снегом» . «Но если костер ты разложишь, // На миг ты отгонишь мороз, - // Обманутый огненной ложью, // Во весь распрямляется рост. // Он плачет, узнав об обмане, // Над гаснущим нашим костром, / / Светящимся в белом тумане, // В морозном тумане лесном. // И, капли стряхнув, точно слезы, // В бес-крайность земной белизны, // Он, снова сраженный морозом, // Под снег заползет - до весны» , Как отмечает Е.А. Шкловский, «у автора «Колымских тетрадей» мы имеем дело не просто с перенесением человеческих свойств на природу, не просто с ее очеловечением. Это не только поэтическое сближение двух миров, но их взаимопроникновение, их редкостная слитность, когда одно просвечивает сквозь другое» .
Если в стихотворении описываются только две рассмотренные выше характеристики стланика («предсказатель погоды», «дерево надежд»), то в рассказах автор характеризует дерево и с других сторон. В этом проявляется отличие поэтической и прозаической составляющих творчества Шаламова: «с.. > жажда веры в человека сильнее выразилась в поэзии Шаламова, нежели в его прозе, жестко поставленной под контроль реальности. Само поэтическое чувство как бы подразумевает, включает в себя веру в некий высший порядок, в целесообразность мироустройства и причастность к нему человека. Оно мифологично в глубинной своей сущности» . Заключенный, чьими глазами мы видим стланик, подмечает в нем то, что является для него жизненно важным. В жестоких условиях голода и холода, которые большинство людей не могли вынести, важным оказывается то, что кедровый стланик-плодовое дерево, дающее орехи, и то, что его древесина, сгорая, отдает много тепла. «К тому же на нем росли орехи - мелкие кедровые орехи. Это лакомство делили между собой люди, кедровки, медведи, белки и бурундуки» . «Мне стланик представлялся всегда наиболее поэтичным русским деревом, получше, чем прославленные плакучая ива, чинара, кипарис. И дрова из стланика жарче»» [ 14, с. 140]. Последний фрагмент является примером характерного для Шаламова «соединения поэтического и прозаического», представляющего собой «не только прием, а суть жизни, бытия» .
законы, создавшие адские условия жизни для других людей, превратили хвою стланика в «дополнительное средство лагерного воздействия». Ослабевшим в золотом забое каторжанам давали кант - «легкую временную работу», посылали «щипать стланик». «Легкой» эта работа могла показаться лишь по сравнению с работой в забое. «В ушах звенело, и отмороженные в начале зимы пальцы рук давно уже ныли знакомой тупой болью. Я драл иглы, ломал целые ветки на куски, не обдирая коры, и заталкивал добычу в мешок. Но мешок никак не хотел наполняться. Уже целая гора ободранных веток, похожих на обмытые кости, поднялась около костра, а мешок все раздувался и раздувался и принимал новые охапки стланика» , Из заготовленной таким образом хвои на витаминном комбинате «варили темно-желтый густой и вязкий экстракт». Витамин С, содержащийся в свежей хвое и сохраняющийся в водных настоях, не мог сохраниться в экстракте, поскольку хвоя подвергалась продолжительной варке. Однако авторы московской инструкции этого не учли и распорядились считать экстракт лекарственным, противоцинготным средством, обязательным в рационе каждого заключенного. «Этот экстракт нас заставляли пить или есть (кто как сумеет) перед каждым обедом. <...> Без стопки этого лекарства в столовых нельзя было получить обед - за этим строго следили. Цинга была повсеместно, и стланик был единственным средством от цинги, одобренным медициной. Вера все превозмогает, и, хотя впоследствии была доказана полная несостоятельность этого «препарата» как противоцинготного средства и от него отказались, а витаминный комбинат закрыли, в наше время люди пили эту вонючую дрянь, отплевывались и выздоравливали от цинги. Или не выздоравливали. Или не пили и выздоравливали» . Таким образом, до тех пор, пока между стлаником и арестантом не было посредника в лице лагерного начальства, дерево представлялось человеку носителем положительных качеств (предсказатель погоды, дающий надежду; источник пищи и тепла). С появлением такого посредника дерево стало восприниматься как источник страданий (боль, причиняемая рукам при заготовке сухих игл; испорченные хвойным экстрактом обед и ужин), что отразилось в выборе оценочной лексики: горькой иронией окрашено в устах арестанта определение хвои как «драгоценного сырья»; резко отрицательная оценка содержится в таких определениях экстракта, как «вонючая дрянь» «непередаваемо противного вкуса» . Действительно, «символ имеет текучий, вариативно-множественный разброс обозначаемых смыслов». В этом Е.В. Волкова видит черту, объединяющую прозу и поэзию Шаламова: «<...> конкретное слово-понятие, пластический образ природного или бытового плана <.. .> не прикреплен к символизируемому смыслу, хотя и вбирает то канони-
Вестник ЮУрГУ, № 8(80), 2007
ческое значение, которое сложилось в культуре и в человеческой памяти» .
