Критика о творчестве А. Солженицына

Творчество А. И. Солженицына – явление во многих отношениях уникальное, но вместе с тем глубоко укорененное в национальной традиции. Уже в самом начале своего творческого пути писатель вступает в жесточайшую схватку с теми силами, которые отринули вечные духовные ценности, заменив их голой идеологией или лозунгами материального потребления. Эту "космическую" по своей значимости битву Солженицын ведет на страницах всех своих книг – и художественных, и публицистических. Он бесстрашно обращается к самым острым проблемам современности, к запретным темам: воссоздает историю чудовищных преступлений тоталитарного режима против собственного народа, рассказывает о деградации колхозной деревни, о развращающем воздействии атеизма на духовное здоровье нации, о последствиях "демократических реформ" 1990-х гг. и т.д.

Мир многих его произведений – это мир идей, определивших направление движения русской истории XX в. По этой причине диалогическое столкновение персонажей иногда становится не столкновением характеров, индивидуальностей, а столкновением идей, "систем фраз", противоборством общественных или партийных позиций, философских, политических и иных воззрений, повлиявших на ход русской и мировой истории. Наибольший интерес в творчестве любого писателя представляют идеи, которые не излагаются риторически, а находят различные формы эстетического воплощения. Проза Солженицына в этом смысле не является исключением: в ней большей смысловой силой обладают не те идеи, которые предстают в оголенном виде, а те, которые растворены в системе художественных образов, просвечивают из глубины художественного мира. Изображаемое иногда в открыто декларативной, подчеркнуто неэстетизированной, публицистической форме противоборство философских, этических, социально-политических и иных идей является лишь одной из сфер художественного мира Солженицына – важной, необходимой писателю, но не единственной и не главной.

Солженицын являет собой тип художника, в творчестве которого органически соединяются временное и вневременное, острая социальная и национальная проблематика и универсализм. Созданный им художественный мир не может быть понят и объяснен только под углом зрения социально-политической актуальности. Мировоззренческо-эстетический идеал Солженицына устремлен к гармонической упорядоченности всего сущего. Главная желанная цель писателя – преодоление разрывающего мир релятивистского ценностного хаоса, восстановление гармонии человека с мирозданием, возвращение человека и человечества к Богу. По Солженицыну, жизненная цель человека состоит, наряду с духовным самосовершенствованием, в активной деятельности по "обустройству" дома, страны, всего мира, т.е. в осуществлении миссии по "космическому" упорядочению бытия. Однако на такое способен лишь тот, у кого выстроен гармонический порядок в душе, кто преодолел хаос в мировоззрении, в собственном внутреннем мире.

Метод Солженицына направлен на максимально достоверное отображение действительности, ее аналитическое исследование и оценку. Созданный им художественный образ мира является наглядным воплощением авторского знания о реальной действительности и этико-эстетического суда над нею. Находя опору в традициях классического реализма, писатель в то же время творчески обновляет принципы реалистического метода, приводя их в соответствие с изменившейся и усложнившейся действительностью XX в., с новейшими достижениями мировой художественной культуры. В области формы его проза несет па себе следы влияния не только русской классики XIX в., но и писателей следующего столетия – как реалистов, так и тех, чье творчество относят к модернистской традиции или же к эстетическим системам, основанным на синтезе реалистических и нереалистических тенденций. Мнение о Солженицыне-художнике исключительно как о традиционалисте несправедливо. Писатель смело выходит за рамки традиционных жанровых и повествовательных форм, отказывается от сюжета в его классическом виде, ломает композицию, использует приемы, пришедшие в литературу из кино. Оставаясь наследником традиций отечественной классики, Солженицын в то же время является художником остросовременным. Писатель создал оригинальный тип художественного мышления, который, в свою очередь, обусловил новаторскую систему поэтических принципов и форм. Произведения Солженицына трудно отнести к какому бы то ни было известному стилевому течению, поставить в какой-либо типологический ряд, втиснуть в рамки стандартных, типовых мировоззренческих и художественных моделей. Воплощенная в его творчестве система поэтических средств и основных принципов эстетического освоения действительности настолько сложна и многообразна, что противится любому однозначному определению, а потому всякая простая формула, предназначенная для исчерпывающего объяснения творческой индивидуальности писателя, будет заведомо неполной и в какой-то степени условной.

Уникальный жизненный и духовный опыт писателя отлился в строки его книг.

Первым произведением Солженицына, увидевшим свет, стал "Один день Ивана Денисовича" (1959), в авторской редакции имевший название "Щ-854 (Один день одного зэка)". Именно этот рассказ, опубликованный в № 11 журнала "Новый мир" за 1962 г., принес автору не только всероссийскую, но и мировую известность. В центре произведения – образ простого русского человека, сумевшего нравственно выстоять в жестоких условиях лагерной неволи. Один день героя разрастается до символа целой эпохи. В "одном дне одного зэка" автору удалось воплотить трагическую судьбу и одновременно внутреннюю стойкость русского народа, лишенного свободы, по нашедшего в себе силы выжить вопреки государственному террору, сохранить свою душу. Значение произведения не только в том, что оно открыло прежде запретную тему репрессий, задало новый уровень художественной правды, но и в том, что во многих отношениях (с точки зрения жанрового своеобразия, повествовательной и пространственно-временной организации, лексики, поэтического синтаксиса, ритмики, насыщенности текста символикой и т.д.) было новаторским. Солженицын применяет очень сложную повествовательную технику, основанную на полном слиянии, частичном совмещении, взаимодополнении, взаимоперетекании, а иногда и расхождении точек зрения героя и близкого ему по мироощущению автора- повествователя. Лагерный мир показан преимущественно через восприятие Шухова, но точка зрения персонажа дополняется более объемным авторским видением. Доминирующее в рассказе "объективное" повествование включает в себя несобственно-прямую речь, передающую точку зрения главного героя, сохраняющую особенности его языка, и несобственно-авторскую речь. Взгляд изнутри ("лагерь глазами мужика") чередуется со взглядом извне, причем на повествовательном уровне этот переход осуществляется почти незаметно.

В рассказах "Матренин двор" (1959), "Правая кисть" (1960), "Случай на станции Кочетовка" (1962) , "Захар-Калита" (1965), "Пасхальный крестный ход" (1966) Солженицын обращается к острейшим социальным и нравственным проблемам русской действительности, создает галерею ярких и разнообразных национальных характеров, исследует различные модели поведения человека, вовлеченного в драматические события русской истории.

