Малиновый пеликан. Хромой пеликан Розовый пеликан войнович читать
Чтобы дорисовать картину о себе и своей семье, к вышесказанному добавлю вот что. Мои дети от первого брака, сын Данила и дочь Людмила, выросли и разъехались в разные стороны. Он в Берлине сменил журналистику на бизнес, владеет большой автотранспортной конторой, гоняет фуры в Россию, Белоруссию, Украину и Казахстан и очень неплохо зарабатывает, а дочь вышла замуж за успешного американского адвоката, или, как она говорит, лойера, и живет в городе Лексингтон, штат Кентукки, или, опять же, как они говорят, Кентакки. Теперешняя моя семья – это я, жена Варвара, домработница Шура и, разумеется, Федор. Семигудилов считает, что пса я так назвал из русофобских соображений, потому что, как ему кажется, только человек, который ненавидит русских или презирает, может давать собакам русские человеческие имена. Хотя это глупость несусветная, потому, во-первых, что имя Федор, а также Теодор, греческого происхождения и означает «Божий дар», и потому, во-вторых, что никакие не русофобы, а самые что ни на есть русские люди издавна называли котов Васьками, коз Машками, а кабанов Борьками. А пес получил такое имя, потому что он, как мне кажется, похож на моего двоюродного брата Федьку, который так же толст, добр и курчав и на существование четвероногого тезки не обижается. Федор (не брат, а пес) обладает сверхчутьем на мое приближение. Когда я возвращаюсь из города, он чует это заранее, проявляет заметное беспокойство, если удается, убегает со двора и несется к шлагбауму у въезда в поселок, чтобы встретить меня. Каким-то образом отличает мою машину от других и семенит за ней, виляя куцым хвостом.
– Как он узнает вашу машину? – удивляется Шура.
– По номеру, – отвечаю.
– Да ну! – восклицает она, но, будучи об интеллектуальных способностях Федора высокого мнения, склоняется к тому, чтобы поверить.
Шура оказалась у нас, когда сбежала из тамбовской деревни, где ее всю жизнь били. Сначала за любую провинность и просто для острастки порол ремнем пьяный отец, потом за то, что оказалась бесплодной, кулаками воспитывал муж, тоже пьяный. Время от времени он «зашивался» и не пил, но тогда становился злее и бил еще больше. Шура все терпела, не представляя себе даже, что может просто уйти, но ей повезло: однажды муж ее, пьяный, попал под автобус. Но к этому времени подрос и тоже стал ее поколачивать зачатый по пьянке сынок Валентин, от которого она и сбежала, оставив ему все, что у нее было, включая дом и корову. О сыне она говорить не любит, но мужа вспоминает с ненавистью и благодарит шофера того автобуса, который его задавил.
Появившись у нас, она поначалу вела себя очень робко, боялась задать лишний вопрос и показать, что чего-то не знает. Первым ее заданием было приготовить нам с женой завтрак. Накануне вечером Варвара велела ей сварить два яйца в мешочек. Утром мы встали, завтрака нет, нас встречает Шура, растерянная, и сообщает, что всю кухню обшарила, но мешочков нигде не нашла.
В конце концов она у нас прижилась, отмякла, но от старых страхов долго не могла избавиться. Бывало, я просто позову ее: «Шура!» – она вздрагивает, смотрит на меня, и я вижу в глазах ее страх, Боится, что что-то сделала не так и сейчас будет физически наказана. Иногда, впрочем, боится не зря. Однажды, войдя к себе в кабинет, я застал ее за тем, что она, встав на стул, мокрой половой тряпкой пыталась протереть висевшую над моим столом картину Поленова «Заросший пруд», не оригинал, конечно, но очень хорошую.
– Ты что делаешь?! – закричал я.
Она медленно сползла на пол, бледная, глядела на меня обреченно, и губы ее тряслись.
Годы спустя, уже больше ко мне привыкнув, она призналась, что думала, что я ее буду бить.
Шура живет у нас уже больше шести лет. Мы ей выделили комнатку на втором этаже с отдельным туалетом и душем. Там она поставила себе тумбочку с настольной лампой. На тумбочке у нее иконка, на стене литография – какой-то замок и пруд с лебедями. Мы отдали ей старый телевизор, она смотрит его в свободное время. Ее любимые передачи прежде были «Модный приговор» и «Давай поженимся», но с недавнего времени она стала проявлять интерес и к политическим ток-шоу, которые смотрит, но отношения к ним как будто не выражает. Вообще она тиха, неразговорчива, аккуратна. Личной жизни у нее, кажется, никакой нет. Ходит гулять с Федором. С некоторых пор стала посещать церковь. Ее отец был, как выяснилось, членом КПСС и даже секретарем совхозного парткома, но тайком сам крестился и крестил детей, что не мешало ему по-прежнему много пить и истязать своих близких.