И все же стланик, наряду с лиственницей и сосной, остается любимым северным деревом Шала-мова: «Из всех северных деревьев я больше других любил стланик, кедрач» . Лучшее доказательство этой любви - в создании концептуального образа стланика, занявшего важное место не только в концептосфере творчества В.Т. Шаламова, но и в концептосфере русской культуры в целом.
Литература
1. Эпштейн, М.Н. «Природа, мир, тайник вселенной...»: система пейзажных образов в русской поэзии: науч.-попул. / М. Н. Эпштейн. -■ М.: Высш. шк., 1990, -303 с.
2. Павлович, Н.В. Словарь поэтических образов: в 2 т. / Н.В. Павлович. - М. : Эдиториал УРСС, 1999, -Т. 1. -848 с.; Т. 2.- 896 с.
3. Шаламов, В.Т. Собрание сочинений: в 4 т. / В.Т. Шаламов. - М. : Худож. лит.; Вагриус, 1998.
Т. 3, -526 с.
4. Маслова, В.А. Поэт и культура: концептосфе-ра Марины Цветаевой: учебное пособие / В.А. Маслова. - М. : Флинта; Наука, 2004. - 256 с.
5. Фасмер, М. Этимологический словарь русского языка: в 4 т. / М. Фасмер. - 2-е изд., стер. - М.: Прогресс, 1987. - Т. 3. - 832 с.
6. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. / В.И. Даль. - М. : ТЕРРА, 1994,-Т. 4, -688 с.
7. Словарь русского языка: в 4 т. / под ред. А.П. Евгеньевой. - 4-е изд., стер. - М. : Рус. яз.; Полиграфресурсы, 1999. - Т. 4. - 800 с.
8. Русский семантический словарь. Толковый словарь, систематизированный по классам слов и значений / под общ. ред. Н.Ю. Шведовой. - М. : Азбуковник, 1998. - Т. 1. - 807 с.
9. Словарь ботанических терминов / под общ. ред. И,А. Дудки. - Киев: Наук, думка, 1984. - 308 с.
10. Большая энциклопедия: в 62 томах. - М. : Терра, 2006. - Т. 48. - 592 с.
11. Тихомиров, Б.А. Кедровый стланик. Биология и использование / Б.А. Тихомиров, С.А. Пивник. - Магадан: Магаданское кн. изд-во, 1961. - 37 с.
12. Бабенко, Л.Г. Филологический анализ текста. Основы теории, принципы и аспекты анализа: учебник для вузов. / Л.Г. Бабенко. - М. : Академический Проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2004. - 464 с.
13. Шаламов, В.Т. Кант /В.Т. Шаламов /У Собрание сочинений: в 4 т. - М. : Худож. лит., 1998. - Т. 1, -С. 30-34.
14. Шаламов, В.Т. Стланик / В.Т. Шаламов // Собрание сочинений: в 4 т. -М.: Худож. лит., 1998.
Т. 1, - С. 139-140.
15. Шкловский, Е.А. Варлам Шаламов / Е.А. Шкловский. - М. : Знание, 1991. - 64 с.
16. Волкова, Е.В. Варлам Шаламов: поединок слова с абсурдом / Е.В. Волкова // Вопросы литературы. - 1997. - № 6. - С. 3-35.