"Крохотки" (1958–1960, 1996–1997) представляют собой цикл прозаических миниатюр, написанных от первого лица и проникнутых лирическим началом. Автор опирается на традиционную для русской литературы жанровую модель стихотворений в прозе, созданную И. С. Тургеневым и получившую развитие в творчестве писателей XX в. (И. А. Бунин, А. М. Ремизов, позднее – В. А. Солоухин, Ю. В. Бондарев, В. П. Астафьев), однако лиризм у него сочетается с уплотненно-афористичным эпическим повествованием. Сопоставление миниатюр, созданных автором в разное время, дает возможность лучше понять общую направленность его творческой эволюции. В "крохотках" рубежа 1950–1960-х гг. на первый план часто выходят социальные проблемы, зло имеет ярко выраженный социальный характер. В поздних миниатюрах, написанных уже после возвращения писателя на родину, доминирующее положение занимают вечные проблемы: добро и зло в их общефилософском, общеэтическом смысле, жизнь и смерть, временное и вечное. Историческая и бытовая конкретика органично сплавляется с архетипическими образами, онтологической символикой; неповторимые мгновения жизни укрупняются и соотносятся с вечностью, события далекого прошлого – с современностью. В "Крохотках" большое внимание уделяется ритмике, музыкальному строю речи, интонации, звучанию слова.

В самом, пожалуй, традиционном произведении Солженицына – повести "Раковый корпус" (1963–1967) явственно ощутимо влияние классического реализма, прежде всего Л. Н. Толстого. Страшная болезнь сводит в одной больничной палате людей, имеющих разный жизненный опыт, разное социальное положение и разные взгляды. Перед лицом возможной смерти одни из них задумываются о том, как они прожили жизнь, пытаются посмотреть на свои поступки сквозь призму морально-религиозных вопросов Толстого: "Чем жив человек?", "Для чего живет человек?" Другие даже на узкой грани между жизнью и смертью пытаются уйти от нравственного суда над собой, отвергают раскаяние как единственно возможный путь спасения собственной души.

Трехтомный "Архипелаг ГУЛАГ" (1958–1968, 1979), имеющий подзаголовок "Опыт художественного исследования", – обобщающее произведение писателя о лагерном мире, вобравшее в себя как личный опыт автора, так и опыт 227 других свидетелей величайшей народной трагедии. Эта уникальная в жанровом отношении книга, основанная на синтезе художественного и документального начал, стала наиболее полной "энциклопедией" лагерного мира, воссоздающей его историю с 1917 по 1956 г. В основу композиции автор положил принцип последовательных глав о тюремной системе, арестах, следствиях, судах, этапах, исправительно-трудовых лагерях, каторге, ссылке и т.д. В книге подробно воссоздается история перемалывания в жерновах ГУЛАГа сословий, политических партий, целых народов, миллионов ни в чем не повинных людей. Само название произведения стало трагическим знаком эпохи, самым емким символом беспрецедентно масштабных репрессий коммунистического режима против собственного народа. Если для писателей-соцреалистов подлинной историей советского государства была череда великих свершений и побед, то для автора "Архипелага" единственно реальной историей Страны Советов является "история нашей канализации", т.е. ГУЛАГа; все остальное – жалкие декорации. Таким образом, Солженицын ставил перед собой глобальную задачу: рассказать подлинную историю первого рабоче-крестьянского государства.

Помимо этого, одной из идейных и сюжетно-композиционных доминант книги становится тема прозрения и духовно-нравственного преображения человека в лагерном мире. Темы грехопадения, страдания и восхождения человека и человеческой души относятся к категории вечных, универсальных. Некоторые же читатели видят в книге Солженицына преимущественно политический памфлет, направленный против коммунизма, обвинительный приговор, разоблачение, суд над идеологией и ее сторонниками, летопись кровавых злодеяний преступного режима и т.п. Все это в произведении есть, однако кульминационной и наиболее универсальной по своей значимости является четвертая часть ("Душа и колючая проволока"), в которой автор показывает борьбу сил добра и зла в человеческом сердце, в душе. Именно в этой части автор приходит к выводу, что источником социального зла являются прежде всего сами люди. Общество, основанное на иных, чем в ГУЛАГе, принципах, царство всеобщей правды невозможно построить, не пройдя через очищение и раскаяние, – такова ключевая нравственная идея Солженицына, совпадающая с евангельским призывом к покаянию.

Историческая эпопея "Красное Колесо" (1965–1990), в которую входят четыре "Узла": "Август Четырнадцатого", "Октябрь Шестнадцатого", "Март Семнадцатого" и "Апрель Семнадцатого", – посвящена художественному исследованию Февральской революции, ее предпосылок и возможных последствий. Революционная эпоха, представленная в динамике – главный сюжетно-композиционный и идейный нерв произведения, тот стержень, вокруг которого выстраиваются все художественные структуры "Красного Колеса". Опираясь на собранный им огромный фактический материал, автор создал грандиозное художественно-документальное полотно: десять томов общим объемом свыше 6 тыс. страниц. Каждый из четырех "Узлов" "повествованья в отмеренных сроках" охватывает сравнительно небольшой отрезок времени (от 12 до 24 дней), что позволяет автору максимально подробно, детально реконструировать кульминационные события революционной эпохи. Февраль 1917 г. писатель считает главным событием мировой истории последнего столетия – событием, ознаменовавшим начало крушения постпросвещенческой либерально-гуманистической цивилизации. В "Красном Колесе" художественно исследуются не только собственно Февральская революция, но и, в более широком смысле, открывающая целую эпоху в развитии человечества глобальная "космическая" катастрофа, потрясшая в XX столетии до основания Россию и всю мировую цивилизацию. "Катастрофа гуманистического автономного безрелигиозного сознания" – так писатель определил ее характер в программной "Гарвардской речи" (1978).

В ряде публицистических работ Солженицын высказывал мнение, что катастрофа 1917 г. "произошла в духе раньше, чем в реальности", что Февральская революция имела столетнюю подготовку в философии и публицистике и проявилась прежде всего как революция идеологическая. В своей эпопее он поставил задачу не только воссоздать во всех подробностях динамику узловых революционных событий, но и представить на суд читателей те идеологические системы, которые подготовили крушение самодержавной России. Для того чтобы решить эту задачу, писатель создал оригинальную жанровую модель и не менее уникальную структуру повествования, которые позволили ему представить все основные системы взглядов, нашедших отражение в общественной жизни России конца XIX – начала XX в., показать их как изнутри, с точки зрения сторонников, активных пропагандистов этих взглядов, так и извне, т.е. в восприятии непримиримых противников. "Красное Колесо" – нс роман в десяти томах, не цикл романов, а эпопея, по определению самого автора, "следующая по крупности за романом прозаическая форма: где единичные судьбы персонажей уже не столь центральны, не столь даже и важны, не ими замыкается обзор, но поднимается выше – к событиям эпохи, целой страны, к лицам уже не сочиненным, а историческим, и к действиям их в реальных событиях".