Я с Шурой борюсь, потому что она всегда пытается навести у меня свой порядок, переставляет мои вещи, в мое отсутствие складывает мои бумаги так, что потом я не могу разобраться, где что, и отучить ее от этого нет никакой возможности.
Прежняя наша домработница Антонина постоянно вмешивалась в наши с женой разговоры. О чем бы мы ни говорили – о жизни, политике, экономике, литературе, обо всем она имела свое мнение, которое, впрочем, всегда совпадало с моим. Эта же никогда не вмешивается, только слушает, как мы обсуждаем какую-нибудь книгу, фильм, театральную постановку, телевизионную передачу, перемываем косточки знакомым, ругаем власть или ругаемся сами. Слушает, иногда усмехается какой-то своей мысли, но в разговор не вступает.
Я вообще думал, что она ни о чем своего мнения не имеет, но однажды, заглянув в ее коморку, увидел у нее на тумбочке рядом с иконкой, изображающей Божью матерь с младенцем, стоит такого же размера фотопортрет Перлигоса. Естественно, я не удержался, спросил, откуда, мол, и зачем.
– А что, нельзя? – спросила она.
– Да пожалуйста, но зачем он тебе?
– Но он же хороший.
– А чем он хорош?
– За Россию болеет.
В другой раз я увидел у нее на тумбочке книжку Гарольда Евсеева, известного нашего «патриота», «Истоки российского жидо-масонства». Когда я спросил, кто дал ей эту дрянь, она сказала: Семигудилов.
Мне это не понравилось, и я сказал Варваре, что домработницу пора поменять.
Но Варвара стала решительно на защиту Шуры, убеждая меня, что она просто дура, но честная дура. Антонина у нас слегка подворовывала, а эта пока ни в чем таком не замечена. Свои обязанности выполняет, в доме всегда чисто, окна вымыты, белье выстирано, обед приготовлен, а ее взгляды не имеют никакого значения, тем более что на самом деле никаких взглядов у нее нет.
Как относиться к тому, что происходит в мире сейчас? Или в любое другое время? Можно выбирать любую точку зрения, только не факт, что найдешь тех, кто тебя поймет. У всех свое мнение, кто-то осуждает действия политиков, да и вообще структуру общества, кто-то принимает, а кому-то до этого и дела нет. Владимир Войнович выражает свой взгляд через книгу «Малиновый пеликан». Конечно, стоит учитывать, что это художественное произведение, и писатель гиперболизирует некоторые понятия, однако так еще больше видна его идея.
В книге идет речь о человеке, которого укусил клещ. И вот он совершает путешествие в машине скорой помощи, встречая на своем пути разных людей. Через эти образы писатель и отражает разные характеры и черты, присущие человеку. Здесь и национальные различия, и социальные, и отдельные типажи людей. Ярко прослеживается тема политики, здесь даже можно угадать представителей современной власти, настолько хорошо сохранены образы. И, конечно, четко видно отношение автора ко всему происходящему. Впрочем, досталось не только политикам, но всем, кто приближен к ним, тем, кто поддерживает или осуждает. То есть в книге не то чтобы критикуется власть, а просто представляются черты народа в виде отдельных личностей и общества в целом.
Когда читаешь книгу, может возникнуть ощущение, что автор резко меняет тему, но это позволяет встрепенуться читателю и по-новому посмотреть на сюжет. Он говорит о постоянно актуальной проблеме государства и маленького человека, отражая свое мировоззрение. Здесь много иронии и сарказма, и если одного посмешат нелепицы и глупое поведение людей, то другого заставят загрустить, ведь это реалии нашего времени, да и любого другого тоже, если судить по темам, часто затрагиваемым в литературе.
На нашем сайте вы можете скачать книгу "Малиновый пеликан" Войнович Владимир Николаевич бесплатно и без регистрации в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине.
Жил-был один маленький мальчик. Ему было четыре года. Он жил с мамой и ходил в детский сад. Там он играл с детьми, немного шалил, пил тёплое молоко и был всегда веселым. В детском саду воспитательница читала ребятам книжки и учила их собирать конструктор из кубиков. И вот однажды мальчик забрался на горку во дворе детского сада, да вдруг упал. Упал вниз с горки. Как это случилось, никто не понял. То ли его кто-то толкнул случайно, то ли он сам потерял равновесие, но только он упал с горки на землю. А дальше он уже ничего не помнил.