Главная тема, главный сюжет шаламовского жизнеописания, всех книг его ’’Колымских рассказов” — это поиск ответа на вопрос: может ли человек выстоять в экстремальных условиях и остаться человеком? Какова цена и каков смысл жизни, если ты уже побывал ”по ту сто-рону”? Раскрывая свое понимание этой проблемы, Варлам Шаламов помогает читателю точнее понять авторскую концепцию, активно применяя принцип контраста.
Способность ’’быть совмещенным в едином материале противоре-чием, взаимоотражением разных величин, судеб, характеров, и в то же время представлять некое целое” — одно из устойчивых свойств художественной мысли. Ломоносов называл это ’’сопряжени-ем далековатых идей”, П.Палиевский — ’’мышлением с помощью жи-вого противоречия”.
Противоречия коренятся внутри материала и из него извлека-ются. Но из всей их сложности, из хитроумно переплетенных самой жизнью нитей, писатель вычленяет некую доминанту, движущий эмоциональный нерв, и именно его делает содержанием произведения искусства, основанного на данном материале.
И парадокс, и контраст, так обильно используемые Шаламовым, способствуют наиболее активному эмоциональному восприятию про-изведения искусства. И в целом ”от того, насколько сильна в худож-нике способность совмещать разнородное, несовместимое, во многом зависит образность, свежесть, новизна его произведений” .
Шаламов заставляет читателя содрогнуться, вспоминая лейте-нанта танковых войск Свечникова (’’Домино”), который на прииске ’’был уличен в том, что ел мясо человеческих трупов из морга”. Но эффект усилен автором за счет чисто внешнего контраста: людоед этот — ’’нежный розовощекий юноша”, спокойно объясняющий свое пристрастие к ”не жирной, конечно”, человечине!
Или встреча рассказчика с коминтерновским деятелем Шнайде-ром, образованнейшим человеком, знатоком Гете (’’Тифозный каран-тин”). В лагере он — в свите блатарей, в толпе попрошаек. Шнайдер счастлив, что ему доверено чесать пятки главарю блатных Сенечке.
Понимание нравственной деградации, аморальности Свечникова и Шнайдера, жертв ГУЛАГА, достигается не многословными рассуж-дениями, а использованием художественного приема контраста. Та-ким образом, контраст выполняет в структуре произведения искусст-ва и коммуникативную, и содержательную, и художественную функ-ции. Он заставляет обостренно, по-новому увидеть и ощутить окружа-ющий мир.
Шаламов придавал огромное значение композиции своих книг, тщательно выстраивал рассказы в определенной последовательности. Поэтому появление рядом двух контрастирующих по своей художест-венной и эмоциональной сути произведений — не случайность.
Фабульная основа рассказа ’’Шоковая терапия” парадоксальна: врач, призвание и долг которого — помощь нуждающимся, все свои силы и знания направляет на разоблачение зека-симулянта, испыты-вающего ’’ужас перед тем миром, откуда он пришел в больницу и куда он боялся вернуться”. Рассказ наполнен подробным описанием варварских, садистских процедур, проводимых врачами, чтоб не дать измученному, истощенному ’’доходяге” ”вольную”. Следом в книге расположен рассказ ’’Стланик”. Эта лирическая новелла дает чита-телю возможность передохнуть, отойти от ужасов предыдущего рас-сказа. Природа, в отличие от людей, гуманна, щедра и добра.
Сравнение мира природы и мира людей у Шаламова — всегда не в пользу человека. В рассказе ’’Сука Тамара” противопоставлены на-, чальник участка и собака. Начальник ставил подчиненных ему людей в такие условия, что они вынуждены были доносить друг на друга. А рядом — собака, чья ’’твердость нравственная особенно умиляла ви-давших виды и бывавших во всех переплетах жителей поселка”.
В рассказе ’’Медведи” встречаем сходную ситуацию. В условиях ГУЛАГа каждый зека заботится лишь о себе. Встреченный же заклю-ченными медведь ’’явно принимал опасность на себя, ort , самец, жерт-вовал жизнью, чтоб спасти свою подругу, он отвлекал от нее смерть, он прикрывал ее бегство”.