Изображаемая в произведении действительность пропущена через восприятие сотен персонажей – как реальных (Столыпин, Николай II, Ленин, Родзянко, Милюков, Гучков, Керенский, Колчак, Корнилов и др.), так и вымышленных (Воротынцев, Благодарёв, Лаженицын и т.д.). В главах с их участием автор почти полностью исключает себя как самостоятельный субъект сознания и повествования: в них доминирует внутренний голос героя. Вместе с тем все озвучиваемые персонажами точки зрения на самом высшем идейно-концептуальном уровне произведения включены во всеобъемлющее "завершающее" сознание автора как творца художественного мира. О полковнике Воротынцеве автор пишет, что тот, пропустив за годы войны через свой полк несколько составов, "узнал, запомнил, ёмко уместил в себе шестьсот – восемьсот – или тысячу лиц, характеров, жизненных историй". Нечто подобное можно сказать и о самом творце эпопеи, "емко уместившем в себе" несколько сотен своих персонажей. Автор как создатель объемной эстетической концепции бытия "примеряет" на себя все имеющиеся в его произведении идеологические позиции, все "системы фраз" и в той или иной форме дает им оценку. Он не только "предоставляет слово" многочисленным персонажам эпопеи, но и ведет напряженный диалог со сложившимися в общественном сознании Нового времени философскими, политическими, экономическими, историософскими, этическими, эстетическими и другими системами взглядов.

Художественный мир "Красного Колеса" объемен, но не полифоничен в строгом смысле этого слова. Для характеристики нарративной организации произведения, а также созданной автором художественной модели мира более уместен не термин "полифония" (что, по сложившейся традиции, связано с представлением о полном равноправии голоса автора и голосов персонажей), а слово "стереофония". Это понятие представляется более предпочтительным именно потому, что значения равенства звучащих в произведении голосов за ним не закрепилось. В обычном смысле стереофония (от греч. stereos – твердый, пространственный и phone – звук) означает передачу или воспроизведение звука, при которых сохраняется возможность восприятия пространственного расположения источников звука и создается эффект объемного звучания. Стереофония в данном смысловом контексте – повествовательный принцип, позволяющий автору произведения при помощи "узлового" совмещения множества смежных голосов: голоса автора-повествователя (он играет организующую роль) и голосов сотен реальных и вымышленных персонажей; опосредованно звучащих в произведении голосов выдающихся художников и мыслителей; голоса самой непосредственно воссоздаваемой революционной эпохи, т.е. голосов, предстающих в форме различных документальных свидетельств, создавать объемную модель изображаемой эпохи.

• В первой публикации (Новый мир. 1963. № 1. С. 9-42) рассказ по настоянию главного редактора журнала Л. Т. Твардовского был переименован в "Случай на станции Кречетовка". Вынужденная замена подлинного названия станции (Кочетовка) на вымышленное (Кречетовка) объясняется острым противостоянием "Нового мира" и журнала "Октябрь", во главе которого тогда стоял В. А. Кочетов. Позже автор восстановил первоначальное заглавие произведения.

Споры о творчестве Александра Солженицына обычно уходят далеко за пределы литературы, в область истории. И именно там, в обстоятельствах жизни писателя до того, как он стал известным, следует искать истоки его убеждений и воззрений. Молодость Александра Исаевича отражена в первом в России музее его имени, открывшемся накануне в Кисловодске, в его любимый православный праздник Троицы. Там он родился и провел детские годы.

И критикам, и почитателям

Александра Солженицына в России воспринимают неоднозначно, особенно сейчас, когда резко обострился раскол между поклонниками СССР и его хулителями. Для первых Александр Исаевич – это автор книги «Архипелаг ГУЛАГ», которая нанесла серьезный удар по советской государственной системе и способствовала крушению страны. Для вторых – это смелый человек, не побоявшийся рассказать о черной стороне строителей светлого будущего.

Но чтобы лучше понять, что двигало им, когда он писал «Один день Ивана Денисовича» или «Архипелаг ГУЛАГ», надо знать его биографию, проникнуться духом эпохи, которая породила этого писателя.

Такую возможность теперь предоставляет первый в России музей Александра Исаевича Солженицына, открытый накануне в Кисловодске, недалеко от «Дачи Шаляпина».

Заведующий этим новым отделом Государственного литературного музея Александр Подольский так изложил корреспонденту КАВПОЛИТа свою позицию по отношению к писателю: «Я много мнений разных слышал и читал, такой Солженицын или не такой. Но, во-первых, он наш земляк. Во-вторых, уроженцев Кисловодска, получивших Нобелевскую премию, больше нет, и нравится нам или нет, интерес к его творчеству – огромный».

Теремок с резной деревянной мансардой, в котором провел первые годы жизни Саша Солженицын, непросто найти в лабиринте почти вплотную окружающих его строений. В 90-е годы территория вокруг заброшенной старинной двухэтажной дачи была продана частной компании под строительство санатория, и сейчас к музею относится лишь небольшой дворик.

Родился будущий писатель не в этом здании. Родной дом его деда по материнской линии Захара Щербака снесли лет 40 назад. А эта дача принадлежала тете Солженицына Марии Гориной, сестре его матери. Здесь маленький Саша прожил с двух до шести лет, с 1920 до 1924 года.

Когда Александр Исаевич посетил Кисловодск в 1994 году, дом пребывал в жалком состоянии. Перекрытия рухнули, лестница на второй этаж обвалилась. Писателю было больно смотреть на это запустение.

Только после смерти Солженицына в 2008 году началось восстановление историко-культурного памятника. Проект музея придумал художник-экспозиционер Юрий Решетников.

«Сохранившихся из этого дома предметов нет в принципе. Мы бы сказали неправду, если бы положили сюда вещи из его взрослой жизни, которые были никак не связаны с Кисловодском. Чтобы эффективно использовать маленькую площадь и обыграть тот момент, что здесь нет мемориальных вещей, Юрий Васильевич предложил сделать музей в жанре информационно-культурного центра, – рассказала корреспонденту КАВПОЛИТа Ольга Данильченко, руководитель дизайн-проекта музея после смерти Юрия Решетникова в 2012 году.

Мы просто создавали образ эпохи и человека, который существовал в эту эпоху. Поэтому у нас не было необходимости при сегодняшних технических возможностях пользоваться оригинальными документами и вещами. Мы использовали прямую печать на пластике. Она долговечна, нескоро выгорает».