Когда он очнулся, он был в больнице и ноги его не шевелились.
– Мама! Посмотри, где мои ножки, – попросил он. Ноги были, но он их не чувствовал. Ходить он больше не мог. Врачи сказали, что он останется инвалидом. Шанс на излечение был, но очень маленький. Мама ночевала в больнице и кормила мальчика, а он лежал на кровати, отвернувшись к стене и больше не улыбался. Однажды вечером он попросил:
– Мама, почитай мне книгу про Полину и пеликана!
– Полину и пеликана? Я такой книги не знаю.
– Ну пожалуйста, почитай!
Мама не знала, что делать. Она ответила:
– Спи, сынуля! Завтра я постараюсь найти книгу про Полину и пеликана.
На следующий день мама пошла в детский сал, куда ходил мальчик до болезни, и спросила, есть ли там такая книга про Полину и пеликана.
Нет, мы про такую книгу никогда не слышали, – сказала воспитательница.
– Мы читаем истории про Кота в сапогах, про Винни Пуха, а про Полину и пеликана мы никогда не читали.
Тогда мама вернулась в больницу к сыну и спросила:
– А кто тебе рассказал эту историю?
Сын ответил:
– Я не помню, но эта история очень важная! Расскажи мне про Полину и пеликана, и я выздоровею!
Мама чуть не заплакала.
– Ну, хорошо, закрывай глаза и я расскажу тебе историю про девочку Полину и пеликана, слушай.
– Да, розового пеликана, точно!
И мама стала рассказывать сыну историю, которую она придумывала прямо на ходу. Она и не заметила, как сын уснул. На следующее утро в палату к мальчику пришел доктор с медсестрой, делавшие обход больных.
– Смотрите, у него пальчики на ногах стали двигаться! Чудо какое!
А мама заулыбалась. Вечером мальчик опять попросил маму:
– Расскажи мне новую историю про девочку Полину.
И мама опять стала придумывать новую историю. А мальчик опять крепко уснул, так и не дослушав, чем же история закончилась. На следующее утро он смог уже немного приподнять свою ногу. Мама просто засветилась.
– Помогает! История про Полину помогает!
И она решила записать те истории, которые она рассказывала мальчику, в тетрадку, которую она всегда носила с собой. А вечером мальчик попросил её рассказать новую историю про девочку Полину. Он спросил:
– А почему Полина жила только с мамой? Где был её папа?
Мама ответила, после раздумий:
– Я точно не знаю, почему, но я знаю точно, что мама Полину очень любила. Очень.
– Ну слушай теперь, – и она стала рассказывать новую историю про девочку Полину.
Так продолжалось до тех пор, пока мальчик совсем не выздоровел. Его выписали из больницы, и все врачи говорили, что произошло чудо. А мама думала, что, может, эти истории о девочке Полине помогли её сыну выздороветь. Она переписала все истории в тетрадку, переплела их в книжку и решила подарить эту книгу детской больнице.
Теперь эти истории читают по вечерам в больнице детям, которые туда попадают, и дети выздоравливают – кто медленнее, кто быстрее, но обязательно выздоравливают.
Теперь эти истории – твои! Читай их медленно, с улыбкой, и пусть твои малыши всегда будут здоровы!!!
Книга посвящается маленькому мальчику Владику, его маме и всем детям мира.
Полина и Пеликан
Полина лежала в своей кроватке, в розовой ночной рубашке с кружевами и обнимала плюшевого пеликана. Он был её самой любимой игрушкой. Розовый плюшевый пеликан. Хотя он был довольно большим и занимал много места в постели, Полина с ним не расставалась. Полине было четыре года. У нее были длинные, шоколадного цвета волосы с кудряшками на концах и шоколадного цвета большие круглые глаза с пушистыми ресницами. Все звали Полину «маленькой принцессой».
Теперь она лежала в кровати в обнимку с пеликанам и ждала того волшебного момента, когда сон унесет её и плюшевого пеликана в чудесную страну, где Полина превращалась то в кошку, то в воина, то в принцессу. Она зажмурила глаза покрепче, и через минуту её путешествие началось.
