Махаев, михаил иванович. Махаев михаил иванович Живопись махаев 18 век

Ноября 19 (2 декабря) Священномученик Сергий (Махаев) Составитель священник Максим МаксимовСвященномученик Сергий родился 6 сентября 1874 года в семье священника Константина Георгиевича Махаева, служившего в Спасской церкви села Усово Московского уезда, где находилось

Махаев Михаил Иванович (ок. 1717, с. Смоленское Верейского уезда Московской губ. — 25 февраля 1770, Петербург) — художник-перспективист, рисовальщик, гравер, крупнейший мастер городского пейзажа середины XVIII века в России. Автор архитектурных работ в Ярославском крае.

Сын священника. Одиннадцати лет был определен в Адмиралтейскую академию, где обучался математике и навигационному делу. 31 августа 1731 переведен в Академию наук, сначала в инструментальную мастерскую, затем в ландкартно-словорезную палату к мастеру Г. И. Унферцахту. Рисованию учился у О. Эллигера и Б. Тарсиа. С середины 1740-х самостоятельно, «из своей охоты», по книгам, обучается перспективной науке. С 1742 подмастерье ландкартного дела, с 1743 руководит деятельностью ландкартно-словорезной палаты. С 1756 мастер ландкартного дела. С 1760 Махаев впервые называет себя мастером не только« гридорования литер и ландкарт», но и «перспективной науки».

Лучший шрифтовик Академии наук, он выгравировал большое количество карт, чертежей, его рукой выполнены надписи и подписи на десятках гравюр, исполненных в Гравировальной палате Академии наук в 1730−60-е. В 1752 вырезал надписи на серебряной раке Александра Невского, им сделаны надписи на паникадиле Петропавловского собора, на булаве и жезле гетмана К. Г. Разумовского. По заказу двора исполняет многочисленные рукописные тексты для поднесения Императрице, подписывает дипломы академикам, в частности, Вольтеру и Ломоносову.

Основные заслуги Махаева перед русским искусством связаны с развитием жанра пейзажа. В 1753 вышел в свет альбом« План столичного города Санкт-Петербурга с изображением онаго проспектов, изданный трудами Императорской Академии наук и художеств в Санкт-Петербурге». Все 12 листов с видами гравированы с рисунков Махаева, который наряду с И. А. Соколовым был фактически руководителем этого большого труда, явившегося самым значительным произведением Гравировальной палаты Академии наук, кульминацией в ее развитии. Издание альбома стало событием большого исторического и культурного значения, этапным для развития русского пейзажа. В собрании РИАХМЗ хранится правая часть, пожалуй, самого эффектного листа этой серии« Проспект вверх по Неве реке от Адмиралтейства и Академии наук к востоку». Имеется в собрании еще одна гравюра Е. Г. Виноградова, выполненная по рисунку Махаева: «Охотничий павильон в Зверинце в Царском Селе» из серии проспектов окрестностей Петербурга, над которыми Махаев работал в 1755−57.

Имя и творчество Махаева связано также с Ярославским краем. Прочные деловые и родственные(?) отношения связывали его с рыбинским помещиком Николаем Ивановичем Тишининым. Сохранились письма Михаила Ивановича к Тишинину. Из писем становится ясно, что Махаев работал в имении Тишинина Тихвино-Никольское(близ Рыбинска) как архитектор, декоратор и художник, и в целом руководил оформительскими работами. Им были нарисованы и подготовлены к гравированию все архитектурные сооружения усадьбы. В 1767 Екатериной II было предпринято путешествие по Волге, во время которого она сделала остановку в Рыбинске и посетила Тишинина в его имении Тихвино-Никольское. В ознаменование этого события Тишинин заказал Махаеву два рисунка(«иллюминации»), изображающие визит Екатерины II, которые впоследствии он намеревался издать в гравюре(местонахождение неизвестно).

Главное жизненное поприще замечательного русского гравера и рисовальщика середины XVIII в. М. И. Махаева определилось далеко не сразу. Одиннадцати лет он был отдан на обучение в Адмиралтейскую академию. В 1731 г. направлен вместе с несколькими другими учениками в мастерскую Академии наук по инструментальному мастерству (изготовление теодолитов и прочих приборов, необходимых для снятия планов и составления географических карт). Еще через три года юноша был переведен в мастерскую ландкартного и словорезного дела к мастеру-граверу Г. И. Унфецахту. Здесь Махаев задержался надолго.

В начале 1740-х гг. он уже считался лучшим литерным специалистом и в случае отсутствия Унфецахта фактически исполнял его обязанности. Очень велика роль Махаева в разработке различных типов русских шрифтов. Он собственноручно писал тексты на дипломах, вручаемых вновь избранным почетным членам Академии наук, в том числе М. В. Ломоносову и В. К. Тредиаковскому. Позже, в 1752 г., именно Махаеву поручили исполнить составленные Ломоносовым надписи на щитах серебряной гробницы Александра Невского.

В 1740-х гг. Махаев по собственному желанию начал посещать рисовальный класс Академии наук, которым руководил известный художник-декоратор Дж. Валериани. В 1745 г. Махаеву официально указано обучаться "першпектам", то есть правильному перспективному изображению архитектурных видов. И здесь руководителем его был прекрасно знавший перспективную науку Валериани. Фактически Махаев стал первым в России мастером в этой области. И как оказалось - вовремя.