На первом этаже музея только одна большая комната. Витрины с фотографиями, макетами и книгами оснащены «хитростями», которые позволяют виртуально расширить пространство. Можно включать звук и видеоролики, вращать некоторые витрины, использовать электронный информационный стол и проектор с большим экраном. В маленькой комнатке у главного входа расположен сенсорный экран, на котором можно смотреть фильмы об Александре Исаевиче и интервью с ним. Можно брать планшеты с наушниками и слушать экскурсионную лекцию о жизни Солженицына.

На втором этаже поместилась только комната для сотрудников и администрации. А в мансарде в будущем планируется устроить маленькую обсерваторию для школьников в память об уроках физики и астрономии, которые проводил для советских ребят Солженицын. Телескоп для этого уже приобретен, но пока стоит на втором этаже.

Создатели музея рассчитывают, что он станет многофункциональным. В нем можно проводить конференции, «круглые столы», семинары, творческие вечера и камерные концерты.

Тон церемонии открытия музея задал народный артист России Александр Филиппенко, зачитав окончание повести «Один день Ивана Денисовича» о рутинной жизни советского зэка. Его мрачный посыл подхватил стихотворением Анны Ахматовой председатель комитета по культуре Госдумы, народный артист России Станислав Говорухин: «Мне голос был. Он звал утешно. // Он говорил: "Иди сюда, // Оставь свой край глухой и грешный. // Оставь Россию навсегда».

По словам Станислава Сергеевича, Солженицын добровольно уезжать из страны не хотел. Его «вывезли в наручниках, впихнули в самолет и выслали из России». Но он всегда верил, что вернется обратно, и не просто книгами и памятью, а живым человеком. «Настолько у него была крепка духовная связь с родиной, что он даже помыслить не мог иного развития событий, что может умереть не на родине, – напомнил Говорухин. – И, конечно, вернулся живым, здоровым, полным сил, вернулся и книгами. И этот музей – это тоже возвращение великого писателя на Родину».

Когда-то одна из строк «Крохоток» Солженицына больно резанула Станислава Говорухина по сердцу: «Какое это мучительное чувство: испытывать позор за свою Родину». «Это так соответствовало в те годы моему настроению, моему пониманию того, что происходит в стране, – признался артист и депутат. – И вот я сегодня подумал, что Александру Исаевичу было бы приятно услышать, что сегодня я, по крайней мере, этого чувства позора за свою родину не испытываю».

Красные колеса кисловодских паровозов

Вдова Александра Исаевича Наталья Солженицына поблагодарила всех, кто участвовал в создании музея – от Юрия Решетникова до Владимира Путина, «который отдал такое распоряжение, буквально отойдя от гроба Александра Исаевича в 2008 году, когда приехал проститься с ним в Академию наук».

В Кисловодске семейство Солженицыных, включая сына писателя Ермолая и внуков Ивана и Екатерину, чувствовали себя как дома, ведь из Ставропольского края происходят их предки и по линии Александра Исаевича, и по линии Натальи Дмитриевны.

Она вспоминает, как в 1994 году писатель сидел на лавочке возле обветшавшей дачи Гориной и делился детскими впечатлениями, которые впоследствии записал: «Первое и сразу очень яркое: залитая солнцем небольшая чистая угловая комната, посреди которой я лежу в кроватке с веревочной сеткой и помню, куда головой, и понимаю, какой хороший день, а мама подходит со стороны. Почему-то только этот день и момент только и остался от тысячи лежаний в этой кроватке».

«Эта кроватка стояла возле окна, где сейчас стоит пресса, – пояснила Наталья Солженицына. – Эта комната была перегорожена на несколько маленьких, и он мне рассказывал все это на скамеечке, сидя у главного входа. Тогда здесь ничего не было построено, была большая площадь, как на той фотографии с кабриолетом».

Солженицын тогда вдруг осознал, что в подсознании всегда держал паровозный круг в Кисловодске, где локомотив менял свое направление на противоположное.

А сейчас думаю: называя свои книги то кругом, то колесом, нисколько я не вспоминал о Кисловодске, а может быть, заложено оттуда? Может быть, все главные образы и закладываются в том возрасте? Уж во всяком случае, все эти поражающие красные колеса тогдашних паровозов, и еще много лет повидал их, живя близ железных дорог, и в их страшном давящем движении так врезались в детскую память. Первое же появление колеса в романе «Красное колесо» и есть такое, – зачитала Наталья Дмитриевна пока нигде не публиковавшиеся строки. Может быть, они попадут в тридцатитомное собрание сочинений писателя, которое, по словам директора Государственного литературного музея Дмитрия Бака, сейчас готовится к выходу.

Семья писателя перед открытием музея побывала на кладбище в Георгиевске, где была найдена могила матери писателя Таисии Захаровны Щербак. Сын Солженицына Ермолай заявил, что это не просто возвращение к корням после того, как революционные события «выкинули» из этих мест их родовую ветвь, но и восстановление святынь. Церковь Святого Пантелеймона, куда маленького Сашу дед носил на церковные праздники, долгое время использовали под склад, под спортзал, а при Хрущеве полностью разрушили. Сейчас ее заново возводят.

Поздравления Солженицыным, жителям Кисловодска и всем почитателям писателя через своего заместителя Владимира Аристархова передал министр культуры России Владимир Мединский, напомнив о скором столетнем юбилее со дня рождения Александра Исаевича. В свою очередь директор Государственного литературного музея Дмитрий Бак зачитал приветствие советника президента России по культуре Владимира Толстого, по словам которого Солженицын «каждым написанным им словом, каждым поступком служил своему Отечеству».

«Отец лично воспринимал трудные главы нашей истории»

Мысли о России никогда не покидали писателя, даже когда он жил в США, в Вермонте, рассказал корреспонденту КАВПОЛИТа сын Александра Солженицына Ермолай:

«Отец старался сам и учил нас уплотнять время и использовать его максимально полезно. Он всегда был очень сфокусированным, глубоко заинтересованным в поиске путей развития России, переживал и лично воспринимал трудные главы нашей истории. Он и с нами часто обсуждал историю и текущие события в стране, в обществе, в мире. В детстве еженедельно мы проходили с ним не только уроки математики, астрономии, но и российской истории конца XIX – начала XX века.

Вообще тот факт, что мы выучили русский язык, проживая в Вермонте, – это результат целенаправленного желания родителей.

Конечно, в эмиграции он сильно скучал по России. Добровольно бы он не уехал. Его выслали. Условия для работы в Вермонте были хорошие. У него был широкий доступ к архивным материалам. У него было рабочее пространство, тишина, чтобы не отвлекаться. Это было хорошо, но он всегда стремился вернуться.