Она оказалась на берегу большого пруда. Полина слышала кваканье лягушек и трещание какой-то птицы. Полина посмотрела в неподвижное зеркало пруда. Там она увидела свое отражение – это был розовый пеликан.
– Ага, – подумала девочка.
– Теперь я стала пеликаном, розовым пеликаном.
Она попробовала открыть свои крупные, с розоватым подпалом крылья. Они были большими и довольно тяжелыми. Глаза её стали во сне маленькими, а нос сильно выдавался вперед. Под носом висела большая сетка для ловли рыбы.
Полина-пеликан зашла в меткий пруд по грудь, открыла свой большой нос и зачерпнула туда воды из пруда. Нос закрылся, а вода стала выливаться через маленькие отверстия в сетке, висевшей под носом. Во рту, или скорее в носу, Полина почувствовала щекотание и трепыхание. Там лежала маленькая рыбка и лягушка. Полина ловко запрокинула голову, и и её легкая добыча перекатилась в пеликаний живот. Полина восхитилась: теперь она теперь сама могла добывать себе еду! «И маму не надо спрашивать! Лови себе лягушек и рыбок – вот здорово!» Она даже открыла свои крылья опять и похлопала ими.
Вдруг ей захотелось полетать. Она не знала, как, но решила попробовать. Она раскрыла крылья и стала что есть сил отталкиваться перепончатыми ногами от воды. Сначала ничего не получалась, и она несколько раз пыталась хоть чуть подняться над поверхностью пруда, но падала вниз опять и опять. Тут внезапно задул боковой ветер, и она стала легко и без усилий подниматься вверх.
Александр Аннин
Хромой пеликан
В баре было шумно и накурено, сизый косматый дым нежно обвивал зеркальный шар, медленно вращавшийся под потолком.
Они, как обычно, играли здесь в покер под водочку. По маленькой играли.
Бывший атташе советского посольства во Франции Валентин Николаевич Мокеев с трепетом, листик за листиком, открывал полученный «стос». Он поднес ладонь к самым глазам, и теперь по миллиметру сдвигал пластиковые карты, обнажая лишь маркировку в левом верхнем углу.
Трое других игроков, сидевших за столиком, уже оценили свой расклад и теперь выжидающе смотрели на Мокеева. Самый молодой при этом то и дело переводил нетерпеливый взгляд на литровую бутылку водки – по договоренности, наливать разрешалось только после очередного круга.
– Ну и стос! – досадливо скривился Валентин Николаевич.
Партнеры не придали никакого значения недовольному восклицанию бывшего дипломата:
Мокеев произносил эти ритуальные слова после каждой сдачи. Независимо от того, сильную карту получил или слабую.
На сей раз Мокеев не кривил душой. Две семерки, тройка, десятка, король. Жидковато для предстоящей рубки с тремя противниками. У какого-нибудь хмыря обязательно сложится или фульгент, или стрит. Вот если играть в покер один на один, тогда и с такой картой появляется шанс на успех.
– Прикупайте, Валентин Николаевич, – поощрительно кивнул Мокееву директор местного зоопарка Пряслов. – Или вы пас?
Экс-атташе небрежно сбросил три карты, оставив две семерки. «Семь – хорошее число, счастливое, – подогревал себя Мокеев. – Чувствую, сейчас…»
В противоположном углу бара завязалось выяснение отношений: двое приличных на вид посетителей с грохотом опрокинули свои стулья и теперь стояли лицом к лицу, намертво схватив друг друга за воротники рубашек. К ним уже спешил мускулистый официант.
Мокеев снял с толстой колоды три листика, снова принялся медленно их натягивать, всякий раз обмирая, когда в левом верхнем углу показывался черный или красный символ. Есть!
Сердце Владимира Николаевича сладостно заколотилось. Еще одна! Три семерки – вожделенное, счастливое для игрока число. Скорее, правда, когда речь идет об «одноруких бандитах» или рубке в «очко», а не о покере.
И все-таки это знак свыше. Его нельзя игнорировать, иначе сегодня вообще не повезет. И потому со своими семерками Мокеев будет сражаться до конца – то есть пока хватит денег. А надо, так и в долг можно сыграть.
Бывший дипломат мысленно перекрестился и тут же вспомнил о сыне. «Ах, если бы Генка молился за меня, за мою удачу! Без нее даже самый талантливый игрок обречен на провал. Но не станет Генка молиться, ведь картежников Церковь испокон веков осуждает».