Лагерный мир по сути своей антагонистичен. Отсюда — использо-вание Шаламовым контраста на уровне системы образов.
Герой рассказа ’’Аневризма аорты” врач Зайцев, профессионал и гуманист, противопоставлен аморальному начальнику больницы; в рассказе ’’Потомкок декабриста” постоянно сталкиваются контраст-ные по сути герои: декабрист Михаил Лунин, ’’рыцарь, умница, не-объятных познаний человек, слово которого не расходилось с делом”, и его прямой потомок, безнравственный и эгоистичный Сергей Ми-хайлович Лунин, врач лагерной больницы. Различие героев рассказа ’’Рябоконь” не только внутренне, сущностное, но и внешнее: ’’Огром-ное тело латыша было похоже на утопленника — иссиня-белое, вспух-шее, вздутое от голода... Рябоконь был не похож на утопленника. Ог-ромный, костистый, с иссохшими жилами”. Люди разных жизненных ориентаций столкнулись под конец жизни на общем больничном про-странстве.
”Шерри-бренди”, рассказ о последних днях жизни Осипа Ман-дельштама, весь пронизан противопоставлениями. Поэт умирает, но жизнь снова входит в него, рождая мысли. Он был мертвым, и вновь стал живым. Он думает о творческом бессмертии, перешагнув уже, в сущности, жизненную черту.
Выстраивается диалектически противоречивая цепочка: жизнь — смерть — воскресение — бессмертие — жизнь. Поэт вспоминает, сочи-няет стихи, философствует — и тут же плачет, что хлебная горбушка досталась не ему. Тот, кто только что цитировал Тютчева, ’’кусал хлеб цинготными зубами, десны кровоточили, зубы шатались, но он не чувствовал боли. Изо всех сил он прижимал ко рту, запихивал в рот хлеб, сосал его, рвал, грыз...” Подобная раздвоенность, внутрен-нее несходство, противоречивость свойственны многим героям Шала-мова, оказавшимся в адовых условиях лагеря. Зека часто с удивле-нием вспоминает самого себя — другого, прежнего, вольного.
Страшно читать строки о лагерном коногоне Глебове, прославив-шемся в бараке тем, что ’’месяц назад забыл имя своей жены”. В ’’вольной” жизни Глебов был... профессором философии (рассказ ’’Надгробное слово”).
В рассказе ’’Первый зуб” мы узнаем историю сектанта Петра Зайца — молодого, черноволосого, чернобрового гиганта. Встреченный через некоторое время рвссказчиком ’’хромой, седой старик, кашля-ющий кровью” — это он же.
Подобные контрасты внутри образа, на уровне героя — не только художественный прием. Это и выражение шаламовской убежденно-сти, что нормальный человек не в состоянии противостоять аду ГУ-ЛАГа. Лагерь способен лишь растоптать и уничтожить. В этом, как известно, В.Шаламов расходился с ^Солженицыным, убежденным в возможности остаться человеком и в лагере.
В прозе Шаламова абсурдность гулаговского мира часто проявля-ется и в несоответствии реального положения человека и его офици-ального статуса. Например, в рассказе ’’Тифозный карантин” есть эпизод, когда один из героев добивается почетной и очень выгодной работы... барачного ассенизатора.
Сюжет рассказа ’’Тетя Поля” строится на подобном же контраст-ном несоответствии. Героиня — заключенная, взятая в прислуги на-чальством. Она была рабыней в доме и в то же время ’’негласным ар-битром в ссорах мужа и жены”, ’’человеком, знающим теневые сто-роны дома”. Ей хорошо в рабстве, она благодарна судьбе за подарок. Заболевшую тетю Полю помещают в отдельную палату, из которой предварительно ’’десять полу трупов вытащили в холодный коридор, чтобы освободить место дневальной начальника”. Военные, их жены приезжали к тете Поле в больницу с просьбой замолвить за них сло- вечко. А после смерти ’’всесильная ” тетя Поля заслужила лишь дере-вянную бирку с номером на левую голень, ведь она — просто ’’зека”, рабыня. Вместо одной дневальной придет другая, такая же бесфа-мильная, имеющая за душой лишь номер личного дела. Человеческая личность в условиях лагерного кошмара ничего не стоит.