Он 20 лет без перерыва старался осознать, как же мы попали в этот ужасный коммунистический век, и изложил свое понимание, как нам обустроить Россию. Он хотел, чтобы она была сильной, свободной, прекрасной и богатой».

Проблеме «Бродский и Солженицын» посвящено много работ, назову в первую очередь статью Льва Лосева «Солженицын и Бродский как соседи» (), вошедшую в одноименную книгу. Отношение Бродского к Солженицыну с течением времени менялось. Он, разумеется, горячо приветствовал появление «Архипелага ГУЛАГ» и написал о нем статью (), но к фигуре Солженицына как политика относился скептически. К 1990-м он пересмотрел и некоторые свои взгляды на солженицынскую эстетику. Позволю себе две длинных цитаты из двух интервью Бродского.

Из интервью 1978 года:

«- Каково ваше мнение о Солженицыне и о легенде, которая его окружает?

[Долгое молчание.]

Ну хорошо, давайте поговорим об этом.

Я очень горжусь тем, что пишу с ним на одном языке. Я считаю его одним из величайших людей… одним из величайших и отважных людей этого столетия. Я считаю его совершенно выдающимся писателем, а что касается легенды, то пусть она вас не беспокоит, лучше читайте его книги. И потом, что еще за легенда? У него есть биография… и все сказанное им… Достаточно, или вы хотите услышать что-нибудь еще?

Продолжайте, пожалуйста.

Некоторые литературные критики называли его посредственным или даже плохим писателем. Не думаю, что подобные характеристики… они даются только потому, что эти люди основывают свое мнение на основе эстетических представлений, унаследованных из литературы девятнадцатого века. Творчество Солженицына нельзя оценивать исходя из этих представлений, так же как их нельзя оценивать исходя из наших эстетических стандартов. Потому что когда человек говорит об уничтожении, о ликвидации шестидесяти миллионов человек, нельзя говорить о литературе и о том, хорошая ли это литература или нет. В его случае литература поглощена тем, что он рассказывает.

Я этим вот что хочу сказать. Он писатель. Но он пишет не с целью создать некие новые эстетические ценности. Он использует литературу, стремясь к древней, первоначальной, ее цели - рассказать историю. И, делая это, он, по-моему, невольно раздвигает пространство и рамки литературы. С самого начала его писательского пути - настолько, насколько мы могли следить за последовательностью его публикаций, - наблюдается явный процесс размывания жанра.

Все началось с обычной новеллы, с "Одного дня…", да? Затем он перешел к более крупным вещам, к "Раковому корпусу", да? А потом к чему-то, что ни роман, ни хроника, а что-то среднее между ними, - "В круге первом". И наконец мы имеем этот "ГУЛАГ" - новый тип эпоса. Очень мрачного, если хотите, но это эпос.

Я думаю, что советская система получила своего Гомера в случае с Солженицыным. Я не знаю, что еще можно сказать, и забудьте о всяких там легендах, все это чушь собачья… О любом писателе».

А вот из интервью начала 1990-х:

«- Солженицын считает, что Россия выступает хранительницей определенных ценностей, преданных Западом.

- <...> Если поднести микрофон Солженицыну, он выложит тебе всю свою философию. Думаю, что это колоссальный моветон. Дело писателя - создавать художественную литературу для развлечения общественности. Писатель может вторгаться в государственную политику только до той степени, до которой политика государства вторгается в сферу его профессиональной деятельности. Если государство начинает тебе диктовать, что ты должен писать, - можешь на него огрызнуться. Не исключено, что мое отношение к этой проблеме определяется тем, что я пишу стихи. Если бы я писал прозу, возможно, я рассуждал бы иначе. Не знаю. То, что говорит Солженицын, - монструозная бредятина. Как политик он полный нуль. Обычная демагогия, только минус изменен на плюс.

Но у него очень глубокие корни в российских традициях.

Осторожно с этими традициями. Им едва лишь 150 лет. Согласен, что для Солженицына этого достаточно, однако...<...>

Я читал, кажется, в "Литературной газете", статью, в которой тебя противопоставляют Солженицыну. Два Нобелевских лауреата пошли в противоположных направлениях. Солженицын пишет на прекрасном русском языке, а Бродский пишет по-английски.

Во-первых, о Нобелевской премии... Думаю, ты знаешь, в какой степени она зависит от случайности. Так что из нее самой не так уж много вытекает. А уж если человек искренне считает, что ее заслужил, то это полная катастрофа. С другой стороны, я понимаю отношение к этой премии тех, кто пишет в "Литературной газете". Что касается языка Солженицына, могу сказать лишь одно: это не русский язык, а славянский. Впрочем, это старая история. Солженицын - прекрасный писатель. И как каждый знаменитый писатель, он слышал, что у такого писателя должен быть собственный стиль. Что выделяло его в 1960-70-х годах? Не язык, а фабула его произведений. Но когда он стал великим писателем, он понял, что ему должна быть присуща своя собственная литературная манера. У него ее не было, и он поставил задачу ее создать. Стал использовать словарь Даля. Хуже того, когда он писал "Красное колесо", он узнал, что уже был подобный писатель, Джон Дос-Пассос. Предполагаю, что Солженицын его никогда не читал - если и читал, то в переводах. Что сделал Солженицын. Позаимствовал у Дос Пассоса принцип "киноглаза". А чтобы кража не бросалась в глаза, стал излагать тексты, в которых он применял этот принцип, размером гекзаметра. Вот все, что я могу тебе сказать о языке Солженицына».

Солженицын родился и вырос в Ростовской губернии. До войны работал учителем математики. Во время Великой Отечественной войны на фронте он переписывался с приятелем. Переписку регулярно прочитывали. Друзей посадили в лагерь. Солженицын пробыл там пять лет. В конце пятидесятых годов он вышел на волю и стал писать. Во время «оттепели» напечатал в журнале «Новый мир» повесть «Один день Ивана Денисовича» и рассказ «Матренин двор». После отставки Хрущева «оттепель» постепенно закончилась, и обличительные произведения уже не поощрялись. Однако Солженицын продолжал свое творчество. «Раковый корпус» он отдал в печать за границей. В то время это считалось преступлением, и писатель стал врагом народа, его исключили из Союза писателей. Однако он продолжал печататься и собирать документальный материал для книги «Архипелаг ГУЛАГ». Ее публикация за рубежом произвела сильное впечатление, изменившее мнение многих людей о Советском Союзе. После этого Солженицын был вынужден уехать из страны, куда вернулся лишь в девяностых годах.

Произведения «Один день Ивана Денисовича» и «Матренин двор» были важным этапом в творчестве Солженицына. После публикации этих обличающих советскую действительность произведений на писателя обратили внимание.