Мокеев зорко следил за партнерами. Молодой аспирант областного университета Рябинин ожесточенно сменил все пять листов, а толстый, страдающий одышкой детский шахматный тренер по прозвищу Яба прикупил одну карту. Дымил наставник будущих Каспаровых немилосердно, отчего и говорил сиплым, простуженным басом. Собственно, больше ничего мужского в Ябе не усматривалось: жидкие длинные пряди белесых волос, мощные жировые складки на груди и талии, рыхлое, бледное лицо придавали облику тренера что-то женоподобное. В общем, какое-то бесполое, бесцветное существо.
– Ваше слово, Валентин Николаевич, – бесцветным голосом произнес Пряслов.
– Так вы же еще не прикупали, Борис Ильич, – сощурился аспирант Рябинин.
– Я при своих, – чуть раздраженно бросил директор зоопарка. – Могли бы и не привлекать к этому всеобщее внимание!
«Значит, блефует, – удовлетворенно подумал Мокеев. – Слишком нарочито дает понять, что у него играют все пять листов».
– Сотня, – сказал экс-атташе, весело блестя глазами на Пряслова.
Блефовать мы тоже обучены, любезный Борис Ильич…
– Я бы пободался, конечно, – затянул свою извечную песню Яба. – Но лучше в другой раз.
Как говорится, кто умеет ждать, тот получает все.
И грязно выругался. Матерился тренер через два слова на третье – видимо, таким незатейливым способом Яба рассчитывал придать себе мужское достоинство. При этом он так часто говорил «Я бы…», что из-за этой своей привычки и получил столь неблагозвучное прозвище.
Аспирант медлил, теребя нижнюю губу.
– Отвечаю, – наконец сказал он и кинул мятую купюру на середину стола.
Все смотрели на Пряслова.
– Сто и пятьсот сверху, – жестко провозгласил Борис Ильич, и две купюры аккуратно легли в банк.
«Точно блефует! – торжествовал Мокеев. – Хочет ошеломить таким резвым стартом».
Аспирант «отвалился». Понятно, в кармане – вошь на аркане. Финансы поют романсы…
Теперь бывший атташе и директор зоопарка сражались один на один.
– Еще пятьсот.
– Тысяча.
За соседним столом оживленно щебетали трое финнов. Они пили «Хейнекен» из высоких банок. Туристы? Или приехали на авиационный завод? Шут их разберет. Впрочем, последний свой самолет завод выпустил четыре года назад. Значит, туристы. В этом старинном губернском городе есть что посмотреть.
Мокеев уже давно нигде не работал и жил исключительно на карточные доходы. Валентин Николаевич был одним из немногих здешних профессиональных игроков. Все знали, что Мокеев никогда не позволяет себе мухлевать, и потому бывший дипломат пользовался неизменным уважением и даже кредитом среди многочисленных партнеров по игре.
Когда на кону скопилось немногим более четырех тысяч рублей, Пряслов объявил, что соперники вскрывают карты.
– Ну, что там у вас, Валентин Николаевич? – напряженно спросил Пряслов, и Мокеев почувствовал смутную тревогу.
Он выложил своих семерок «чинно в ряд» и забарабанил пальцами по столу.
– Не пляшете, господин атташе, – облегченно вздохнул директор зоопарка. – Позвольте предъявить: каре!
У Мокеева зарябило в глазах при виде четырех разноцветных валетов. Пряслов неторопливо складывал деньги в стопочку.
– Елки-палки! – взорвался Мокеев. – И вы с такой фишкой ухитрились не раздеть меня догола? Трусливый вы все-таки человек, Борис Ильич. И как только таким, как вы, удача прет…
Да в Париже с такой картой я мультимиллионером стал бы!
– Так что ж вы не в Париже-то, а? – прозвучал злобный голос Рябинина. – Что ж вы тут с нами сидите-то, в этой глубокой российской заднице? Малые Козлюки, Большие Уздюли…
Аспирант с юных лет тяжко страдал из-за того, что его угораздило появиться на свет в этом среднерусском областном центре, который по воле злосчастной судьбы не выпускал способного математика из своих тисков.
– Одним словом, Мухосранск! – хохотнул напрочь лишенный фантазии Яба. – А я бы на вашем месте, Борис Ильич, прикупил одну карточку. Вдруг джокер пришел бы?
– А зачем? – меланхолично пожал плечами Пряслов, засовывая деньги в толстый бумажник.