Новую российскую столицу мало еще знали в Европе. Для исправления этого положения и в ознаменование близящегося 50-летия Петербурга было решено издать план столицы. Затем - дополнить его "представлениями" "знатнейших публичных строений города" и издать их отдельным альбомом.

Снятие видов поручили Махаеву. В работе художник использовал камеру-обскуру - оптический прибор, позволявший при помощи системы линз и зеркал получить на листе фотографически точное изображение наблюдаемого объекта. С конца XVI и до середины XIX столетия камеру-обскуру применяли многие живописцы. За два года художник исполнил 20 видов. Из них Совещанием по делам художественным во главе с Я. Штелиным и Дж. Валериани для гравирования были отобраны 19.

Работа над "першпектами" шла так. Первоначальный рисунок Махаев исправлял в соответствии с замечаниями Валериани, уточнял детали (в случае необходимости) по архитектурным проектам изображаемых зданий, дополнял (с помощью учеников) стаффажем - фигурками людей, экипажами и т. п. Затем проходил рисунок пером и завершал отмывкой тушью. Махаев достиг большой тонкости в изображении деталей архитектуры и вместе с тем не утратил чувства целого. Ему удавалось передать и световоздушную среду. Композиционный поиск художника не ограничивался выбором "кадра" и размещением стаффажа. Так, в "Проспекте Государственных Коллегий с частью Гостиного двора в восточную сторону" Гостиный двор сильно развернут на юго-восток, а в "Проспекте вверх по Неве от Адмиралтейства и Академии наук к востоку" Петропавловская крепость очень приближена к Стрелке Васильевского острова. Рисунки Махаева можно считать уже не просто архитектурными видами, но архитектурными пейзажами, первыми в России. При переводе в гравюру они много теряли, становил ись грубее и проще. Сам Махаев ограничивался здесь нанесением на доску первоначальных линий и вырезанием пояснительных надписей.

Альбом "першпектов" был издан в 1753 г. и рассылался по европейским столицам.

И в дальнейшем Махаев трудится активно: делает 7 рисунков Каменного острова в Санкт-Петербурге (1753-57); с 1754 г. занимается снятием "першпектов" окрестностей столицы (среди них "Вид Большого дворца в Петергофе", "Вид дворца в Ораниенбауме", оба 1755, и др.). Всего в 1748-56 гг. он выполнил более 30 "першпектов", но многие из этих работ не сохранились.

По заказу графа П. Б. Шереметева Махаев исполняет альбом видов его знаменитой усадьбы Кусково. Продолжает создавать виды Петербурга и его ближайших пригородов ("Вид от Крюкова канала вверх по реке Мойке с изображением дворца П. И. Шувалова", 1757-59; "Вид Санкт-Петербурга вниз по Неве-реке", 1759-60; "Стрелина мыза на Финляндском заливе", 1761-63, и др.). Правда, одна из последних крупных работ художника связана с Москвой - "Вид Кремля из Замоскворечья между Каменным и Живым мостом к полудню" (1766).

Махаев имел учеников, об устройстве будущего которых он всячески заботился, особенно когда основные художественные работы были переданы из ведения Академии наук в ведение АХ. Махаев носил почетное звание "Академии наук ландкартный гравер и в перспективе мастер". Однако ни талант, ни трудолюбие не принесли ему материального достатка. В этом отношении судьба художника оказалась типичной для России.

Третий Зимний дворец в Петербурге. 1750-53. Тушь, перо, кисть


Зверинец, или Охотничий павильон в Царском Селе. 1754-55. Тушь, перо, кисть


Летний дворец Елизаветы Петровны и парадный двор перед ним. Вид с юга. Б. г. Тушь, перо, кисть


Вид Большой Немецкой (или Миллионной) улицы от Главной аптеки к Зимнему дворцу. 1751. Тушь, перо, кисть

Михаи́л Ива́нович Маха́ев ( -) - русский художник , мастер рисунка и гравюры, в особенности архитектурного пейзажа .

Биография

Основные работы

• 1745-1753 гг. - «План столичного города Санкт-Петербурга с изображением знатнейших проспектов».
• 1750-е гг. - серия гравюр «Окрестности Петербурга» - Махаев рисовал по материалам проектов.
• 1763 г. - серия видов Москвы для коронационного альбома Екатерины II .
• 1760-е гг. - альбом видов усадьбы Кусково (издан в Париже).

Напишите отзыв о статье "Махаев, Михаил Иванович"

Литература

• Герштейн Ю. Михаил Иванович Махаев, 1718-1770. - М .: Искусство, 1952. - 30 с. - (Массовая библиотека).
• Малиновский К. В. М. И. Махаев, 1718-1770. - Л. : Художник РСФСР , 1978. - 64 с. - (Массовая библиотечка по искусству). - 30 000 экз.
• Алексеев М. А. Михайло Махаев: Мастер видового рисунка XVIII века. - СПб: Журнал «Нева», 2003.
• Малиновский К. В. Петербург в изображении М. И. Махаева. - 2003.
• Малиновский К. В. Михаил Иванович Махаев. - СПб. : Крига, 2008. - 224 с. - 500 экз. - ISBN 978-5-901805-37-4 .

Ссылки

• на «Родоводе ». Дерево предков и потомков

Отрывок, характеризующий Махаев, Михаил Иванович

В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.