На первый взгляд «Один день Ивана Денисовича» и «Матренин двор» - совершенно разные произведения. О теме повести автор сам сказал, что хотел «описать весь лагерный мир одним днем одного среднего, ничем не примечательного человека с утра до вечера». Тема рассказа - изображение жизни простой старой крестьянки Матрены, которая живет на «184-м километре от Москвы, по ветке, что идет к Мурому от Казани». Но сближает повесть и рассказ то, что жизнь обоих героев чрезвычайно сложна. Выжить в таких условиях очень трудно.

В лагере «закон - тайга» - так учит Шухова лагерный старожил Куземин. И один день Ивана Денисовича, подробно описанный Солженицыным, доказывает справедливость этих слов. Люди работают на тридцатиградусном морозе, питаются дважды в день баландои из гнилых овощей, за малейшее непослушание их отправляют в карцер, после которого «туберкулез и быстрая смерть гарантируются». Человеческое достоинство зеков унижается каждую минуту.

Матрена живет в деревне Тальново, но и ее жизнь не балует. Она ест только картошку с собственного огорода да ячневую кашу, потому что ничего другого вырастить и купить не может. Пенсия ей, проработавшей в колхозе двадцать пять лет за палочки-трудодни, не полагается. Старуха больна, но не считается инвалидом. Рассказчик подробно описывает, как героиня добивалась пенсии за мужа: бесконечная бюрократическая волокита всяких ответственных секретарей с печатями совершенно замучила ее.

Деревня Матрены находится рядом с торфоразработками, но жителям, кроме председателя, покупать торф не разрешается - зимой обогреваться нечем. Люди вынуждены воровать брикеты по ночам, за что могли и осудить. Сено для скота косить тоже не разрешалось. Поэтому все косили по ночам в разных дальних «неудобьях» и таскали на себе домой. Новый председатель первым делом обрезал у Матрены огород, и отрезанная половина пустовала за забором. Иными словами, простые советские люди живут в нечеловеческих условиях как в лагере, так и на воле.

Идеи повести и рассказа очень похожи: это произведения о сопротивлении человеческого духа несправедливой жизни - лагерному насилию у Ивана Денисовича и античеловеческим порядкам у Матрены. Оба главных героя - положительные персонажи, они сумели сохранить совесть и доброту. Обоих героев отличает чувство собственного достоинства: Иван Денисович хорошо запомнил науку Куземина: «в лагере подыхает тот, кто миски лижет, кто на санчасть надеется, кто бегает к начальству доносить». И Шухов не лебезит ни перед кем, своими силами преодолевает все трудности, сохраняя в душе высокие нравственные принципы. Матрена, одинокая больная старуха, также живет своими трудами, не выпрашивая милости у окружающих. Важнейшая черта, сближающая героев, - их трудолюбие. Иван Денисович умеет делать все: дома он был первоклассным плотником, а в лагере стал прекрасным каменщиком. Он умеет шить тапочки, латать ватник, делать перочинные ножи, чем зарабатывает деньги на табак. Матрена одна управляется и в доме, и в огороде, и с козой, и с сенокосом. Оба героя находят удовлетворение в работе, забывают свои огорчения. (Шухов испытывает настоящую радость, когда быстро и ловко выкладывает стену ТЭЦ, забывает о лагере, о времени.)

Отзывчивость и доброта характерны для героев Солженицына. Матрена, похоронив всех своих шестерых детей, не обозлилась на судьбу, но воспитала приемную дочь Киру, помогала соседям вспахивать и убирать огороды и никогда не брала за это денег.

Шухов с уважением относится к достойным людям из своей бригады: к справедливому бригадиру Тюрину, к «звонкому моряку» Буйновскому, к Алешке-баптисту. Он помогает новичку - кинорежиссеру Цезарю Марковичу, совершенно неприспособленному к лагерной жизни. В своих героях автор ценит честность и бескорыстие. Матрена ничего не нажила за свою жизнь, за что ее осуждают соседи. Но Кире она еще при жизни отдала половину избы.

Иван Денисович не пытается выслужиться, устроиться возле кухни или склада. Второстепенные герои повести и рассказа оттеняют положительные черты главных героев. Рядом с Шуховым живут другие члены бригады. Одни из них сохранили порядочность (Тюрин, кавторанг, Павло, эстонцы). Но есть и подлые людишки: Фетюков, любитель халтурить на работе, строительный десятник Дэр, все прихлебатели на кухне и в столовой. В деревне Матрену не понимали и осуждали: она не любила одеваться «культурно», не набивала сундуки добром, бесплатно помогала людям. Зато рядом с ней жили «правильные люди»: сестры, которые при жизни Матрены пытались заполучить ее избу, Фаддей, ничего не выпускающий из рук, из-за жадности которого погибли и Матрена и его сын.

Положительные герои Солженицына - зек Щ-854 и старая крестьянка - простые и внешне незаметные люди. Именно они и есть праведники, без которых, как сказал Солженицын, не стоит ни село, ни город. Но жизнь этих людей действительно тяжела.

Изображение советских порядков у Солженицына не просто реалистическое, но резко критическое. За что сидят в лагере толковые, умелые люди? Бригадир Тюрин - кулацкий сын. Кавторанг - вражеский шпион, потому что во время войны месяц жил на английском судне как офицер связи, а английский адмирал прислал ему подарок в знак благодарности. Сенька Левшин дошел до Берлина и два дня жил с американцами - теперь же отбывает свой срок как вражеский агент. Коля Левшин - молодой поэт, студент литературного факультета. Эти люди не враги, они и есть народ.

Отличительной особенностью творчества Солженицына является переплетение реалистического изображения советской действительности и философских исканий правды жизни. Поэтому практически все произведения писателя, в том числе, разумеется, и повесть «Один день Ивана Денисовича» и рассказ «Матренин двор», можно охарактеризовать как социально-философские. Такой сложный жанр позволяет писателю не просто правдиво описать современную ему жизнь, но и осмыслить ее, и вынести ей приговор. И в повести, и в рассказе мы видим глубокое изображение трагедии народа. Автор не показывает никаких чрезвычайных ужасов, но тем страшнее вывод, следующий из такого описания советской действительности: Советское государство борется против собственного народа. Честные, трудолюбивые, талантливые люди сидят в лагерях, а на воле простые люди не живут, а перемогают жизнь с огромным трудом.