…В половине второго ночи я разбудил и позвал на помощь Варвару, жену. Говорю: давай, помогай, вытаскивай. Она ничего подобного в жизни не делала и по телевизору в медицинской передаче доктора Голышевой ей не показывали. Взяла пинцет, надела очки, руки дрожат, как будто ей предстоит не удаление мелкого насекомого, а полостная операция. Притом что она не только медицинского образования не имеет, но от капли крови, взятой на анализ из пальца, падает в обморок. Так вот она тыкала, тыкала в эту тварь пинцетом, потом я сам в нее тыкал, а она как была там, так и осталась, хотя, надеюсь, мы ей какие-то неудобства все-таки причинили. Вроде тех мужиков из анекдота, которые по просьбе соседки пытались зарезать свинью и в конце концов зарезать не зарезали, но отлупили от души.
Подняли с постели Шуру, но она и вовсе. Как глянула, так руки воздела:
— Не-не-не.
Я спрашиваю;
— Что не-не-не?
— Я его боюся.
— Кого его?
— Да этого. — Она, не опуская рук, глазами мне на него указывает.
Я говорю ей:
— Да чего ж ты его боишься? Ты ж в деревне жила, курам небось головы рубила?
— Курам, — соглашается, — рубила. — А это ж не курица, это же это…
А что «это» — сформулировать не может, но ясно, что-то ужасное.
После Шуры проснулся спавший в прихожей на коврике Федор и вошел в комнату, широко зевая и покачивая лохматой головой. Внимательно нас всех оглядел, не понимая, чем вызван столь поздний переполох, ничего не понял, вспрыгнул на диван, вытянулся во всю длину, положил морду на передние лапы и стал ожидать, что будет дальше. Федор — это наш эрдельтерьер, недавно отметивший свое шестилетие.
Отстранив женщин от дела, я сам взялся за пинцет, но опять действовал неловко и ничего не добился, разве что вмял насекомое в себя еще глубже, чем оно сидело до этого. Пока я трудился, Варвара набралась смелости и разбудила по телефону знакомого доктора. Тот, зевая в трубку, сказал, что раз мы этого клеща сразу не вытащили, дальнейшее можно доверить только специалистам. Потому что если неспециалист оставит во мне хотя бы мелкую часть этой пакости, от нее можно ожидать самых печальных последствий, вплоть до упомянутых выше. А дело происходит в ночь с субботы на воскресенье. Это у нас с Варварой всегда такое везенье: все неприятности случаются именно в ночь с субботы на воскресенье, когда никто нигде не работает, а знакомые врачи выключают свои мобильные телефоны и пьют: терапевты — принесенный с работы спирт, а хирурги — подаренный пациентами французский коньяк. Варвара говорит, надо вызывать «Скорую». Я попробовал возразить, но потом согласился условно, предполагая, что «Скорая» из-за клеща не поедет, но может дать полезный совет. Обычно, сколько я слышал, эта самая «Скорая», прежде чем выедет, задаст вам сто вопросов по делу и бессмысленных, что болит, где и как, холодеют ли ноги, синеют ли руки и сколько больному лет, в том смысле, что, может, пожил и хватит, стоит ли ради него зря жечь бензин, да и на пенсии государство уже перетратилось.
… Если, как утверждает статистика, средняя продолжительность жизни в нашей стране 64 года, то несправедливо кому бы то ни было слишком превышать этот предел. Да, конечно, я работал, что-то делал полезное или вредное (это как посмотреть), но сколько же государству можно со мной расплачиваться?! Так что, если предположить, что «Скорая помощь» соблюдает государственный интерес, ей лучше не торопиться. Однако и молодость не причина, чтоб поспешать. К моему соседу, тридцатилетнему бизнесмену Кольке Федякину, когда у него случился инсульт, не ехали, потому что он взывал о помощи заплетавшимся языком, и фельдшер, принимавший звонок, посоветовал не хулиганить, проспаться, а утречком выпить рассолу. А он утречком советом не воспользовался, потому что мертвые рассол не пьют. А дяде Федякина Борису Евсеевичу, когда он лежал с сердечным приступом, предлагали: прежде, чем зря беспокоить занятых людей, принять валидол или нитроглицерин, положить на грудь грелку, наклеить горчичники, попарить ноги. А тут Варвара набрала 03, и там, к моему удивлению, лишних вопросов задавать не стали и возражать не потрудились. Не прошло и получаса, как машина с крестами на влажных боках, огласив окрестности завыванием сирены и осветив их синими всполохами, влетела во двор. Сам факт, что она так скоро прикатила, убедил меня в том, что те, кто послал машину, считают дело заслуживающим ее посылания. На пороге появилась молодая белокурая женщина в голубой куртке с надписью на спине «Cкорая помощь» и молодой человек, высокий, с короткой стрижкой и бессмысленно-иронической улыбкой на плоском лице.