Уже отмечалось, что использование приема контраста активизи-рует читательское восприятие.
Шаламов, как правило, скуп на подробные, детализированные описания. Когда же они используются, то по большей части являются развернутым противопоставлением.
Чрезвычайно показательно в этом плане описание в рассказе ’’Мой процесс”: ’’Мало есть зрелищ столь выразительных, как постав-ленные рядом краснорожие от спирта, раскормленные, грузные, отя-желевшие от жира фигуры лагерного начальства в блестящих, как солнце, новеньких, вонючих овчинных полушубках, в меховых рас-писных якутских малахаях и рукавицах-”крагах” с ярким узором — и фигуры ’’доходяг”, оборванных ’’фитилей” с ’’дымящимися” клоч-ками ваты изношенных телогреек, ’’доходяг” с одинаковыми гряз-ными костистыми лицами и голодным блеском ввалившихся глаз”.
Гиперболизация, педалирование отрицательно воспринимаемых деталей в облике ’’лагерного начальства” особенно ощутимы в срав-нении с темной, грязной массой ’’доходяг”.
Контраст подобного рода — и в описании яркого, красочного, сол-нечного Владивостока и дождливого, серо-унылого пейзажа бухты На- гаево (’’Причал ада”). Здесь контрастный пейзаж выражает различия во внутреннем состоянии героя — надежда во Владивостоке и ожида-ние смерти в бухте Нагаево.
Интересен пример контрастного описания — в рассказе ’’Марсель Пруст”. Небольшой эпизод: заключенному голландскому коммунисту Фрицу Давиду прислали в посылке из дома бархатные брюки и шел-ковый шарф. Истощенный Фриц Давид умер от голода в этой шикар-ной, но бесполезной в лагере одежде, которую ’’даже на хлеб на при-иске нельзя было променять”. Эту контрастную деталь по силе ее эмоционального воздействия можно сравнить с ужасами в рассказах Ф.Кафки или Э.По. Отличие в том, что Шаламов ничего не выдумал, не сконструировал абсурдный мир, а лишь вспомнил то, чему был свидетелем.
Характеризуя разные способы использования художественного принципа контраста в шаламовских рассказах, уместно рассмотреть его претворение на уровне слова.
Словесные контрасты можно подразделить на две группы. К пер-вой относятся слова, самый смысл которых контрастен, противопо-ставлен и вне контекста, а ко второй — слова, сочетания которых со-здают контраст, парадокс уже в конкретном контексте.
Сначала примеры из первой группы. ’’Тут же везут заключенных чистенькими стройными партиями вверх, в тайгу, и грязной кучей от-бросов — сверху, обратно из тайги” (’’Заговор юристов”). Двойное противопоставление (’’чистый” — ’’грязный”, ’’вверх” — ’’сверху”), усугубленное уменьшительным суффиксом, с одной стороны, и сни-женным словосочетанием ’’куча отбросов” — с другой, создает впе-чатление увиденной наяву картины двух встречных людских потоков.
”Я бросился, то есть поплелся в мастерскую” (’’Почерк”). Явно противоречивые лексические значения здесь равняются друг другу, рассказывая читателю о крайней степени истощения и немощности героя гораздо ярче, чем какое-либо пространное описание. Вообще Шаламов, воссоздавая абсурдный мир ГУЛАГа, часто объединяет, а не противопоставляет антиномичные по своему значению слова и вы-ражения. В нескольких произведениях (в частности, в рассказах ’’Храбрые глаза” и ’’Воскрешение лиственницы”) уравниваются тление, плесень и весна, жизнь и смерть: ”...плесень тоже ка-залась весенней , зеленой , казалась тоже живой , и мертвые стволы исторгали запах жизни . Зеленая плесень ... казалась символом вес-ны . А на самом деле это цвет дряхлости и тленья. Но Колыма зада-вала нам вопросы и потруднее , и сходство жизни и смерти не сму-щало нас ”.
Другой пример сходства контрастного: ’’Графит — это вечность. Высшая твердость, перешедшая в высшую мягкость” (’’Графит”).