Критики, признавая справедливость изображения советской жизни в произведениях Солженицына, упрекали писателя в отсутствии оптимистического, жизнеутверждающего пафоса. Описание «почти счастливого» дня Ивана Денисовича оканчивается спокойным в своей безысходности рассуждением: «Таких дней в егс сроке было три тысячи шестьсот пятьдесят три. Из-за високосных годов - три дня лишних набавлялось…» Жизнь Матрены - благородная жертва, которую никто из окружающих так и не понял, не оценил. Но с упреками трудно согласиться: оптимизм Солженицына виден в том, что простые люди сохранили в себе человечность, нравственный закон, живую душу. Все это поможет России подняться.

Если окинуть одним взглядом все, что написано об Александре Исаевиче Солженицыне, можно заметить нечто, объединяющее почти все статьи, хвалебные и критические, апологетические и разоблачительные. Во все времена от Солженицына чего-то ждут. Поклонники ждут, что его слово сможет реально на что-либо повлиять, недоброжелатели с не меньшим нетерпением ожидают, когда же он даст им повод порассуждать о несвоевременности его мыслей, а то и просто поерничать и потренировать свое остроумие.

Но и те, и другие хотят, чтобы он высказался по тому или иному поводу, с опаской или восторгом ждут его слов.

После долгих согласований и сложных закулисных маневров вышедший в свет по высочайшему благословению "Один день Ивана Денисовича" мог бы так и остаться замечательным образцом "лагерной" прозы. Одобрение партийного руководства могло бы сослужить Солженицыну плохую службу, сделать его, в конце концов "разрешенным", а стало быть, по законам того времени, неинтересным рядовым членом Союза писателей. Но судьбе, как принято говорить в таких случаях, было угодно распорядиться по-другому.

Вообще слово "судьба" применительно к Солженицыну наполняется особенным смыслом. Известное его утверждение, что после чудесного избавления от раковой опухоли он почувствовал себя "избранным", вызывало многочисленные кривые усмешки и ироничные замечания. Но сейчас можно уже констатировать тот простой факт, что Александр Исаевич, если и не был изначально "призван", то, благодаря твердой вере в свое особое предназначение, сыграл немаловажную роль в истории России XX века. Положительную или отрицательную - сейчас понять невозможно - лицом к лицу лица не увидать, да и не терпит история однозначности" Очевидно одно, старый анекдот, что в энциклопедии XXI века о Брежневе будет написано, что это мелкий политический деятель эпохи Солженицына, не так уж и фантастичен, как это могло показаться лет пятнадцать назад.

Но это все ретроспектива, а тогда все было иначе. Солженицын был в мгновение ока введен в круг писателей, пользовавшихся особым расположением руководства страны. Случай сам по себе небывалый - автор единственной опубликованной повести был не просто принимаем в Кремле вместе с авторами многотомных собраний сочинений, но и особо отмечен в речи главы государства. Но Солженицын смог избежать соблазна встать в стройные ряды советских писателей. Что стало причиной тому, ощущение ли собственного высокого предназначения, как утверждает он сам, или желание получить "дивиденты" с международной скандальной известности, как уверяют его недоброжелатели, понять трудно, да и нужно ли - история не терпит сослагательного наклонения, случилось то, что случилось.

Скорее всего, не поддаться соблазну стать "одним из"" ему помогла вынесенная из лагерей уверенность, что эти честно играть просто не умеют, что причина его стремительного взлета - минутное совпадение поднятой им темы с их политическими играми.

Солженицын начал вести с властями сложную игру. Довольно полное представление о ее характере можно составить из сопоставления двух книг: мемуаров "Бодался теленок с дубом" Солженицына и выпущенного несколько лет назад сборника документов "Кремлевский самосуд. Секретные документы Политбюро о писателе А. Солженицыне". Если первая из них всем хорошо известна и вызвала в свое время большую полемику, то вторая прошла почти незаметно. Читая ее, поражаешься, как хваленая советская идеологическая машина спасовала перед рязанским учителем математики и бывшим зэком. Коварства, как и описывал Солженицын в своей книге, было советской власти не занимать, опыта слежки органам госбезопасности тоже. Не было только одного - решимости воплотить замыслы и результаты оперативной работы в реальные репрессивные меры против писателя.

Оперативная информация о, мягко говоря, не совсем лояльных высказываниях Солженицына появилась вскоре после опубликования "Одного дня Ивана Денисовича", и поток ее год от года только увеличивался. Вся она аккуратно переправлялась в высшие органы власти, но там не было единства мнений о том, как надо реагировать на его демарши.

Единственным разумным объяснением такой медлительности в принятии решений может быть только то, что Солженицын попал в своеобразный "пересменок", когда карательные методы разрешения подобных конфликтов уже не всегда можно было применять (особенно по отношению к человеку, которого сами же и возвысили), а приемы чисто идеологической "ненасильственной" борьбы еще не были отработаны.

Да и применять особенно жесткие санкции было не с руки - никто не заставлял публиковать его произведения в "Правде", а признать, что на страницы центрального органа партии и в один из самых престижных журналов проник враг, было невозможно. Ему всячески предлагали поиграть в зашалившегося любимого ребенка, аккуратно подталкивали к некоей мягкой формуле раскаяния, но он не пошел и на это. Быть может, руководствовался он заветом старого зэка, сказавшего Ивану Денисовичу: "На зоне загибаются те, кто тарелки лижет, кто на санчасть надеется и кто к куму ходит стучать", а может, был просто упрям, верил в свою способность в одиночку разрушить империю и хотел посмотреть (из детского любопытства) на крушение.

Как бы то ни было, общими усилиями (своими и партийного руководства страны) Солженицын был возведен в ранг пророка в своем отечестве и, как и требует того сия крылатая фраза, был побиваем камнями и изгнан за его пределы. Такой метод решения конфликтов позволял, с одной стороны, избавиться от надоедливого оппонента, а с другой - избежать обвинений в антигуманности.

Большинство из тех, к кому применялась эта мера (или кому иным путем удавалось остаться на Западе) совершали одну и ту же оплошность - начинали во все тяжкие громить советскую власть, обличать и обвинять ее во всех смертных грехах. Покричав таким образом полгода, они быстро выходили в тираж и переставали быть интересны.

Солженицын смог избежать и этой участи. Издав "Архипелаг ГУЛАГ", он не только не поддался соблазну растратить силы в рассуждениях о подлости и жестокости советской власти, но и подверг довольно резкой критике и западное общество тоже. Тому досталось за бездуховность и опять же лживость (иную чем советская, но лживость). Слова "Интернационала" "весь мир насилья мы разрушим"" Солженицын склонен был трактовать в самом широком смысле.