— Ой,— сказала женщина, — какой у вас красавец! — и потрепала по холке доверчиво подошедшего к ней Федора. — Нечего сказать, хорош. И сразу готов дружить. Чует, что от меня собакой пахнет?
И прежде, чем поинтересоваться причиной вызова, рассказала, что у нее тоже есть собака пудель, беспородная кошка, муж Ваня и двое детей младшего школьного возраста. Сообщила, что имя-отчество ее Зинаида Васильевна, но муж, свекор и все остальные зовут ее просто Зинуля. Наконец вспомнила, зачем она тут:
— Так у кого здесь что случилось?
Мы наперебой стали объяснять. Несмотря на суммарную сбивчивость, она все поняла. Осмотрела мой живот, потрогала — мизинцем с ногтем, наманикюренным и остро заточенным, как будто специально подготовленным для вытаскивания клещей. Я подумал, что она сейчас же этот природный инструмент и употребит в дело. Но она пальчик отвела, а клещом восхитилась, как до того собакой:
И говорит уже не клещу, а мне:
— Ну что ж, собирайтесь, поедем в больничку.
— Зачем? — удивился я.
— Ну а как же. Вы же не хотите умереть от энцефалита.
— Не хочу.
— Значит надо ехать.
— Но почему ехать? Разве вы не можете сделать что-то на месте?
— А что именно?
— Ясно что. Вынуть клеща. Это что, такое сложное дело? У вас же, наверное, есть для этого медицинское образование, опыт.
— Все у меня есть, я фельдшер со стажем. Не врач, но тоже кое на что способна. Но вот стерильных инструментов у меня нет. А без стерильных инструментов такие вещи не делаются. Вы со мной согласны?
Я был согласен, но посмел выразить недоумение.
— А что, стерильные инструменты — разве это проблема?
— Ну конечно, проблема, вы же не хотите умереть от заражения крови. Мне кажется, даже и в вашем возрасте это не очень приятно. Вы со мной согласны?
Я опять согласился, что и от заражения крови умереть не хочу. Если правду сказать, я вообще-то ни от чего не хочу, хотя понимаю, что отчего-то все же придется. Но желательно в другой раз. Хотя в другой раз желательно тоже не будет.
— Но все-таки, — попробовал я рассуждать логично, — если у вас с собой нет никакого стерильного инструмента, давайте обойдемся домашними возможностями. Возьмем простую иголку, прокипятим, вот вам и стерильный инструмент.
— Ну это правильно. Иголку вы прокипятите. А полы, стены и потолки тоже прокипятите? Стерильную обстановку создать сумеете?
— То есть чтобы вокруг чистота была? Так у нас вроде бы и не грязно.
— Чистота — это еще не стерильность. Попробуйте пальцем по полу проведите, суньте его под микроскоп, и там такое увидите, что в обморок упадете.
Я предположил, что с микроскопом везде что-нибудь найдешь.
Она согласилась: везде, но не то и не в такой пропорции. Если в настоящей операционной…
— Да при чем тут операционная, — сказал я, теряя терпение. — Мне же не операцию, а всего-навсего вынуть клеща.
Но и она стала раздражаться.
— Это вам кажется, всего-навсего клещ. Микроб в тысячу раз меньше, а попадет в ранку — и заражение крови. И что после этого? После этого вы на кладбище, я в тюрьме, а мои дети где? В детдоме. Они ж у меня от первого мужа, а этот с ними возиться не станет. Нет, не то, чтобы это… Он их любит, пока со мной. Но встретит другую женщину — и сразу вспомнит, что детишки-то не его. Вот и отдаст в детдом. А там их американцам продадут на расчленение. Закон запрещает, а им все равно продают. Нелегально. Через Белоруссию перевозят. Вы думаете, они так, что ли, охотятся за нашими детями? Потому что такие добрые? Ага, добрые. У них сейчас, слышали? Продолжительность жизни выросла почти до ста лет. А за счет чего? Три вещи (стала загибать пальцы): сбалансированное питание, стволовые клетки и трансплантация. Американцы, они люди рационально мыслящие. Вы со мной согласны? Для них здоровый русский ребенок — это комплект запчастей. Это как автомобиль, понимаете? Умелые люди крадут, разбирают и потом по частям продают. Кому тормозные колодки, кому карбюратор, шины, свечи или что еще. Так мы едем или ждем симптомов энцефалита? У вас головка не кружится? В глазах не двоится?