Вторая же группа словесных контрастов — оксюмороны, исполь-зование которых рождает новое смысловое качество. ’’Перевернутый” мир лагеря делает возможными такие выражения: ’’сказка, радость одиночества”, ’’темный уютный карцер” и т.п.
Цветовая палитра рассказов Шаламова не очень интенсивна. Ху-дожник скупо раскрашивает мир своих произведений. Было бы чрез-мерным утверждение, что писатель всегда сознательно выбирает ту или иную краску. Он использует цвет и неумышленно, интуитивно. И, как правило, у краски естественная, натуральная функция. На-пример: ’’горы краснели от брусники, чернели от темно-синей голу-бики, ... наливалась желтая крупная водянистая рябина...” (’’Кант”). Но в ряде случаев цвет в рассказах Шаламова несет содержательную и идейную нагрузку, особенно тогда, когда использована контрастная цветовая гамма. Так происходит в рассказе ’’Детские картинки”. Раз-гребая мусорную кучу, рассказчик-заключенный нашел в ней тет-радку с детскими рисунками. Трава на них зеленая, небо синее-синее, солнце алое. Краски чистые, яркие, без полутонов. Типичная палитра детского рисунка Но: ’’Люди и дома... были огорожены желтыми ров-ными заборами, обвитыми черными линиями колючей проволоки”.
Детские впечатления маленького колымчанина упираются в жел-тые заборы и черную колючую проволоку. Шаламов, как всегда, не поучает читателя, не пускается в рассуждения по этому поводу. Столкновение цветов помогает художнику усилить эмоциональное воздействие этого эпизода, донести авторскую мысль о трагедии не только заключенных, но и колымских детей, рано ставших взрослыми.
Художественная форма произведений Шаламова интересна и иными проявлениями парадоксального. Мною замечено противоречие, в основе которого — несоответствие манеры, пафоса, ’’тональности” повествования и сути описываемого. Этот художественный прием адекватен тому шаламовскому лагерному миру, все ценности в кото-ром буквально перевернуты.
Примеров ’’смешения стилей” в рассказах множество. Характерен для художника прием, при котором патетически-возвышенно гово-рится об обыденных событиях и фактах. Например, о приеме пищи. Для зека это отнюдь не рядовое событие дня. Это ритуальное действо, дающее ’’страстное, самозабвенное ощущение” (’’Ночью”).
Поразительно описание завтрака, на котором раздают селедку. Художественное время здесь растянуто до предела, максимально при-ближено к реальному. Писателем подмечены все детали, нюансы этого волнующего события: ’’Пока раздатчик приближался, каждый уже подсчитал, какой именно кусок будет протянут этой равнодуш-ной рукой. Каждый успел уже огорчиться, обрадоваться, приготовить-ся к чуду, достичь края отчаяния, если он ошибся в своих торопливых расчетах” (’’Хлеб”). И вся эта гамма чувств вызвана ожиданием селе-дочного пайка!
Грандиозна и величественна увиденная рассказчиком во сне бан-ка сгущенного молока, сравненная им с ночным небом. ’’Молоко про-сачивалось и текло широкой струей Млечного Пути. И легко доставал я руками до неба и ел густое, сладкое, звездное молоко” (’’Сгущенное молоко”). Не только сравнение, но и инверсия (”и легко доставал я”) помогают здесь созданию торжественного пафоса.
Сходный пример — в рассказе ’’Как это началось”, где догадка о том, что ’’сапожная смазка — это жир, масло, питание”, сравнивается с Архимедовой ’’эврикой”.
Возвышенно и упоительно описание ягод, тронутых первым моро-зом (’’Ягоды”).
Трепет и преклонение в лагере вызывает не только пища, но и огонь, тепло. В описании в рассказе ’’Плотники” — поистине гомеров-ские нотки, пафос священнодействия: ’’Пришедшие стали на колени перед открытой дверцей печки, перед богом огня, одним из первых богов человечества... Они простерли руки к теплу...”