Позиция всем и вся недовольного критикана мало приятна при любом строе, и быть бы Александру Исаевичу причисленным ко всем недолюбливаемым сутягам, но и тут он сделал ход, который помог ему избежать этой незавидной участи. Он стал "вермонтским затворником", про которого было известно лишь то, что он трудится над огромным историософским произведением. Этот период жизни Солженицына отражен в романе Владимира Войновича "Москва 2042". В романе Солженицын фигурирует под именем Сим Симыча Карнавалова, что само по себе говорит об отношение автора к своему персонажу. Но как бы ни иронизировал автор романа по поводу обрядов, ритуалов и условностей, которыми окружает себя Сим Симыч, все, включая героя романа (в котором без труда угадывается сам Войнович), просят у него аудиенции, принимают его правила игры.

Затворническая жизнь позволила Солженицыну не только закончить работу над "Узлами", но и сохранить интерес к себе. Вера всегда позволяла человеку вершить чудеса, и зэк, прошедший круги ада, чудом выбравшийся из ракового корпуса, а потом почувствовавший себя призванным бороться с целой империей, удостоился лицезреть ее крушение. Стало ли это крушение началом долгожданного возрождения России или нет - вопрос другой, "нам не дано предугадать, как слово наше отзовется".

Возвращение Солженицына на Родину проходило в несколько этапов. Сначала были долгие переговоры о начале публикации его произведений. Солженицын настаивал на публикации "Архипелага", советские чиновники были готовы согласиться на все, кроме этого. Они, как и сам автор, верили в волшебную силу слова. Но вот книга была опубликована, и выяснилось, что у метода "замалчивания" есть достойный конкурент - "потопление" в информационном шквале. Известно, что многие люди, читавшие "Архипелаг" в условиях советского информационного вакуума, говорили, что она производила ошеломляющее впечатление. Массовый советский читатель, прочтя ее в потоке публиковавшейся тогда "чернухи", не смог оценить всей ее революционности. А те, кто привык в советское время читать между строк, уже знали обо всем - из небольшого рассказа об одном дне зэка Ивана Денисовича. Не оказала должного воздействия на умы и его работа "Как нам обустроить Россию", изданная тиражом 27 миллионов экземпляров. В стране Советов недостатка в советчиках никогда не было.

Эффект "физического" возвращения Солженицына в Россию тоже был сильно смазан, но на этот раз уже во многом по вине самого писателя. Все было продуманно до мелочей: Солженицын вернулся через Дальний Восток. Таким образом, по мнению некоторых журналистов, он, во-первых, возвращался не через ту границу, через которую его выслали, во-вторых - смог без заезда в столицу посетить российскую глубинку, на которую возлагает все свои надежды по возрождению России. Некоторые особенно насмешливые журналисты заподозрили Александра Исаевича в желании "смоделировать" то ли сюжет вхождения в Иерусалим, то ли просто движение солнца.

Все было бы хорошо, не случись в октябре 1993 г. Солженицыну дать интервью "Русской мысли", в котором он поддержал расстрел российского парламента. После этого власти с нетерпением ждали его возвращения, рассчитывая обрести весьма авторитетного сторонника. Но многие, кто ждал его как человека способного выступить с обличением новой, не менее чудовищной лжи, были жестоко разочарованы. Приехав, Солженицын поспешил исправить свою оплошность, но, пользуясь столь любимыми писателем русскими пословицами, слово не воробей"

В России Солженицын сразу отказал какой-либо политической партии в поддержке. Он попал в достаточно сложную ситуацию: патриотические лозунги выдвигаются коммунистами, с которыми он не может сотрудничать ни при каких обстоятельствах, а их оппонентов - демократов - трудно заподозрить в чрезмерной любви к Родине. Сейчас Солженицын все чаще критикует существующий строй.

В интервью журналу "Монд" в ноябре 1996 года Солженицын сказал: "Созданная так система центральной власти - настолько же бесконтрольна, безответственна перед общественностью и безнаказанна, какой была и коммунистическая власть, и даже при самом большом желании не может быть названа демократией. Все важные мотивы, решения, намерения и действия власти, а также персональные перемещения совершаются для масс в полной темноте, а прорезаются в свет уже готовые результаты; при персональных перестановках - невыразительные формулировки: "согласно поданному рапорту", "в связи с переходом на другую работу" (часто не указываемую) - и никогда, даже при явной вине этого лица, никакого гласного объяснения. Спустя некоторое время это же лицо, так же вкрадчиво, может получить даже и более ответственный пост. Моральный императив власти: "своих не выдаем и вины их не открываем". Так из ловких представителей все тех же бывших верхнего и среднего эшелонов коммунистической власти и из молниеносно обогатившихся мошенническими путями скоробогатов создалась устойчивая и замкнутая олигархия из 150-200 человек, управляющая судьбами страны. Таково точное название нынешнего российского государственного строя. Это - не выросшее из корней государственное дерево, а насильственно воткнутая сухая палка или, теперь уже, железный стержень. Членов этой олигархии объединяет жажда власти и корыстные расчеты - никаких высоких целей служения Отечеству и народу они не проявляют".

Слово Солженицына еще весомо, его хвалу немедленно поднимают на знамена, но его "метания" в начале 90-х позволяют теперь ерничать в ответ на его хулу, дескать "и тогда вам не так было, и теперь не этак - на вас не угодишь". Но все-таки Солженицын занимает особое положение среди российских политических деятелей, ему одному, похоже, позволено говорить о русской национальной идее без боязни быть заподозренным во всех смертных грехах.

Многие из тех, кто сейчас ждет его слов, для хулы или для похвалы - все равно, забывают, что перед ними, прежде всего, очень пожилой человек, который много чего повидал на своем веку и которого можно просто поздравить с недавним юбилеем и просто оставить в покое. Лучшее украшение старости - мудрое молчание.

Сегодняшний Солженицын уже не тот "демонический пророк", поражавший и друзей, и недругов. С высоты своего избранничества. Похоже, он осознал (или чувствует), что и он причастен к нынешнему положению его Отечества. Его последняя книга "Россия в обвале" - это собрание горьких мыслей и запоздалых выводов ("Русский этнос демонстративно не взят в основу России", "Новая Россия не поставила себя как Родину", "Уже бесповоротно ясно, что эта власть не изберет национальной идеей - Сбережение Народа" и т.д. и т.п.). Но дело не в справедливости этих мыслей, а в том, что они - "цветы запоздалые". И в народном сознании фигура Александра Исаевича скорее всего останется фигурой разрушителя, о чем не устает говорить другой бывший советский диссидент - Александр Зиновьев.

Примечательно, что рост известности Солженицына совпал с началом профессиональной партийной работы Бориса Ельцина. Оба эти человека в разное время были и строителями, и разрушителями. Теперь их поколение уходит со сцены, нужно двигаться дальше.