Естественно, мне сразу показалось, что кружится и двоится.
— Значит, и обсуждать нечего, — заключила она и, достав из сумки специальный мобильный телефон величиной с мужской ботинок, стала звонить в какую-то инстанцию и объяснять негромко:
— Да клещ! Есть покраснение и припухлость. Больной жалуется на ощущение зуда, головокружение, двойное зрение и тошноту.
Про тошноту это она от себя прибавила, но как только прибавила, так мне сразу показалось, что меня и подташнивает.
Я анализировал свои ощущения, а она отошла в угол и еще в свой мобильник шептала, прикрывая его пухлой ладошкой, что-то, очевидно, такое, что не для моих ушей. Это меня насторожило, но все-таки я еще ожидаю, что ей скажут, мол, чепуха, не морочьте голову, сделайте то-то и то-то и примите новый вызов. Ей ничего такого, видимо, не говорят, значит, к тому, что она нашептала, отнеслись с должным вниманием. Закончив разговор с инстанцией, фельдшерица сообщила, что меня готовы принять в «Склифе», то есть в больнице имени профессора Склифосовского, куда везут людей с ножевыми и огнестрельными ранами, самоубийц, отравившихся грибами, обварившихся кипятком, обгоревших в пожаре, свалившихся с крыш, смятых в автокатастрофах, вырезаемых из железа и собираемых по кусочкам. И меня с какой-то букашкой в животе туда же? С одной стороны, неудобно с такой чепухой, а с другой стороны, если везут, значит, не чепуха. Но, представляя, что от меня до Склифосовского не меньше сорока километров, я поинтересовался, а нельзя ли куда поближе. Например, в Тоцк, вот он рядом, а в нем есть замечательная больница.
— Ой, какой же вы капризный! — вздохнула она и стала опять звонить. — Але, але, они в «Склиф» не хотят, они хотят в Тоцк. — Мне: — Сейчас наш диспетчер звонит в Тоцк. — Диспетчеру: — Але, але. Что, нет? — Мне: — Тоцк вас не берет. У них больница академическая. Берут только академиков, профессоров, докторов наук. Но вас могут принять в Запольске.
Водитель за все это время не сдвинулся с места. Стоял у двери все с той же ничего не выражающей глупой ухмылкой и крутил на пальце связку ключей.
… Я, конечно, оскорбился, что Тоцк меня не берет. Я, по их мнению, не академик. Я ничего доказывать не захотел. Хотя в некоторой степени я все-таки академик. В двух иностранных академиях состою и в одной нашей в качестве почетного члена. Но что доказывать? Тоже мне академическая больница! Я понимаю, когда есть клиники онкологические, педиатрические, психиатрические, ветеринарные по видам болезней или животных. А тут настроили всяких лекарен, отдельных для академиков, для министров, для космонавтов, для судей, для прокуроров или еще кого. Как будто эти, которым для, не из таких же частей, как мы, состоят или болезни у них особенные, академические, министерские, прокурорские. Единственное у них профессиональное заболевание — геморрой. У нас государство, каким было советское, таким и это осталось, — сословно-иерархическое. Одним все, другим поменьше, третьим шиш. Конечно, за Тоцк я мог бы еще побороться, куда-нибудь позвонить, написать жалобу, выложить в Интернет, но пока буду этим заниматься, энцефалит разовьется… Так что там еще? Запольск? А он не академический. И разве он не дальше, чем «Склиф»? Фельдшерица охотно согласилась:
— Ну и правильно, в Запольск ехать не стоит, тем более что стерильности они тоже не обеспечат. Какая там стерильность? Там вот такие тараканы по стенам бегают. А в «Склифе» стерильность. И еще специально обученный персонал, нужное оборудование и лаборатория. Они вашего клещика аккуратненько извлекут и сразу в лабораторию на анализ, а вам сделают инъекцию. И, бог даст, живым останетесь. Если даже и будет небольшое повреждение мозга, это не страшно, у нас вся страна с поврежденными мозгами живет. Вы со мной согласны? Когда такие перспективы, мне что остается делать?
Ладно, говорю, поехали. Зинуля обрадовалась, как будто я к ней на именины наладился. Я потом подумал, что это ей для чего-то было надо именно в тот район попасть, вот она меня этим направлением и соблазняла. А соблазнивши, обрадовалась.