Тенденция к возвышению обыденного, даже низкого, проявляется и в тех рассказах Шаламова, где речь идет о сознательном членовре-дительстве в лагере. Для многих заключенных это было единствен-ной, последней возможностью выжить. Сделать себя калекой совсем непросто. Требовалась длительная подготовка. ’’Камень должен был рухнуть и раздробить мне ногу. И я — навеки инвалид! Эта страстная мечта подлежала расчету... День, час и минута были назначены и пришли” (’’Дождь”).
Начало рассказа ’’Кусок мяса” насыщено возвышенной лексикой; здесь упомянуты Ричард III, Макбет, Клавдий. Титанические страсти шекспировских героев уравнены с чувствами зека Голубева. Он по-жертвовал своим аппендиксом, чтобы избежать каторжного лагеря, чтоб выжить. ”Да, Голубев принес эту кровавую жертву. Кусок мяса вырезан из его тела и брошен к ногам всемогущего бога лагерей. Чтобы умилостивить бога... Жизнь повторяет шекспировские сюжеты чаще, чем мы думаем”.
В рассказах писателя часто контрастирует возвышенное восприя-тие какого-нибудь человека и его истинная сущность, низкий, как правило, статус. Мимолетная встреча с ’’какой-то бывшей или сущей проституткой” позволяет рассказчику рассуждать ”о ее мудрости, о ее великом сердце”, сравнивать ее слова с гетевскими строками о горных вершинах (’’Дождь”). Раздатчик селедочных голов и хвостов воспри-нимается заключенными всемогущим великаном (’’Хлеб”); дежурный врач лагерной больницы уподобляется ’’ангелу в белом халате” (’’Перчатка”). Таким же образом Шаламов показывает читателю ок-ружающий героев лагерный мир Колымы. Описание этого мира часто приподнятое, патетическое, что входит в противоречие с сущностной картиной действительности. ”В этом безмолвии белом я услышал не шум ветра, услышал музыкальную фразу с неба и ясный, мелодичный, звонкий человеческий голос...” (’’Погоня за паровозным дымом”).
В рассказе ’’Лучшая похвала” находим описание звуков в тюрь-ме: ’’Этот особенный звон, да еще грохот дверного замка, запираемого на два оборота, ... да щелканье ключом по медной поясной пряжке... вот три элемента симфонии ’’конкретной” тюремной музыки, кото-рую запоминают на всю жизнь”.
Неприятные металлические звуки тюрьмы сравниваются с соч-ным звучанием симфонического оркестра. Замечу, что приведенные примеры ’’возвышенной” тональности повествования взяты из тех произведений, герой которых или еще не был в страшном лагере (тюрьма и одиночество позитивны для Шаламова), или уже не в нем (рассказчик стал фельдшером). В произведениях же именно о лагер-ном бытии патетике практически места нет. Исключение составляет, пожалуй, рассказ ’’Богданов”. Действие в нем происходит в 1938 г., самом страшном и для Шаламова, и для миллионов других заключен-ных. Случилось так, что уполномоченный НКВД Богданов изорвал в клочья письма жены, от которой рассказчик не имел сведений два страшных колымских года. Чтобы передать свое сильнейшее потрясе-ние, Шаламов, вспоминая этот эпизод, прибегает к несвойственной, в общем-то, ему патетике. Рядовой случай вырастает в истинную чело-веческую трагедию. ”Вот твои письма, фашистская сволочь!” — Богданов разорвал в клочки и бросил в горящую печь письма от моей жены, письма, которые я ждал более двух лет, ждал в крови, в рас-стрелах, в побоях золотых приисков Колымы”.
В своей Колымской эпопее Шаламов использует и противопо-ложный прием. Он состоит в будничном, даже сниженном тоне пове-ствования о фактах и явлениях исключительных, трагических по своим последствиям. Описания эти отмечены эпическим спокойст-вием. ’’Это спокойствие, замедленность, заторможенность — не толь-ко прием, позволяющий нам пристальнее рассмотреть этот запредель-ный мир... Писатель не дает нам отвернуться, не видеть” .
Думается, что эпически спокойное повествование отражает и привычку заключенных к смерти, к жестокости лагерной жизни. К тому, что Е.Шкловский назвал ’’обыденностью агонии” }